Как бы то ни было, гараманты действительно были таинственным племенем, появившимся неизвестно откуда, а затем будто бы исчезнувшим неизвестно куда. Дело в том, что, когда (VII в. н. э.) многотысячные волны арабских переселенцев стали активно осваивали северные районы Африки, могущественные гараманты почему-то без особого сопротивления стали уходить от них все южнее и южнее - в бесконечные пески, в засушливые и гористые районы Аххагар и Тассили, становясь разбойниками. Они стали грабить богатеющие арабские поселения в оазисах и контролировать караванные пути в пустыне, отбирая золото у мусульманских купцов.
Те прозвали их таувариками, то есть безбожниками.
Принято считать, что именно от этого слова и пошло наименование более позднего народа Сахары- туарегов.
Теперь самое время подробнее рассказать о туаре- гах, так как именно они переняли у гарамантов почет- ную миссию детей и хозяев Великой пустыни.
Туареги создавали в глухих и труднодоступных уголках Сахары свои желтые глинобитные городища. В центре их, вокруг колодца, строились высокие многоэтажные продовольственные склады, более похожие на пчелиные соты. Каждая семья имела в них свою ячейку, заполненную большими амфорами для хранения различного зерна, фиников, масла, меда, воды и других продуктов, большинство из которых было данью, собираемой с торговых караванов. Вокруг такого склада тесно, стена к стене, располагались небольшие жилые домики с плоскими крышами. Внутреннее про-
странство продовольственного склада служило крепостью, в которой туареги укрывались при осадах. Специальные ячейки имели узкие бойницы для обстрела неприятеля.
С 18 лет юноши посвящались в воины и были обязаны постоянно носить тагельмус {шат - по-арабски), спуская его до подбородка лишь при еде.
Женщины туарегов свои лица не закрывали. Их общественное положение было даже выше, чем у мужчин. Только они учились грамоте и сохраняли свою письменность - томашек. По линии матери велось и родство. Даже главным мужским родственником детей являлся не их отец, а старший брат их матери! Естественно, многоженство у туарегов исключалось...
Что ж, пусть эта мысль утешит нынешних мужчин...
Ныне большинство туарегов ассимилировались среди арабов, приняли ислам и подрабатывают на нефтепромыслах и соледобыче. Об их принадлежности к древнейшему народу свидетельствуют только повязки-тагельмус, носимые по-прежнему с гордостью и достоинством. Однако в самых глухих районах Сахары еще до сих пор кочуют племена вольных туарегов, называющих себя имошагами, что значит "свободные". Они считают, что в пустыне есть все, нужно настоящему имошагу, а чего в ней нет, так имошагу и не нужно. Эти воины пустыни ушли прочь от цивилизации и воды, делающих людей своими рабами. Они пошли на невероятные лишения, но сохранили свою самобытную культуру...
Покинув легендарную Джерму-Гараму, мы двинулись дальше по Сахаре. Нагорье Акакус, которое пересекало наш путь, - воистину музей скульптуры. Тысячелетиями ветер обтачивал песком горные породы, придавая им совершенно невероятные формы. И теперь на бескрайних полях желтого песка торчат бесчисленные буро-коричневые многометровые каменные фигуры умопомрачительных форм и очертаний. Колонны и шпили, развалины крепостей и замков, минареты и соборы, грибы и деревья, фантастические фигуры людей и животных, разнообразные космические пришельцы - чего тут только не увидишь! С диким свистом носится между ними наполненный песком ветер, продолжая совершенствовать свои невероятные творения...
Вечерами наши водители-туареги жарили на костре мясо и пекли прямо в песке под ним вкуснейшие пресные лепешки тачилла, распевая хором свои песни,
такие же протяжные и заунывные, как вой пустынных петров под бездонным небом Сахары.
Мы же бродили по мертвенно сияющим в свете огромной луны пескам, между фантастическими скалами Акакуса. Их контуры серебрились в ночи, будто покрытые мерцающей паутиной (следствие электризации от ударов миллиардов песчинок). Потом мы забирались на скалы и слушали "звуки солнца". Так здесь называют треск камней, лопающихся от резкого охлаждения после дневного перегрева. И сколько естественной гармонии было в негромкой человеческой песне под аккомпанемент каменных барабанов...
После ужина, полулежа вокруг догорающего костра, мы все вместе вдыхали восхитительные ароматы местных кальянов шиша, ведя неспешные разговоры о таинственной жизни пустыни и ее обитателей. Кутаясь в спальник, под дикие стоны пустынной совы, я разглядывал совсем низшие звезды и думал, что слово "пустыня" означает вовсе не тот факт, что вокруг тебя ничего нет, а то, что мысли твои здесь невольно очищаются от житейской шелухи привычного бытия. Пусто в голове; чистый лист дается здесь твоему мышлению. Нужно лишь уловить те тихие светлые голоса, что льются на тебя с небес, и внимать им. Внимать и вписывать в свою память Божественные наставления и советы ушедших предков. Внимать, впитывать и исполнять, чтобы стать добрей и чище, искренней и
естественней. Чтобы оставаться плотью от плоти той первозданной природы, что восхищает нас всегда своей извечной непорочностью...
.
Человек на 80 % состоит из воды. Он, по сути, большая бутылка с дырявыми стенками, через которые постоянно вытекает 2,5 л жидкости в сутки. Это в обычных условиях, а в пустыне потери воды возрастают до 12 л! Интересно, что жажда возникает уже при потере 0,5 л на 1 кг веса, когда обезвоживания еще вовсе нет. Тогда спортсмены полощут рот водой, а туареги сосут камушек: выделяется слюна, и жажда пропадает. А вот если будет безвозвратно потеряно 3-5 л воды - дело дрянь. Ну а дефицит в 10 л неминуемо приведет к смерти.
Пусть такие заявления остаются на их совести...
Мы не тратили воду на умывание, бритье, мытье посуды или стирку, но прошло пять дней, и запасы ее практически закончились. Жара тут же стала невыносимой, а джипы без кондиционеров превратились в камеры пыток.
В этих районах выпадает всего 20-30 мм осадков в год, то есть меньше уже не бывает. И хотя под Сахарой, на глубине 2000 м, плещется огромный океан пресной воды площадью 1 млн кв. км, сама она редко
Где выходит на поверхность. Первый артезианский Колодец французы пробурили тут в 1856 году. С тех Пор их сверлили сотнями, но пустыня эти же сотни ежегодно и забирала обратно. Наши туареги знали, где был ближайший колодец в прошлом году. Туда мы и двигались. Но сохранился ли он в постоянно движущихся песках? Вопрос жизни и смерти для нас, так как в пустыне человек не проживет без воды более суток.
К тому же скалы-останцы остались за спиной, и мы въехали в бескрайние просторы песчаного океана пустыни Идехан-Мурзук - одного из крупнейших в мире скоплений желтых песков. Ничего вокруг, кроме барханов, сколько ни крути головой! Какие колодцы? Какая вода? Где тут ее искать?
Машины постоянно буксуют, жалобно взвывая моторами, и мы спешим им на помощь. Толкаем джипы, обливаясь потом, меняем лопающиеся баллоны и молимся лишь о том, чтобы не случилось какой-нибудь серьезной поломки. Ведь, кроме спутникового навигатора, у нас принципиально нет с собой никаких приборов и средств связи. А теперь еще нет и воды...
Солнце палит нещадно. Даже теней нет. Жажда уже вовсю терзает каждого, и песок упорно лезет во все щели одежды и отверстия тела. Он скрипит уже даже под веками. Он медленно душит нас и ждет...
Сахара... Глубину этой "песочницы" вообще не можно измерить.
Это живая масса. Она дышит, звучит, перемещай и - я теперь уверен в этом - думает...
Который час кавалькада наших машин мечется между дюнных цепей, иногда в понижениях, перева- ливая из одной песчаной "долины" в другую.
Водители уже не едут по маршруту, а ищут колодец. Как они здесь ориентируются - одному Богу известно: тянущиеся во все стороны до самого горизонта желтые песчаные волны внешне почти ничем не ОТЛИчаются друг от друга.
Барханы пустынь перемещаются ветром на десятки метров за год, а свои очертания могут менять после каждой песчаной бури! Какие тут могут быть ориентиры, если серьезные бури происходят почти еженедельно!
Но, видимо, свои особые ориентиры в пространстве все-таки существуют для жителей пустыни. А может быть, молитвы помогли: за час до заката, который мог стать последним для экспедиции, водители нашли то, что искали в песках весь день...
Когда-то здесь жили люди и отдыхали торговые караваны. Десяток глинобитных, полуразрушенных, запаленных песком по самые плоские крыши домиков без окон ютился в котловине между двумя огромными звездчатыми барханами. Наверняка этот год будет последним в жизни места, бывшего когда-то цветущим оазисом. Огромный бархан всем телом навис над ним, запустив песчаные щупальца под каждую крышу. Он поглотил все живое и неживое, а скоро проглотит и память о них...
Разобрав крышу над одним, только им известным строением, водители-туареги открыли старый колодец. Мягкими ведрами, сделанными из верблюжьих шкур, нам удалось набрать оттуда около 100 литров мутноватой прелой воды. Не знаю, как передать ощущение тех первых глотков. Вода не была, как это принято говорить, самой сладкой в моей жизни, но вкус и запах ее мне не забыть никогда...
Мы остались ночевать подле развалин былой жизни, надеясь к утру нацедить еще немного воды. Ужинали молча, да и привычных песен не пели.