Скорбно звякнули железы, и глухо перекликнулись оттянувшие икры камни.
- Бога для пожалуй в хоромины! - не отставала боярыня. - Помолись за нас, грешных, за избавление из полона князя Апраксы.
Шея рубленника вытянулась и напряглась. Кряхтя, он опустился на четвереньки и приложился ухом к земле. Вдруг двор огласился дикими стонами и проклятьями. Юродивый вскочил и, точно подхлёстываемый бичами, рванулся к тыну и закружился.
- Апраксе погибель! Со вотчиной и со чады! - грозно ревел он, исступлённо колотя себя в грудь кулаками. - Апраксе погибель! Во веки!
И, резко остановившись, присел в страхе на корточки.
- Вон он! Вон он, нечистый, низвергает в геенну боярина.
Белая, как убрус, повязанный под раздвоенным подбородком, вышла боярыня на крыльцо и бухнула на колени.
- Помилуй, провидец!
Закрыв трясущимися руками лицо, Выводков подкрался к женщине.
- Встань!
Она послушно поднялась и сложила на животе руки, как перед причастием.
- Молись, раба! Великой грех содеял Апракса!
Он отставил два пальца правой руки и так взглянул в небо, как будто требовал от него наставления.
- Слышу, Спаситель! - благостным вздохом булькнуло в его горле. - Ты! - Тяжёлая рука легка на узенькое плечо боярыни. - На скит в лесу длань подъемлют воеводы для спасения князей земных. Тако ли?
- Тако.
- Многомилостив Отец наш Небесный!
Толпа осенила себя широким крестом и эхом отозвалась:
- Многомилостив Отец наш Небесный! И тако глаголет сын его единородный: иже в добре будет жить с холопи боярин и прокормом достатным прокормит до конца живота своего, а той воевода снимет заставы со святаго скита, - обернёт Господь Апраксу в вотчину в благоденствии.
Боярыня отвесила земной поклон и подала юродивому туго набитый мешочек.
Василий возмущённо отступил.
- Избави мя, кладезь святой, от злата земного!
И, притоптывая босой ногой, скороговоркой пропел:
- Сгинь, сгинь! Сгинь! Сгинь!
Неожиданно улыбнувшись блаженно, он мягко предложил:
- А во спасение раба Божия болярина Апраксы - отдай сию казну людишкам своим.
Боярыня, не задумываясь, бросила мешочек в толпу.
Тёмною ночью ушёл Василий из вотчины. За ним увязалась кучка холопей.
Во всю дорогу "блаженный" почти не разговаривал и мурлыкал под нос всё, что приходило на ум. Чем бессмысленнее были слова, густо перемешанные именами святых, тем большим благоговением проникались люди и тем благоюродивее казался им нагой.
К вечеру второго дня, миновав посады, рубленник подошёл к вотчине боярина Кашина.
Его окружила большая толпа. Застыв перед хоромами князя, Василий простоял всю ночь в безмолвной молитве.
Тем временем боярыня Апракса поскакала в губу. Воевода внимательно выслушал женщину и обещал исполнить предрекание юродивого.
Но, едва боярыня уехала, - вызвал дьяков.
- Сдаётся мне - юродивый тот сам не разбойник ли?
В вотчину Кашина поскакал переряженный дьяк.
Круг почитателей юродивого рос с каждым часом. Холопям пришлись по мысли проповеди Василия. Всё, что покорно переносили они от господарей, всё, что годами складывалось в груди затаённым возмущением и ненавистью, - смело бросал за них в лица дьякам обличитель.
- Чмутит, - донёс воеводе язык. - Не инако - ведомы ему те людишки разбойные!
Едва Выводков оставил вотчину Кашина, его встретил отряд стрельцов.
- Откель Бог путя дал? - спросил с усмешкой голова.
Рубленник кичливо выпрямил грудь.
- Армате Христовой гоже ли ответ держать перед арматой князей земных?
Переряженный дьяк запальчиво подскочил к голове.
- А холопей чмутить - положено ли армате Христовой?!
Блаженный встряхнулся, будто невзначай больно ударил веригами по плечу дьяка и гулко отрезал:
- Да и положено ли мором морить, а и измываться над смердами?
Разинув рты, людишки восторженно слушали дерзкие речи нагого.
Вдруг к рубленнику подскочил монах и сорвал с него крест.
- Ересь! Потварец сей ересь сеет середь крещёных! Аще речено: кой хулу на володык возводит, тот дьяволу служит!
По знаку головы стрельцы опасливо окружили Василия.
Толпа клокотала, дробилась на части, зловеще наседала на стрельцов и друг на друга.
- Ужо накликаете кручину на нас, убогих! - кричали, надрываясь, сторонники Выводкова.
- Взять в железы! - ревел монах, потрясая в воздухе кипарисовым восьмиконечным крестом. - На дыбу еретика!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
С утра до ночи толпились любопытные у приказной избы.
Сам губной староста пытал узника.
- А не вспамятуешь, куда бояр схоронил? - добродушно хихикал он, забивая под ногти Василия иглы.
Стиснув зубы, Выводков протяжно выл, умолял о пощаде, но ни единым мускулом лица не дал понять, что ему ведома лесная деревня.
При каждом выкрике пытаемого толпа срывала шайки, молилась и готова была при первом знаке броситься на избу.
Староста изо всех сил зажал щипцами сосок Василия.
- Откроешь разбойное логово - волей пожалую!
- Не ведаю!..
Жёны полоненных князей не отставали от воеводы. Настойчивее всех требовала освобождения узника жена Апраксы, глубоко верившая в доподлинную святость его.
В день, когда на дворе приказа готовились дыбы, на погост сошлись тьмы людишек.
С огромным трудом сдерживали толпу отряды ратников и стрельцов.
Со связанными на спине руками узник спокойно вышел из подвала и, глядя проникновенно перед собой, направился к дыбе.
Вдруг он побледнел и зашатался. В толпе стояла Клаша.
Удар батога вывел рубленника из оцепенения.
У дыбы стал губной староста.
- Надумал, смерд?
Выводков по-волчьи оскалился.
- Не ведаю. А и ведал бы, нешто допустил бы псов в вольницу вольную?!
- На дыбу его!
Долгий и пронзительный свист прорезал воздух. Его заглушил тотчас же многоголосый крик.
- Горим!
Объятые страхом, люди бросились в разные стороны. Кто-то взобрался на звонницу. Густым дымом пожарища взвился к небу набат.
- Горим!
Взвизгнули стрелы. Давя друг друга, толпа навалилась на ратников.
- То Бог воздал за блаженного! Божье то знамение!
Староста и дьяк шарахнулись к избе. Их перехватили змеи капканов.
Взмахом ножа один из беглых перерезал верёвки на узнике.
* * *
До Ивана Постного отлёживался Василий. Под наблюдением общинников ему прислуживали губной староста и дьяк.
- Были умельцами извести молодца - покажите милость в здравие обернуть, - зло вращая белками глаз, шипели беглые.
Как только староста окреп, вся деревня потребовала казни полоненных.
Первыми вывели на поляну бояр. За ними приволокли старосту и дьяка.
Выводков приветливо снял шапку.
- По-вашему сробил - логово узрели вы.
Он неожиданно рассвирепел и, схватив за ворот дьяка и старосту, больно стукнул их лбами.
Два общинника, принявшие на себя обязанность катов, с наслаждением засучивали рукава.
Дьяк жалко свесил голову на плечо.
- Велика ли корысть в моём животе? Нешто боле в нём радости, чем в каменьях самоцветных да в злате?
И, скривив приплюснутое ноздреватым блином лицо в сторону бояр, слезливо подёргал носом.
- Не тако ли реку яз, господари?
Тупо уставившись в землю, Апракса ожесточённо грыз ногти.
- Чего сдожидаетесь? - крикнули каты. - Рубить им головы их скоморошьи!
Кашин поднял руку.
- Перед Господом крест целую на том, что раздам людишкам добро своё, по Христу, а сам в монастырь пойду, мнихом буду!
Пенков и Апракса переглянулись и, пошептавшись, плюнули с омерзением в сторону Кашина.
- А не быти боярам без смердов! Краше приять кончину мученическую!
И, переждав, пока смолкнет возмущённая брань общинников, Апракса ровным голосом прибавил:
- А коли тако будет, чтобы нам не забижать зря людишек, да малыми оброками оброчить их, да и по чети прикинуть им, - не зазорно на сём и нам крест целовать.
Общинники подняли спор.
- А ежели удур?
Тешата с пеной у рта доказывал:
- Казним полоненных, об их место иные сядут, да ещё пуще холопей зажмут. Пустить уж!
- А удур ежели? - стояли на своём беглые.
Пенков топнул ногой.
- Яз, господарь, крест целую на том!
Казначей победил. Каты недовольно побросали оскорды.
Клаша принесла из землянки образ и передала его вместе со своим нательным крестом Василию.
Воздев правую руку и отставив два пальца, бояре по очереди торжественно произносили клятву и прикладывались ко кресту.
После князей к образу подошёл губной староста. Общинники оттянули его назад и зашумели.
- Больно вы с дьяком до пыток охочи. Не можно волков к ягнятам гнать!
Староста и дьяк упали Василию в ноги. Но чем униженнее молили они о пощаде, тем неподатливее становились беглые.
Под обидные шутки и брань их увели в землянку и одели в железы.
Две ночи кружили холопи с боярами по лесу, пока наконец сняли с их глаз повязки и отпустили невдалеке от вотчины Апраксы.