- Ещё, государь, откровением святых отец, Миколая, Мирликийского чудотворца, равноапостола Констьянтина, матери преславной его Елены, иже во святых Мефодия и Кирилла, учителей словенских…
Иоанн схватил гневно подушку и швырнул её в лицо Евстафию.
- Никак, усопшего отпеваешь?!
Поп шлёпнулся на пол. Раздвоенная бородка метнула половицы и так оттопырилась, как будто что-то обнюхивала.
- Сказывай без акафистов!
- Иже во святых отец…
- Не дразни, Евстафий… Голову оторву!
- Сказываю, преславной… Сказываю, великой!..
Он перекрестился и привстал на колено.
- Архимандрит ростовской, откровением святых отец, спослал тебе, государь, через меня, смиренного, двадесять милующих крестов иерусалимских.
Не спуская страстного взгляда с икон, царица принимала кресты от Евстафия и обкладывала ими лицо, грудь и ноги покорно притихшего мужа.
Передав последний крест, поп на носках выбрался из опочивальни.
Сильвестр перехватил его в полутёмных сенях.
- Возложил?
Бессильно свесилась на грудь голова Евстафия.
- Зуб-то и не Антипия вовсе…
Иоанн лежал, бездумно уставившись в подволоку, и не шевелился. Левая рука его безжизненно свисла на пол. Мутными личинками шелушились на пальцах подсохшие струпья. По углам губ, при каждом вздохе чахлой груди, пузырилась желтеющая слюна.
- Кончаюсь! Настасьюшка! - прохрипел он вдруг в смертельном испуге и рванулся с постели. - Кончаюсь!..
И, теряя сознание, грузно упал на жену.
Смахивая брезгливо кресты, Лоренцо поднёс к носу больного пузырёк с остро пахнувшей жидкостью.
Иоанн приоткрыл левый глаз.
- Помираю! Зовите попов, - помираю!
Жалко дёрнулся подбородок, и на ресницах блеснули слезинки.
- С Митей почеломкаться бы в остатний раз. С первородным моим!
На постельном крыльце засуетились боярыни и мамки. Захарьин-Юрьин и Висковатый понесли зыбку с младенцем в опочивальню.
Увидев сына, Иоанн сразу позабыл боль и благоговейно перекрестился.
- Почивает! - умилённо выдохнул он и поманил глазами жену. - Ты на губы поглазей на его! Доподлинно твои, Настасьюшка, губы!
Царица зарделась.
- Губами мой, а по очам всяк прознает соколиный твой взор, государь.
Паутинною пряжею собрался покатый лоб великого князя. Взгляд его жёстко забегал по Юрьину и Висковатому.
- Сказываете, и Сильвестр с Адашевым?
Юрьин высунул голову в дверь и тотчас же вернулся к постели.
- И они. Сам слыхивал: "Люб, дескать, нам на столе на московском не Дмитрий, а Володимир, Старицкой-князь".
- И Курбской?
- И Курбской. Да и Симеон, князь Ростовской.
Висковатый заскрежетал зубами.
- Твоей кончины сдожидаются, государь, и Прозоровской со Щенятевым да Овчининым, да и многое множество земщины.
Иоанн раздражённо заворочался на постели. Точно рачьи клешни, скрюченные пальцы его мяли и тискали простыню. Лицо вытягивалось и заливалось желчью.
- Веди!
Юрьин не понял и ниже склонился.
- Абие волю сидение с бояре!
Царица умоляюще взглянула на мужа.
- Где тебе ныне думу думать, преславной?
- Нишкни! Не бабье то дело!
Но тут же привлёк к себе жену.
- А сдостанется стол мой тому Володимиру, изведут тебя с Митенькой.
Ткнувшись лицом в подушку, Иоанн нарочито громко закашлялся, чтобы скрыть рвущиеся из груди рыдания.
Склонившись над первенцем, безутешно плакала Анастасия. Висковатый и Юрьин в тяжёлой тревоге закрыли руками лицо и не осмелились проронить ни слова утешения. Лоренцо, засучив рукава, одной рукой перелистывал латинский лечебник, другой - деловито растирал какую-то мазь.
- Абие волю сидение с бояре! - грозно повторил царь и, выплюнув на ладонь зуб Антипия, сунул его под подушку.
Юрьин бросился исполнять приказание. Дьяк вынес в сени зыбку и передал её поджидавшим боярыням.
* * *
По одному входили в опочивальню бояре. Последними остановились у двери Сильвестр и Адашев.
Симеон Ростовский отвесил земной поклон и сел на лавку. То же проделали и остальные. Ряполовский поискал глазами подходящее для себя место и устроился подле Курбского.
- Все ли? - ни на кого не глядя, пожевал губами царь.
Адашев сделал шаг к постели.
- Абие, государь, жалуют Овчинин, Щенятев, Прозоровской да Василий Шуйской с Микитою Одоевским. Токмо что из вотчин своих обернулись.
Когда все места были заняты, Иоанн приподнялся на Локте.
- Да все ли?!
Адашев пересчитал пальцами присутствовавших.
- Все, государь!
С глухим стоном царь уселся на постели, опершись спиною о стену.
Бояре торопливо вскочили и отвесили земной поклон.
- А Юрьина и Висковатого пошто не зрю?
И кивком головы указал близким на место подле себя. Князья зло переглянулись. Симеон Ростовский резко поднялся.
- Пожалуй меня, государь, милостью - словом обмолвиться.
Дождавшись разрешения, он тоненько засверлил:
- Твоя воля, царь! А токмо негоже дьяку выше земских си дети!
Больной сжал в кулаке подбородок и передёрнул острыми плечами своими.
- А сдаётся мне, князь-боярин, не дерзнул бы ты батюшку нашего, Василия Иоанновича, умишком своим наставлять!
Едва сдерживая готовый прорваться потоком жестокой брани гнев, он повелительно указал князю на лавку. Жуткою искоркою скользнул пронизывающий и горячий, как змеиное жало, взгляд по лицам бояр.
- Эге! И Ряполовский пожаловал! - прошипел Иоанн, кривя в презрительную машкеру лицо. - Аль сызнов с ласкою от худородных суседей? - И задёргался, как кукла фряжская, когда её дёргают за верёвочку, от хихикающего смешка.
Симеон заёрзал на лавке и плотнее прижался к Курбскому.
Больной сделал усилие, чтобы встать, но застонал от боли и схватился за щеку.
- 3-зуб!
Висковатын бережно поправил повязку.
- 3-зуб потерял! Антипия великого зуб! - детскою жалобой вырвалось из сдавленного горла.- 3-з-зуб целительной!
Но, вспомнив, с блаженной улыбкой достал зуб из-под подушки, сунул его себе под язык и с укором повернулся к иконам.
- Не помышлял яз, что во младости моей лишишь ты меня, Боже мой, живота. Но да исполнится воля Твоя. Яз не ропщу.
Он поиграл пальцами в воздухе и ещё раз болезненно выдавил:
- Нет, не ропщу.
Бояре приподнялись с лавок и набожно перекрестились.
- Токмо о том кручинюсь, что мал царевич и неразумен. Не встанет, не постоит за отцов и дедов своих, за Рюриковичей преславных, царей русийских.
Сильвестр воздел к небу руки.
- Про то и мы кручинимся, царь. Не миновать при царевиче распрям на Русийской земли… А при…
Он осёкся и нерешительно поглядел на соседей, точно искал у них сочувствия и поддержки.
- Чего же примолк? Сказывай… Не таи.
- А при брате твоём двоюродном, при Володимире Ондреев…
Иоанн затряс вдруг отчаянно головой и заткнул пальцами уши.
- Молчи! Заткни ему глотку, Ивашка! Молчи!
Бояре повскакали с мест и заспорили, перекрикивая друг друга.
Юрьин застучал склянкой о стол и заревел:
- Жив ещё царь и великой князь! Не бывало того, чтобы без царёва соизволения гомонили бояре!
Едва царь поднял руку, все мгновенно притихли.
- А ведомо ли вам, холопи неверные, что самодержавства нашего начало от Володимира равноапостольного?
Лицо больного побагровело и покрылось испариной. Он почувствовал, как каждый мускул наливается страшной силой и возмущением.
- Прочь!
И, оттолкнув Висковатого, вскочил.
- Мы родились на царстве! Мы не чужое похитили!
Непоколебимою властью звучал его голос.