Отец все хотел - меня, по колее своей покатить. Работать трезво и честно - хозяин оценит; так в мастера и выходят, лет через двадцать будешь так же в воскресенье со стариками у трактира в домино играть или в шашки, а парни заводские - с почтением по отчеству здороваться, мимо проходя. А то и на чертежника выучишься, или на помощника бухгалтера - предел это был в те времена для рабочего человека. Да только не по мне была жизнь такая, покойная и бесцветная: яркого и чистого хотелось. И чтобы по правде - для всех, и не в раю небесном, а здесь, сразу. Потому, как услышал я, что люди настоящие есть, которые за справедливость сейчас - так к Вождю и пришел, пареньком рабочим, чуть старше тебя; поначалу поручения лишь исполнял, после совсем в революцию ушел, из дома - в Партию. И с пути того - уже не сворачивал.
- Вы с Вождем вместе Партию создавали? - с восторгом спросил Гелий - как все это было? Теперь ведь можно уже рассказать - не в секрет.
- Не умею рассказывать - ответил Итин - вот на митинге речь говорить, чтоб зажигало… А романы писать - не Гонгури я! Был среди нас товарищ один - хорошо у него получалось сказки и истории разные складывать. Одна мне запомнилась. Про такой край далекий, где никогда не вставало солнце. Люди жили там в болоте, среди грязи, в холоде и темноте, не видя света и огня. Туман над болотом скрывал небо, лишь изредка были видны звезды, дающие слабый и далекий свет.
И вот нашелся среди людей - одни, кто захотел дойти до звезд и принести свет всем. Сначала он предложил идти вместе - но одни отмахнулись, занятые своими делами, другие рассмеялись, сочтя чудаком, третьи испугались далекого и опасного пути. И человек отправился один; все уже забыли про него, что он жил среди них - когда он вернулся.
Сначала все увидели приближающийся свет. Не зная, что это, все в страхе упали наземь - ожидая смерти. Когда все подняли головы - перед ними стоял давно ушедший, держа в руке звезду. Свет звезды озарил землю до самого последнего темного угла - и люди со стыдом увидели, как убога их жизнь.
Слабые духом и устрашившись перемен, они решили утопить звезду в болоте - чтобы вернулась тьма, вместе с привычным покоем. А человека - изгнать или убить, если он не захочет стать как все. Но когда подступили они, поднял человек руку - и вспыхнула звезда, спалив лучами устрашившихся. И сказал он - пойдем туда, где светит солнце, текут чистые реки и растут леса. Но не двинулся никто, боясь трудного пути. Принесший свет мог идти один - но любил он свой народ.
И приказал он - следуйте за мной. Пришлось ему покарать еще нескольких - во имя счастья всех. Пошли люди через горы и леса, терпя бедствия и отбиваясь от диких зверей, и роптали они - но горела звезда в руке впереди идущего, указывая путь. Пришли наконец они в благую землю, где светило солнце и рос хлеб. И тогда идущий впереди упал и умер, и увидели вдруг все, что звезда сожгла ему руку дочерна - но не бросал он светило, потому что любил свой народ. Тогда лишь поняли люди, что сделал для них этот человек - и поставили они ему каменный памятник, стоять которому века, и на котором золотом начертано имя его.
А может быть, не было и памятника - забыли его, или вовсе бранили, жалея павших в пути; но жил отныне его народ в той благой земле - и не нужна была герою иная награда.
Э, да ты что, записываешь? Слова мои - зачем? Ну-ка, покажи!
Гелий смутился. Тетрадь была его личным секретом. Но он знал, что у революционера от товарищей не должно быть тайн.
- Я тут с начала похода записываю… - сказал он - как дневник, и вообще… Гонгури про будущее писал - а я про наше, что видел и слышал.
- Зачем?
- Чтобы вспомнить. Когда коммунизм настанет, и спросят те, живущие в светлых городах, как все начиналось… Прочтут - а на страницах мы. Я, вы, ребята - все, кто заслужил. И будет - как если хоть малая частичка нас еще жива. И будет жить - пока нас помнят.
Втайне Гелий мечтал увидеть сам. Хотя бы самое начало. Как сидит он, пусть уже старый и пораненный, совсем заслуженный, в зале Дворца Свободы, а вокруг него - красивые, молодые, совсем другие люди, как в романе Гонгури. Он рассказывает им о революции, о славных боях и походах - как сейчас товарищ комиссар - и его слушают, так же восторженно затаив дыхание. Но об этой мечте он не говорил никому - боясь, что ее тоже признают "ячеством".
- Ладно! - сказал товарищ Итин - а сказку дарю. Жаль, не вышел товарищ тот с каторги Карской - вместе бежали, но не все дошли. Одно утешение всем нам было - в бараке после отбоя истории его слушать. Пусть хоть что-то не только в памяти - и на бумаге останется: красившее запишешь, не моими корявыми словами. Хотя без идеи правильной - кому красивость нужна?
Вернулись посланные на разведку.
- Мальчишки! - доложил старший - жгли костер на вершине холма. Как нас увидели - так в поле все, как зайцы; мы кричали вслед, что не тронем - да куда там! А холмы здесь странные - ровные и одинаковые, как куличи.
- Это курганы - сказал Гелий - здесь граница была. Дикая Степь это место называлось, отсюда веками татары набегали. На вершинах курганов всегда стояли дозоры, даже в мир - чтобы, увидев вдали орду, зажечь огонь. На соседнем кургане, заметив свет или дым, тоже зажигали костер - и так по всей степи. Князья выступали с дружиной, мужчины брали оружие, а женщины, дети и негодные к бою укрывались в городищах за стенами.
- Те князья тоже эксплуататоры были - сказал Итин - феодалы, сами народ грабили, не хуже татар. А кто тебе это рассказал?
- Отец - ответил Гелий - по вечерам вместо сказок он рассказывал мне что-то полезное - из истории, географии, или как делаются вещи. Старался научить меня всему - что сам знал.
- А кто он?
- Профессор университета - ответил Гелий - но он наш, за революцию всей душой. Из старых наших интеллигентов - всегда говорил о долге перед народом, и служении ему.
- А сейчас с ним что?
- Не знаю.
- Это как же? - спросил Итин - глянь, ребята все пишут, чтобы завтра с обозом отправить - на войне вести из дома, первое дело. Это ничего даже, что профессор - если за народ.
- Он мой отец - ответил Гелий - очень хороший и правильный. Всегда был прав, уча как надо. На деле прав - что после подтверждалось. Но выходило - я должен был слушаться, а не решать сам. Вот почему я ушел - чтобы вернуться, уже с ним наравне. С маузером на боку и звездой на фуражке. А до того - пусть он лучше не знает.
- Что ж, дело - сказал Итин - но все же напиши. Просто - чтобы знал, что ты жив. А то - война. Когда никто не ждет, плохо - но когда ждет и не знает, еще хуже.
Костер догорал. Закончил еду, бойцы расходились - пора было подумать о ночлеге, завтра надо было подняться с рассветом - и тем ценен был каждый час сна. Кто-то спускался к реке вымыть котелок, кто-то шел уже в сарай устраиваться спать. Завтра ожидался еще один день похода, такой же как и все. День - для дела революции, без лишних красивых слов.
Взяв гитару и мешок, Гелий ушел в сарай, со всеми. Итин взглянул ему вслед.
- Это хорошо, когда кто-то ждет, там - сказал он, обращаясь сам к себе - если есть, кому ждать.
Он вспомнил, как встретил Ее, в далекие годы подполья. Затем Итин сам попросил Комитет перевести его в другую ячейку - потому что жестокая реальность борьбы была такой, что дом и дети неизбежно вывели бы из строя обоих. Они встретились снова уже на съезде, том самом, перед Июль-Коранью, сидели рядом в президиуме, а после подошли друг к другу - и будто не было многих пройденных лет. Под утро, в холодном гостиничном номере, он предложил оформиться в орготделе, поставив в бумаги штамп.
- Зачем? - спросила она - исторически, семья была нужна лишь для передачи собственности; какое наследство у революционеров? Мы не успеем узнать своих детей - хотя может, так и лучше: как бы воспитывали их мы, не имеющие дома? Довольно, что мы есть, что мы можем встретиться, как сейчас - и пусть нам будет хорошо!
А наутро - был путь на Июль-Корань. Они вместе ехали в поезде - но по прибытии получили направления в разные полки; в приготовлении к битве видеться почти не удавалось. Когда они встретились в последний раз, в ночь перед штурмом, она сказала:
- Не верь, что меня нет, пока не увидишь сам - и я не поверю, пока не увижу тебя убитым. Если мы потеряем друг друга - обещай, что будешь ждать и искать, пока не встретимся снова.
Их было пятьсот двадцать семь - делегатов съезда, лучших а Партии. Они шли впереди строя, с красными знаменами - чтобы вести и воодушевлять. Чтобы враг не мог оставить бойцов в беспорядке - снайперами выбивая командиров. После штурма их осталось восемнадцать. И Ее не было - но не нашли ее и среди павших, кого удалось опознать, и никто из живых не видел, что с ней стало - с женщиной, идущей впереди всех, со знаменем вместо винтовки. На войне случалось всякое - бывало, что в строй возвращались те, кого считали погибшим. И Итин ждал - хотя прошло уже почти полгода. Когда он был в Петрограде, то приходил к строящемуся Дворцу Свободы - где они договорились встретиться, если потеряют друг друга. И надежда теплилась еще - как угли этого, почти уже потухшего костра.
- Поберегись, товарищ комиссар! - сказал подошедший матрос, выливая в костер ведро воды - все ж нехорошо, если пожар пойдет! После победы нашей - будет и в этой деревне комхоз!
Итин поднялся и отправился искать ночлег. Для него бойцы выбрали дом получше, в середине деревни. Разбуженные хозяин с хозяйкой стояли у печки, окруженные детишками. На столе горела свеча.
- Это кто? - спросил Итин, увидев на стене фотографию, на которой был изображен молодой парень в мундире старой армии.
- Старший мой - объяснил хозяин - с довоенных еще лет, как он срочную служил.
- И где он теперь? У нас, или у них?