- Мы родились на царстве! Мы плоть от плоти Володимира равноапостольного!
Он оборвался, сразу отяжелел, опустился.
Висковатый подхватил его и уложил в постель.
Бояре возбуждённо передвигали лавками, наступали друг на друга с поднятыми кулаками и исступлённо кричали.
Их вытолкали по одному в соседний терем.
Царь приложился ухом к стене и жадно подслушивал.
Наконец в опочивальню, сияющий и красный, ворвался дьяк.
- Победа, преславной! Димитрию бояре крест целовать порешили!
Иоанн хихикнул и ястребиным взглядом своим резнул подволоку.
- А почить в Бозе мы авось ещё погодим. Авось и ещё сподобит Господь посидеть на столе на московском.
И, покручивая бородку, ядовито процедил сквозь зубы:
- Зато проведали мы доподлинно, кой холоп нам холоп, а кой нам ворог!
Он выковырнул пальцем изо рта зуб Антипия и, поднявшись натужно, сам положил его на киот.
- Боже мой, Боже мой! Не остави меня! Укрепи на столе, яко укрепил еси на небеси одесную Сына Твоего единородного, Господа нашего Исуса Христа!
- Аминь! - вдохновенно выкрикнул Висковатый и упал на колени перед иконами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Василий объявил полоненным боярам:
- Како вы со холопи деяли, тако и нам ныне послужите. А ещё милость вам наша: за прокормом не на разбой пойдёте, а с нашего стола прокормитесь, коль заробите.
Несмотря на то что каждое ослушание каралось голодом, князья не поддавались и почти не выполняли ни одного приказа старосты и казначея.
Боярин Апракса, веневский вотчинник, едва подходил к нему кто-либо из холопей, рвался с желез, дико вращал налитыми кровью глазами и требовал срывающимся голосом:
- Свободи! Абие, пёс, сбей железы!
Холопи подходили вплотную и тыкали кулаками в лицо.
- А не попотчуешься ли, князь, гостинчиком нашим?
И вразумительно:
- Свободить тебя свободим. Токмо до того послужи нам, по Васильеву становлению, како мы тебе допрежь служили!
В Крещеньев день бояр спустили с желез и привели в общую землянку трапезовать.
Полоненные отказались усесться за стол.
- Сиживали мы рядком ещё с великим князем Василием Иоанновичем, нынешнего Иоанна Васильевича на рученьках нашивали, - перекрестившись на пустой угол, сокрушённо объявил князь Пенков.
Апракса раскачивался из стороны в сторону и с нескрываемой ненавистью глядел на старосту.
- Не сядешь? - спросил его насмешливо Выводков.
- С холопя-ми?!
Василий мигнул. Общинники навалились на бояр и силою усадили их за общий стол.
Полоненные сползли с лавок и, отбиваясь ногами, в один голос упрямо ревели:
- Краше от руки вашей злодейской погибнуть, чем сести рядом!
Их связали и, укутав предварительно в шубы, выбросили на мороз.
- Не охочи с холопями, почтуйтесь с воронами!
Клаша вынесла им миску варёной зайчатины. После трапезы общинники, по обычаю русинскому, выспались и пошли на поляну.
Выводков стал в середине круга и обратился к полоненным холопям:
- А ведомо стало мне, что закручинились вы по бабам своим.
Он пытливо оглядел окружающих.
- Мой сказ вам таков: ушли мы от лиха боярского не вам на кручину, а на подмогу людишкам кабальным.
Апракса ехидно кашлянул в кулачок.
- Поглазеем… Токмо перегоди… Ещё понаскачут стрельцы в ваше логово!
Он смолк под посыпавшимися на него ударами батогов. Пенков испуганно придвинулся к князю Кашину.
Полоненные холопи отошли в сторону держать совет. Один, с мшистою, реденькою бородёнкою и изъеденным оспою лицом, прицыкнул на остальных и, дождавшись, пока стихло, горячо замахал руками.
- Да нешто? Да ежели… оно и с бабами можно сюда… А нет, так и нет.
К ним подошли общинники во главе со старостой. Василий дружески положил руку на плечо рябого.
- Ныне тако: кто волит - отпускаем мы. Кой охоч - обернётся, а кому вольница наша невместна - живи в кабале.
Он неожиданно сдвинул сурово брови.
- Токмо памятуйте, други, денно и нощно: ежели на наш след стрельцов наведёте, пеняй на себя.
Кашин с трудом поднялся с земли и подозвал казначея.
- Яви милость Божескую! Отпусти и нас по дворам!
Тешата расхохотался. Князь сокрушённо покачал головой и вдруг бухнулся Василию в ноги.
Апракса вытаращил глаза.
- Опамятуйся! Боярин!
Пальцы Кашина суетливыми красными червяками сновали в воздухе, глубоко зарывались в снег и скрипуче царапали ногтями промороженное стекло земли.
- Яви милость Божескую! Не можно мне боле позора терпеть!
Общинники с любопытством обступили бояр. Пенков пошептался с Апраксой и пронзительно крикнул:
- За себя ратует князь! Не за нас - за себя!
Василий поднял Кашина с земли и по слогам пробасил:
- Будешь ли крест целовать на том, что по-иному поведёшься с холопями?
- Чего накажешь, тако сроблю.
- А бьём мы челом тебе, князь, на невеликое. Целуй крест на том, что испола в урожае будут с тобою людишки, да три дни положишь им на себя робити, да спекулатарям и протчим накажешь не сечь да и не пытать до веку холопей тех.
Кашин втянул голову в плечи и в крайнем удивлении глядел на Выводкова.
- Статочное ли дело боярину со смердом испола урожай делить да не сечь и в животе да смерти холопьей володыкой не быть? Да что ты?! - Но, опомнившись, разразился добродушным смешком:-Тако бы сказывали тебе иные, в коих кичливость правды превыше. А яз охоч крест целовать.
Староста с презрением поглядел на боярина.
- Хитёр ты доподлинно, князь. Ужотко погодим, видно, крест целовать, покель не поумнел.
* * *
Слух о неуловимой таинственной вольнице переходил из уст в уста и вскоре облетел всю губу.
Один за другим холопи с жёнами и детьми бежали из вотчин, разыскивали дозорных общинников и примыкали к вольнице.
Едва осеренело и побурел снег под солнцем, Василий и рубленники взялись за оскорды и кайлы.
Полы и стены землянок были обшиты брёвнами и досками, вся деревня соединялась подземными ходами, а вход в жилище Василия путался и переплетался в лесных трущобах.
К Миколе Вешнему был готов последний потайный рукав, ведущий в сторону от леса, к быстрой реке.
Сообщение с городом с каждым днём становилось опаснее. Все дороги и перелески кишели лазутчиками и стрельцами.
Торговые караваны, которым приходилось проезжать лесом, сопровождались сильными отрядами ратников.
По губе ходили дьяки и читали грамоту от воеводы. По грамоте сулилась щедрая мзда прокормом и деньгами тому, кто укажет, где обретаются уведённые в полон бояре.
Среди вольницы пронёсся слух, что сам воевода готовится пойти на лес с арматою.
Деревня притаилась. Кроме дозорных и небольшого числа охотников, никто не смел выходить из подземелья. Василий запретил даже разводить костры. Общинники перешли на сырую пищу.
Бояре чутко прислушивались к тревоге и веселели.
Присмиревший было Апракса снова поднял голову и осмелел. Его бывшие людишки старались избегать встречи с ним, а некоторые нарочито входили в землянку к узнику, угодливо прислуживали и всячески старались выказать свою преданность и сочувствие.
Староста выследил двух таких холопей и поведал о них общине.
- Взять в железы печенегов! - в один голос решили беглые.
Уличённых связали и бросили в землянку бояр.
В одну из ночей Выводков передал свою власть старосты Тешате и, простившись с товарищами, ушёл из лесной деревушки.
Ему одному ведомыми путями он то уходил в самые дебри, то приближался к проезжим дорогам, то рыскал невдалеке от будного стана.
Наконец лес поредел, и за опушкой, через пахоту, показалось селенье.
Выводков передохнул, закусил ржаным сухарём и разделся…
К полудню он появился в деревне, перепугав насмерть ребят и женщин.
Людишки с любопытством следили за нагим великаном, спокойно расхаживавшим по уличкам.
Густая копна волос ниспадала на широкие плечи рубленника, длинная борода торчала липкими клочьями, едва защищая богатырскую грудь. На ногах болтались привязанные к икрам тяжёлые камни. Железные, в тупых колючках, вериги при каждом движении жутко позвякивали и рвали на спине кожу. По чреслам болталась изодранная рогожа.
- Блаженный! - с суеверным благоговением передавали друг другу людишки, низко кланялись Выводкову и подходили, сложив горсточкою ладони, под благословение.
Чуть сутулясь, спокойно вышагивал Выводков, как будто никого не замечая. Его кроткий взгляд был устремлён куда-то в пространство, и на лице беспрестанно играла радостная улыбка.
- Благослови, странничек Божий! - молитвенно подползали к нему холопи.
- Благословен и пень, и червь, и человек, и колода! Радуйтесь, херувимы, пчёлы дивого мёду сулили! - точно про себя, подпевал староста и, подплясывая, крестил воздух мелкими крестиками.
Дойдя до боярской усадьбы, "юродивенький" вдруг задрожал и дико вскрикнул.
Холопи упали ниц и замерли, не смея пошевелиться.
Из оконца светлицы высунулась голова боярыни. Она ласково поманила нагого.
- Покажи милость, человек Божий, переступи во имя Христово порог мой.
Василий отчаянно затряс головой и царапнул ногтями грудь.