Расположившаяся неподалёку от Авинова батарея беспрестанно вела огонь. Командовавший огневым боем молодой, но уже изрядно поседевший подполковник наблюдал в расставленную на треноге подзорную трубу, куда ложились снаряды, то и дело командуя:
- Прицел сто три, трубка сто десять… Огонь!
И батарея гремела. Орудия при выстреле одно за другим отпрыгивали от земляного бруствера, выбрасывая из своих жерл огненные порывы пламени и клубы порохового дыма. Затем пушки мигом подхватывались на руки прислугой, быстро водворялись на прежнее место и перезаряжались.
После того как грянула восьмая пушка, командир артиллерийского расчёта громко доложил:
- Кончили!
Подполковник глядел в свою трубу, не отрываясь. По третьему разу проверив взятый прицел, он скомандовал:
- Батарея! Пли!
А тут и отставшие марковцы подоспели - те, которым в трамвайчике не хватило мест.
- Ого! - весело воскликнул Марков. - Полк ещё большой. Воевать можно. В цепь, друзья! Вперёд!
Большевики не выдержали и бросились бежать к городу. Бежали густыми толпами и остановились только на линии "Фермы" да примыкавших к ней хуторов вёрстах в трёх от Екатеринодара.
Генерал Казанович - этот несравненный таран для лобовых ударов - на пару с Марковым атаковал "Ферму" и выбил оттуда "красных".
Кирилл, отпыхиваясь, поднялся на возвышенность, занятую "Фермой". С востока к ней примыкало небольшое опытное поле, окаймлённое несколькими рядами безлистых тополей. С запада вплотную подходила небольшая роща, четырёхугольная в плане. Во дворе "Фермы" - крошечный домик в четыре комнаты и сарай.
Авинов похолодел - именно здесь, в этом домике, мог погибнуть генерал Корнилов. Но теперь-то Верховный должен выжить! Строго обязательно!
Кирилл оглянулся на Екатеринодар. Город был виден отчётливо - вон дома, предместья, кожевенные заводики, там вон - кладбище и Черноморский вокзал. А ближе к "Ферме" - длинные неправильные ряды большевистских окопов.
Пригорок заняли пулемётчики, и к ним подсела Вавочка, молоденькая сестричка милосердия в чёрной косынке, падчерица донского полковника Грекова. Хорошенькая и всегда жизнерадостная, она сумела так поставить себя, что никто не смел при ней выругаться, а уж о пошлом ухаживании и речи не шло. Шутя и смеясь, девушка набивала пулемётную ленту патронами. Генерал Богаевский, заметив её присутствие, строго осведомился:
- Это что такое, Вавочка, зачем вы здесь?
- Ваше превосходительство, позвольте мне остаться, здесь так весело! - заговорила Вавочка, умоляюще сложив маленькие ручки.
Богаевский вздохнул только и махнул рукой.
- Конница Эрдели заняла Сады! - донёсся ликующий голос.
- Казанович овладел кирпичным заводом! - послышался ломкий басок. - Это на берегу Кубани, в полпути от города!
- А Марков возьмёт артиллерийские казармы! - сказал Сергей Леонидович негромко, с лукавой усмешечкой. - Главное - возможно быстрее к валу. Берегите патроны! - И гаркнул во весь голос: - Друзья, вперёд!
Белогвардейские цепи быстрым шагом, то и дело переходя на бег, дошли до ручья, отделявшего от предместья артиллерийские казармы, обнесенные кругом земляным валом. Крепость!
- Ну, господа… - не приказывал, просил Марков. - Ну ещё немного, господа…
Вжимаясь в снег, марковцы палили из винтовок, строчили из "максимов" и "гочкисов", а им в лицо бил такой же смертоносный, ливень. Если бы не пушкари полковника Миончинского, полк понёс бы страшные потери, но гаубичные снаряды ложились "точно в лузу", как жизнерадостно признавал Марков.
Кирилл отполз в сторону по глубокой борозде, забитой снегом, и наткнулся на давешнюю сестру милосердия. Девушка рыдала.
- Что случилось? - спросил Авинов, стараясь не слишком высоко задирать голову. - Вас как зовут?
- Диа-ана… - протянула сестра, не переставая плакать. - Диана Дюбуа-а…
- Да что такое?
- Рота разбита-а… Эраст убит, Николя убит, Саша умирае-ет. Ходили в атаку наши, но их отбили. За каждый шаг бились, то наши займут их окопы, то они - наши. Мы своих раненых всё под стога сена складывали, чтобы не замерзли, а тут нас отбили, раненые остались между линиями, ближе к "красным". Вдруг видим - стога пылают! Стонали как, бедняжки, кричали… Сожгли большевики наших раненых…
Диана приподнялась, становясь на четвереньки, Кирилл протянул руку, чтобы уложить её обратно в снег, но не успел - пуля попала сестре в грудь.
- Воздуха! - закричала Диана, задыхаясь. - Воздуха! Не могу-у!
Проклиная всё на свете, Авинов поволок сестру в тыл. Навстречу подползла Варя, толкая перед собой медицинскую сумку.
- Принимайте, Варенька!
- Не могу! - стонала мадемуазель Дюбуа.
Авинов, сострадая, пополз далее, толкая перед собой винтовку, и вдруг наткнулся на труп Вавочки - несколько шрапнельных катышков поразили девушку в грудь. Она лежала, удивлённо глядя в небеса, а в руке сжимала маленькую куклу - шутливый подарок одного из офицеров.
Кирилл резко прибавил ходу, остервенело загребая снег и обещая себе вытравить, вывести всех "краснюков".
- К-клопы! - рычал он, отплёвывая снег. - Т-тара-каны красные! В кровь вас всех! В кашу!
- Полк, вперёд! - разнёсся голос Маркова.
С разбегу заняв казармы, миновав плацы, усеянные мёртвыми и дергавшимися телами, "белые" ворвались в предместье Екатеринодара, одним множественным усилием продвинувшись до Сенной площади.
На ротмистра Шевелёва, бежавшего рядом с Авиновым, вылетел со двора молодой красноармеец в смешном заячьем треухе. Ротмистр, не колеблясь, поддел "красного" на штык - парень задёргался, засучил ногами, лапая руками ствол и перемазывая его кровью, пытаясь выдрать из себя четырёхгранное остриё. "Красный" выл от боли и смертного страха, "белый" рычал: "Не сорвёшься, опарыш!"
Соседи марковцев с правого фланга, предводительствуемые Кутеповым, продвигались неподалёку, по одной из соседних улиц, поэтому раз за разом раздавались крики: "Ура генералу Корнилову!" - бойцы обозначали место своего нахождения. Ответные "ура!" доносились, радуя сердца близостью победы.
На одном из перекрестков марковцы нарвались на большевистский Кавказский отряд. "Красные" заорали:
- Куда прётесь, товарищи, там впереди уже кадеты!
- Их-то нам и надо! - было ответом.
И пошла свистопляска… Пленных не брали. Со всех сторон неслось:
- Друзья, в атаку, вперёд!
- Корниловцы, вперёд!
- Донцы, за мной!
Прямо на Красной улице, главной артерии Екатеринодара, марковцы захватили большевистский обоз - подводы, гружённые мылом, табаком, спичками. Патронами, винтовками, снарядами. Шинелями, полушубками, сапогами. Собольими шубами, хрусталём, пианино и граммофонами.
Белогвардейцы радовались как дети новогодним подаркам, - на них, разутых, раздетых, считавших каждый патрон, словно благодать сошла.
Кирилл и сам от счастья сиял - и его не ранили, и Корнилов живой! Добровольцы вышли в поход потому, что верили в Верховного, надеялись, что с ним Россия воспрянет от "красного" кошмара. И вот первая большая победа! Настоящая, долгожданная, оплаченная кровью.
…Белая армия шла по Красной улице, построившись побатальонно, словно на параде, втягиваясь в знакомый город, теперь неузнаваемый, загаженный, заплёванный большевиками. Попрятавшиеся жители покидали свои дома, выбегали на улицы, с неверием и жадною надеждой разглядывая освободителей - или поработителей - это уж кому как.
Робко, словно пробуя, ударил колокол. Ему отозвался другой, третий, и загудел, зазвенел набат, разнося над городом благую весть.
На Соборной площади добровольцы построились в каре - представители ото всех полков. Прилегавшие улицы были забиты горожанами. Авинов стоял среди марковцев и очень гордился тем, что выбор генерала пал и на него.
- Смирно! - прозвучала команда. - Глаза направо!
Первым слово взял генерал Алексеев - "верховный руководитель". Волнуясь, он долго протирал платком стёкла очков, а потом сказал:
- Мы уходили в степи и понимали, что вернуться можем, только если будет на то воля Божья. Но нужно, нужно было зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы! И вот эта точка воссияла!
Гул прошёл по строю, по толпе зрителей, а затем Шапрон дю Ларрэ, взявший на себя роль герольда, торжественно провозгласил:
- Верховный правитель России, Генерального штаба генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов!
Поднялся восторженный крик, поддержанный стаями птиц, сорвавшимися с крыш и с веток деревьев. С улыбкою отломив кусочек от поднесённого каравая, Корнилов макнул его в соль и положил в рот. Прожевав хлеб в полнейшей тишине, Верховный заговорил резко и громко:
- Спасибо, мои орлы! Благодарю вас за блестящее дело. Низко вам кланяюсь! - Тут он повернулся к депутации кубанских казаков, и голос его приобрёл суровые нотки - ни дать ни взять "царь гневаться изволит". - Вашего атамана я уже снял, - сказал Корнилов, - за то, что бросил город, отдав Екатеринодар на растерзание большевикам. Кубанскую раду я распускаю - радяне добивались трибуны и портфелей, вот и сговорились отделиться от России, в угаре самостийности провозгласив Кубанскую Народную Республику. А я не позволю кромсать единую державу на жалкие уделы! Никакого двоевластия я более не допущу!
Тут из толпы донёсся голос:
- И какая власть будет в Екатеринодаре вместо?