Пилота проводили в душевую и помогли раздеться. Скинув все, он с удовольствием смыл грязь с чужого тела и подставил лицо под струи воды. Размокшие бинты снялись легко. Доктор лишь пару раз подрезал засохшую кожу и одобрительно покивал головой: - Вы молодец, ваши порезы уже начали затягиваться, воспаления минимальные.
Натянув чистое белье и толстый пахнущий одеколоном халат, Павел, прижимая к груди сверток с амулетом и покачиваясь, двинулся следом за миловидной медсестрой по выложенному белоснежным кафелем коридору. От услуг каталки, он, как истинный ариец, категорически отказался.
В одноместной палате, куда его разместили, он, наконец, смог расслабиться и проанализировать все сделанное и произнесенное им с момента первой встречи с немцами.
"Но это все лишь цветочки, - рассудил Говоров, не найдя в своих действиях особого изъяна. - Главное начнется завтра". Минута, и светловолосый летчик уже сладко спал, прижимая к груди заветный пакет.
Проснулся внезапно. Открыл глаза и бездумно уставился в потолок, слабо различимый в полумраке ночника.
Тишина ночного госпиталя показалась ничуть не опасной. Прислушался к себе и постарался разобраться в мыслях. Впрочем, особых рассуждений вовсе и не было. Только ясное понимание необходимости восстановить внутренний баланс со своим вторым "я". Или первым, если судить по тому, что тело все-таки чужое.
Выдохнул и медленно, неторопливо развернул тихонько хрустнувшую фольгу. Отложил в сторону пакетик с десятком крупных пилюль, переданных ему перед самым отлетом.
"Как ни тяни, а ехать надо", - пошутил, набираясь решимости, и вытянул наружу разорванную цепочку с кулоном.
Всмотрелся в загадочные символы, провел пальцем по узорчатому контуру змейки и, не рассуждая, связал концы, возвращая загадочный артефакт на шею. Собственно, ничего и не изменилось. Почти. Разве что екнуло легонько сердце, да застучала в висках кровь. Не прошло и минуты, как где-то в глубине сознания послышался едва различимый голос. Или не голос, а просто шепот? Как описать внутренний монолог? Тем не менее, возникшее вместе с ним чувство легкого удивления, постепенно переросшего в тревогу, оказалось вполне реальным.
Павел дождался, когда чужие эмоции сформируются, и медленно, подбирая выражения, обратился к пробуждающемуся сознанию своего двойника.
Достучаться оказалось не просто. Но вот, мысли, звучащие в голове, стали куда более стройными, и, наконец, возник простой и незатейливый в своей простоте вопрос:
"Что со мной?" - задал себе его немецкий летчик.
"Слушай внимательно, - обратился Павел, представив на миг, что ведет обычную беседу. - Так уж вышло, что нас двое. Понять трудно, но мой разум занял место в твоем "я". Ты вовсе не бредишь. Все происходит наяву. Я русский. Летчик. Звать Павел. А ты Пауль. Почти созвучно".
Вспышка страха и непонимания заметалась в сердце. Подождал, когда сосед чуть упокоится, и продолжил: "Причину я тебе не скажу. Сам точно не знаю, - соврал он, - однако, перед самым падением, когда твой самолет уже вошел в штопор, все это и случилось. Так уж совпало, что и я в это время летел в неуправляемом самолете к земле. Возможно, что-то там, в небесах, переклинило, и нас с тобой вместо пункта конечного назначения закинуло в твое тело. Ферштейн?"
Недолгая пауза, и прозвучал первый осмысленный вопрос приходящего в себя фрица:
"Так я не умер? - поинтересовался он у звучащего в голове голоса. - Просто, ни шевельнуться, ни встать не могу".
"Увы", - Павел задумался, как лучше поставить хозяина перед фактом, что гость ухватил бразды и теперь сам управляет его телом:
"Кому это понравится? Я бы, точно, попытался вытолкать нахального постояльца взашей".
Немец напрягся и попытался собрать волю в кулак.
"Бесполезно, - сблефовал Паша. - Не обижайся, так вышло. Кто первый встал, того и сапоги. Что теперь сделать? Могло быть и хуже. Ты, дружище, вполне мог сейчас лежать в воронке от самолета".
Пауза затянулась. Оно и понятно, осознать такое непросто. Но немец оказался куда более крепок духом, чем можно было ожидать.
"Выходит, ты теперь главный? - поинтересовался он у собеседника. - А мне что делать? Наблюдать? И вообще, где я?".
Паша невесело усмехнулся: "Знал бы прикуп… Сложно нам будет. Мало того, что враги мы, так еще и все козыри против. В Германии мы", - акцентировано уточнил он, напирая на это "мы".
"Есть, конечно, вариант. Один я в твоем теле и дня без сложностей не проживу. Или шлепнут меня, нас, твои товарищи по партии, с дорогой душой, или в дурдом определят. Но тебе от этого вовсе никакого профита не будет. А так, ежели найдем мы общий язык, глядишь, со временем, что и поменяется. Может, исчезну я, и ты вновь будешь сам по себе, дубы к крестику зарабатывать. Или еще там чего. Понимаешь?"
Пауль осторожно, почти неощутимо попытался заставить тело шевельнуться, но не сумел, и вновь затих.
"Что сказать, чудеса, конечно, и самое для меня лучшее было исчезни ты вовсе. Но, так понимаю, деваться тебе некуда, - он вдруг отвлекся и попросил: - Ты головой покрути, камрад".
Павел осмотрелся по сторонам: "Ну? Годится?"
"Опять госпиталь? Знакомое местечко. Фогеля на фронт не сослали еще?" - вовсе по-свойски спросил он.
"Тут, это… сразу хочу объяснить, - честно признался Говоров, - я во всех ваших делах как-то не очень. А если честно, вовсе не разбираюсь. Разве что язык различать стал, да кое-какие воспоминания твои проскакивают. И только".
"Понятно… - протянул немец. - Теперь понятно. Выходит, тебе без меня тоже никак?.. Значит, летчик?" - уточнил он.
"Истребитель. Капитан Красной армии, Павел Говоров. Одна тысяча девятьсот двадцатого года рождения".
"Ты смотри, надо же, и я с двадцатого. Правда, званием пониже, но должны были представление на гауптмана в ставку отправить, - удивился Пауль. - Где воевал-то?"
"Да как сказать, - Паша замялся. - Пока, в основном, отход прикрывал. Ну, в смысле отступление".
"Дикость, - голос собеседника стал едва слышен. - Словно в банке стеклянной сижу. Ни рукой шевельнуть, ничего. Слышу, вижу все, чувствую, а больше ничего. Даже язык не повернуть".
"А что ты делать собираешься?" - осторожно поинтересовался немец.
"Да ничего особенного, - ушел от правдивого ответа Говоров. - Что ты делал, то и мне придется. Вот отлежусь, думал, в больничке, а там, ежели мы с тобой договоримся, и если к полетам допустят, снова в небо. Куда мне теперь деваться? Наши меня точно не признают. В твоем-то виде. И не докажешь".
"Тут ты прав, - согласился Пауль. - Никто не поверит. Ни мне, ни тебе".
"Значит, летать, говоришь? Давай попробуем, что ли", - он вновь, словно невзначай, протянул незримую нить усилия к мышцам. Пронеслась едва приметная волна разочарования.
"А если на фронт отправят? Тогда как?" - проверяя, спросил Кранке.
"Значит, нужно, чтобы не послали, - отрезал Говоров. - Сам пойми. Я своей страной воспитан и вырос там. Не смогу".
"Ладно, может, помолчим?" - предложил немец, отгораживаясь легким облачком.
Паша не ответил и прикрыл глаза, слушая стук чужого сердца.
Попытался задремать, но тут в голове прозвучал чужой голос: "Эй, камрад, а как ты все это собирался осуществить? - произнес Пауль. - В смысле - жить? Ты ж в наших делах ни бельмеса".
Павел открыл глаза. "Не знаю, - признался он. - Разве что ты мне поможешь".
"А мне зачем?" - отозвался голос.
"Тогда буду бревном лежать, якобы контузило при падении. Сколько смогу, дурака беспамятного изображать стану. Так лучше? В психушке, среди сумасшедших".
"Нет, пожалуй. Это не выход, - рассудительно вздохнул фриц. - Слушай, ну его, так остатки рассудка потеряем. Давай лучше выпьем. Все не так погано будет".
Павел прислушался к себе: "Да где тут найти?"
"Точно не в теме, - констатировал спутник. - Одевайся и пошли, - распорядился он уже куда решительнее. - Я тут недавно лежал. Все знаю".
Натянув халат, Павел аккуратно приоткрыл двери палаты и выглянул в коридор.
"Да не трясись ты… - рассмеялся Пауль. - Мы ж не в тылу врага, мы дома, - он осекся и затих. - Хотя… я, по крайней мере".
Повинуясь кратким указаниям проводника, больной спустился по узенькой лестнице в подвал и коротко стукнул в неприметную дверку.
Ожидать долго не пришлось. Створка отворилась, и в проем высунулась круглая физиономия в белоснежном чепце. - Кого еще носит? - недовольно произнесла фрау.
Она всмотрелась в измазанное зеленкой лицо ночного гостя: - Пауль? Ты опять у нас? - голос смягчился и прозвучал почти дружески.
- Увы, дорогая фрау Марта, такая моя, видно, судьба, - неожиданно отозвался Павел, хотел замолчать, но, решив, что ничего плохого не случится, позволил Кранке продолжить диалог.
- Ну, и чего тебе не спится? - зевнула почтенная матрона. - Ага, понимаю, - она выглянула наружу. - Ладно, жди.
- Только у меня сейчас монет с собой нету, - предупредил летчик. - После занесу. Поверишь?
- Ладно, - отмахнулась хозяйка. - Знаю, что не обманешь.
Прошло с десяток секунд, и в дверь просунулась бутылка зеленоватого стекла.
- Спрячь скорее, - предупредила контрабандистка. - И помни, ты меня не знаешь.
- Как можно, - обиженно пробормотал гость, - я не враг себе. Пусть хоть гестапо пытает, не скажу.
Павел сунул пузатую посудину под халат и двинулся обратно.
"Ты смотри, - вновь прозвучал голос Пауля в голове. - Я ведь это сам сказал? Значит, что? Могу".
Паша, разглядывая красочную этикетку, отозвался: "Можешь, я ведь не мешал".
"Ладно, давай тогда за жизнь", - уже веселее закончил собеседник.