- Здорово у тебя получилось, - восхитился Твор. - А меня так научишь?
- Посмотрим, - не стал обещать юноша. - Ну, пошли, пожалуй, в гости? Хоть нас тут и не ждали…
Их и в самом деле не ждали. Мало того, появление незваных гостей напрочь перечеркнуло все планы приблудных волхвов, которые…
Которые стояли вокруг лежащей на полу жрицы, одетой в просторную хламиду, через которую как раз и проползала сейчас голая Радослава. Обряд этот, производимый волхвами честно, по всем канонам домашней магии, символизировал новое рождение девушки. Она ведь считалась взятой на тот свет, и вот через второе рождение возвращалась на этот.
Радослава выползла из-под хламиды, поднялась на ноги и поклонилась.
- Нарекаем тебя именем Любонега, - загнусавили волхвы. - Добро пожаловать в объятия матери твоей, Черноземы, дщерь!
Радослава улыбнулась волхвам. На этот раз, похоже, все было без обмана, по-честному. Обряд этот девушка хорошо знала, ее саму вместе с братом именно так принимали в род лет десять назад. Правда, с той поры она мало что помнила, зато потом видала, как принимали других.
Ярко горели светильники на высоких ножках, обнаженная Радослава стояла посреди горницы и улыбалась. Волхвы - Колимог и Кувор - облизывали девушку взглядами. Улучив момент, Колимой незаметно кивнул Кувору. Тот отошел в сторону ил взяв со стола заранее приготовленную чашу, с поклоном протянул девушке.
- Испей, новоявленная дщерь.
- Испей сам, пес! - выхватив из ножен меч, выскочил на середину горницы Вятша. Увидев его, оба волхва побелели, как снег. В руках Кувора затряслась чаша.
- Вижу, узнали, - нехорошо прищурился Вятша, и пламя светильников отразилось на его клинке.
Волхвы попятились. Колимог бросился на колени и, вытянув руки вперед, возопил:
- Не убивай!
Вятша усмехнулся:
- Наверное, о том же просила вас несчастная Лобзя?
- Не знаем мы никакой Лобзи! - наперебой завизжали жрецы. - Это все Вельвед с Велимором!
- Хорошо валить все на мертвых… Впрочем, вам недолго оставаться в живых.
- Пощади!
- И в самом деле… - Голая Радослава недоуменно взглянула на Вятшу. - Не понимаю, что тут вообще происходит.
- Сейчас поймешь. - Вятша показал клинком на чашу и приказал волхвам: - Пейте!
К его недоумению, Кувор тут же с великой охотою выхлебал полчаши, остальное допил Колимог.
- Странно, - разочарованно пожал плечами Вятша. - А я думал, в ней яд.
- Да какой яд? - неожиданно расхохоталась девушка. - Взгляните только на этих волхвов.
Оба жреца, повалившись на пол, храпели, смешно вытянув губы.
- Ага, - сообразил Твор. - Похоже, мы и в самом деле явились вовремя. Выпила бы ты, Радка, чашу и…
Радослава вдруг покраснела и закрылась руками.
- Ну, что пялитесь? Стоят и смотрят… Хоть бы отвернулись для приличия, что ли…
Утром Хельги проснулся с больной головой. Это была приятная боль - боль от хорошо исполненного дела. Без стука в горницу вошел Вятша, осунувшийся и смурной, принес с собою мешок.
- Снова нехорошие новости, князь, - вздохнув, произнес он.
- Говори, - приказал Хельги.
- Исчез Чернобог…
- Ничего, мы с ним еще свидимся. Что еще?
Вятша развязал мешок.
- Вот что сегодня нашли в капище!
Из мешка выпали и покатились по полу отрезанные девичьи головы - одна рыжая, рябая, с толстыми синими губами, вторая узкая, с плоским перебитым носом.
- Тела? - быстро спросил князь.
- Там же, рядом, в капище. Убиты ударом острого прута в сердце.
- Друид… - шепотом произнес Хельги. - Он все-таки смог вернуться.
Глава 4
ВИСОЧНОЕ КОЛЬЦО ЕРОФЕЯ КОНЯ
Апрель 868 г. Киев
…Харчевни, винные и пивные, наконец, разные бесчестные игры… - разве все они не посылают своих приверженцев прямо на разбой, быстро лишив их денег?
Томас Мор. "Утопия"
На холме перед Подолом привольно раскинулись укрепленные княжеские хоромы, бывшие хоромы Аскольда и Дира. По приказу Хельги многое было перестроено - кое-что расширено, возведены дополнительные башни, а за главным двором, за амбарами, за хлевами и птичниками, наособицу, располагалось требище с позолоченными идолами местных богов - Даждьбога, Перуна, Рода, Велеса, Мокоши и прочих. И не было здесь ни Одина, ни Тора, ни Фрейи - Хельги считал себя русским князем и старался показать людям, что он им не чужой, даже с приближенными варягами разговаривал по-славянски. Требищем заведовали верные князю волхвы - нашлись и такие, как не найтись? - и боги могли быть довольны, ведь каждый день они получали жертвы - белых петухов, баранов, а по праздникам - быка или лошадь. Только проливать человеческую кровь не допускал князь, так и заявил прямо: наши, славянские, боги - добрые и не хотят в жертву людей. О том верные волхвы тщательно распускали слухи на торжище, на пристани и особенно в корчмах. Один из поступивших на княжескую службу волхвов - молодой носатый Войтигор - иные корчмы по нескольку раз посетил, в частности, заведение недавно умершего от лихоманки дедки Зверина, что на Коныревом конце, на закат от Градца. Вместо Зверина хозяйствовала теперь там дочка его, темноокая красавица Любима, с длинной черной косою - законная супружница княжеского тиуна Ярила Зевоты. Двое детей народилось у них - два мальчика, крепенькие, темноглазые, смуглые, все в маму, - Радонег с Витославом. Не нарадовалась на них Любима, качала зыбку, да и про хозяйство не забывала, муж-то молодой почти все время пропадал на княжеской службе. Хорошо еще подружка помогала - рыжая смешливая Речка. Да братец двоюродный, Порубор, проводник, места незнаемые ведавший, нет-нет да и заглядывал. Тем более сейчас, в месяце веселом березозоле-апреле, еще прозывавшемся цветень, снега таяли, вскрывались реки, Грязнило так, что не выбраться на заимки, не пройтись охотничьими тройками, хоть, может, и хотелось кому, да не давала природа-матушка, вот и не было заказов у Порубора - юноши сметливого, темненького, белокожего, с румянцем на щеках. Вырос Порубор, вытянулся, шутка ли - семнадцать лет парню, жениться пора бы, да вот девы-любы так и не нашел, слишком уж робок был, стеснялся, да и работа - шастанье вечное - приятным знакомствам никак не способствовала. Рыжая Речка на него уж поглядывала да вздыхала тайком, даже плакала - ну, не смотрел на нее парень, никак не смотрел, а ведь изменилась девка, заневестилась, похорошела - уже не прежняя веселушка-толстушка, а девица справная, велика в груди, тонка в талии, глазищи вострые, а уж рыжая коса - всем девкам на зависть. Вот и сейчас, спозаранку, затопив круглую печь, Речка толкла в ступе жито да поглядывала на Порубора, что сидел за столом, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел в стену да кое-что вырисовывал греческим стилосом на покрытой воском дощечке.
- Чего рисуешь-то? - опустив пест, не выдержала Речка.
- Да так. - Юноша смутился, прикрыл веками карие глаза, вздохнул тяжко: - Измаялся я уже от безделья, Речка!
- Ой! - всплеснула руками девица. - И долго ли отдыхаешь? Поди, и трех дней не прошло?
- Все равно. - Порубор покачал головой. - Для меня - много. Вятша, дружок, в княжью дружину звал, да не по мне дела воинские, хоть ты и знаешь, не трус я. Да и Ярил - пойдем, говорит, на княжий двор, писцом будешь.
- Так чего ж ты сидишь, стонешь?
- Понимаешь, не любо мне на кого-то работать, - потупив очи, признался юноша. - Привык я к просторам, к воле, да и те, кого по дальним тропам на охоты вожу, ко мне привыкли. Иной и сам уж давно все дороги знает, а все ж ко мне идет - "проводи, Порубор, не то заплутаем"! Вот, хоть тот же Харинтий Гусь, купчина изрядный…
- Ой, жучила твой Харинтий изрядный, - расхохоталась Речка. - Смотри, как бы не обманул тебя.
- Не обманет. - Порубор улыбнулся, посмотрел в оконце - увидал, как тащит из колодца кадки с водой недавно прибывший отрок Твор - голубоглазый, старательный, с мягкими каштановыми волосами. Твора с сестрицей его, Радославой - вот уж красавица писаная, - привел в корчму Вятша. Смущаясь, попросил Любиму, чтоб пригрела на время, а прощаясь, взглянул на Радославу так, что Порубору все стало ясно - влюбился его дружок в деву радимичскую, да так, что и сказать не смеет. Вот и хорошо, что влюбился, иссох ведь совсем, иззлобился после страшной смерти прежней своей подружки, Лобзи, принесенной в жертву чужим кровавым богам.
- Вот что! - подумав, вдруг просиял Порубор. - Кажется, нашел я себе занятие, Речка.
- Ну? - Девушка обернулась, мотнув толстой рыжей косой. Ух, и хороша же. Да только Порубор той красоты не замечал, весь в мыслях своих расплывался.
- Буду Твора учить грамоте, - твердо заявил он. - Ему ведь жить дальше надо, не все у вас, когда-то и самому придется. А грамота - она везде сгодится, и в тиуны можно податься, и в приказчики, потом и свое дело открыть, лодьи завести, мастерские.
- То-то у тебя и лодьи, и мастерские, - поддела Речка.
- Я - другое дело, - серьезно отвечал Порубор. - Мне воля милей всего. Эх, Реченька, бывало, выйдешь из лесу на луг - мать честная, это ж какая красотища! Трава - зелена-зелена, небо синее, с облаками белыми, а цветов на лугу - сонмище. Лиловые колокольчики, васильки синие - синие, фиалки трехцветные, желтые одуванчики, ромашки, розовый сладкий клевер. Бросишься в эту траву, в разноцветье это, посмотришь в небо - и кажется, ничего уж в жизни не надо.
- Это плохо, что не надо, - еле слышно буркнула Речка и тяжко вздохнула.
Вошел Твор, аккуратно поставив в угол кадки с водою, поздоровался с Порубором. Посмотрел на Речку, спросил:
- Не надо ли чего, матушка?