Прохожие имели строго пролетарский вид, одеваясь по рабоче-крестьянской моде. Вот молодой ответработник в чёрном пиджаке и сатиновой косоворотке, в суконных мешковатых штанах, заправленных в сапоги с галошами, и в белой матерчатой кепке. Под мышкой он тащил пузатый портфель, другою рукой отбиваясь от беспризорной малышни - чудовищно грязных, вшивых оборванцев, материвших деятеля прокуренными голосами. А вот молодая особа в неряшливо сшитой юбке ниже колен, в кожаной куртке, в шнурованных ботинках, в красном платке-повязке. Она шествовала широким мужицким шагом, прижимая к себе пухлую картонную папку с канцелярским "делом". Причём "дореволюционная" буква "ять" была замарана, а поверху вписана идеологически выверенная "е".
А лица какие… Те, что были отмечены умом и чувством, терялись в массе небритых, мятых, испитых, наглых, тупых, озлобленных… Московская толпа складывалась в миллионнорылую харю "простого советского человека", харкавшего под ноги, сморкавшегося в два пальца, гоготавшего надо всем, что было выше убогого пролеткульта.
Неожиданно Авинов почувствовал чужую руку в своём кармане. Изловчившись, он вцепился в худое запястье и вывел незадачливого карманника "на свет". Это была белобрысая личность лет тринадцати, в бушлате до колен, зато с оторванными рукавами. Штаны на отроке тоже были "с чужого плеча" и затягивались ремнём под мышками, зато на голове сидела фуражка гимназиста с кокардочкой из скрещенных листков дуба. Опасливо поискав вошек на бушлате, штабс-капитан даже удивился - не было на лице отрока того серого налёта, когда грязь въедается в кожу. Замарашка - да, но не пачкуля.
- Ты кто такой, щипач? - поинтересовался Кирилл.
Мальчишка посмотрел на него исподлобья.
- Бить будете? - осведомился он, шмыгнув носом.
- А что, надо? - с интересом спросил Авинов.
- Вообще-то, красть нельзя, - глубокомысленно заявил отрок, - за это надо наказывать. Но мне очень есть хочется… Отпустите, а?
Штабс-капитан удивился - и отпустил. Если бы замарашка поносил его матом, лягался, кусался, орал, как недорезанный, он бы отвесил ему ха-арошего пинка, но этот мальчишка вёл себя иначе, чем обычный беспризорник. Он походил на принца, волею судеб оказавшегося "на дне", но не растерявшего манер.
- Не убегай, - проворчал Авинов, запуская руку в карман.
В это время появился парень постарше, лет осьмнадцати - в очках, в солдатской шинели на голое тело. Штаны, снятые с толстяка, стягивались на его тощих чреслах, как горло завязанного мешка.
- Юра! - с тревогой окликнул он мальчишку-щипача.
- Всё хорошо, Алёша, - серьёзно ответил тот. - Я, правда, попался…
- Это твой брат? - поинтересовался Кирилл у старшего, сразу вспоминая двух "баклажек", расстрелянных в Симбирске.
- Да, - признался Алексей, неотрывно глядя на руку штабс-капитана, сжимавшую несколько царских ассигнаций, - в РСФСР, на "чёрном рынке", они котировались куда выше совзнаков и бон. - Мы раньше жили на Мясницкой, - разговорился вдруг "старшенький", словно оправдывая свой нынешний статус, - у нашего отца была большая квартира. Он уехал… по делам, но так и не вернулся.
- А соседи взяли да и вселились в наш дом, - с горечью дополнил Юра рассказ брата. - Они брали наши вещи, спали на наших кроватях, ели за нашим столом. А когда мы пришли, нас выгнали… Мы теперь в "Подполье" живём.
- Где-где?! - поразился Авинов.
- Не в подполье, - попытался объяснить Юра, - а в "Подполье"! Мы там полы моем. И посуду.
- Это кабаре в Охотном Ряду, - сказал Алексей, - оно такое… полузаконное.
Как раз об этом штабс-капитан был прекрасно осведомлён - именно в кабаре "Подполье" он должен был встретиться с "Буки 02", возглавлявшим осведомительный пункт 1-го разряда в Москве. Кирилл отсчитал половину того, что у него было, и протянул Алексею:
- Держите.
- Спасибо… - Старший брат даже растерялся. - Это всё нам?
- Это всё вам, - заверил его Авинов и усмехнулся: - Доброй охоты!
- Постойте! - воскликнул Алексей, краснея. - А вы, случайно, не Юрковский?
Кирилл вздрогнул.
- Случайно, да, - сказал он, замечая растерянность на лице Юры.
- А имя-отчество не напомните?
- Виктор Павлович.
Старший с укором посмотрел на младшего, никнувшего буйной головой.
- Балда ты малая… Нам же поручили встретить вас, Виктор Павлович! Мы - курьеры! "Лампочки"! Фамилия у нас такая - Лампе, а эта балда…
Юра громко зашмыгал носом.
- И кто же вам дал такое поручение?
Алексей незаметно оглянулся и тихо сказал:
- "Буки ноль два".
- Пароль! - потребовал Авинов.
- Как проехать к Василию Блаженному, не подскажете? - старательно выговорил старший, зачем-то вытягивая руки по швам.
- Вообще-то мы не местные, - выдал Кирилл отзыв, улыбаясь, - но попробуйте сесть на "Аннушку".
- Здорово как, правда, Алёша? - спросил младший брат, подлащиваясь к старшему.
- Тогда… это… - засмущался Алексей, вытягивая скомканные ассигнации.
- Будем считать, - ухмыльнулся штабс-капитан, - что Юра их всё-таки спёр! Ступайте.
- До свиданья! - сказали "Лампочки".
- До свиданья…
Проводив братьев глазами, он подозвал извозчика. Тот подъехал, пугливо косясь на авиновскую кожанку и маузер - вдруг да из "чеки"?..
- На Сухаревку, - сказал штабс-капитан, усаживаясь. - Совзнаков нет. За рубль царский свезёшь?
- Так рады ж стараться! - расцвёл мужик на козлах и стегнул крепкозадую кобылу: - Но-о, мёртвая!
Кобылка независимо тряхнула гривой и бодро зацокала копытами. Авинов вздохнул. Он испытывал острейшее нежелание ехать в Кремль, в большевистское логово, потому и оттягивал всячески неизбежное. Словно в детстве, когда долго вил круги по окрестным улицам, не решаясь на приём у зубного врача. С другой стороны, почему "товарищ Сталин" должен быть для него главнее… ну, скажем, главнее связника? Да-с!
На Сретенке у разведки белых имелась явка и надёжный человек - кличка Доцент. Это был пожилой, но всё ещё бодрый профессор Серосовин. Происхождение он имел, по нонешним-то временам, самое что ни на есть пролетарское: отец из крепостных, мать - текстильщица. А сыночек выбился в преподаватели Императорского московского технического училища. В 17-м его побили неуспевающие студенты - "за реакционность". Униженный и оскорблённый профессор уединился, едва не запил, но справился с собой, решив дома пересидеть революционную бурю. Но и тут его не оставили в покое. Когда большевики захватили власть, Серосовина мигом "уплотнили". Отдельную квартиру имеешь? Значится, буржуй! Подселим к этому классово чуждому элементу три рабочих семьи - и да здравствует социальная справедливость!
Авинов задумчиво потёр небритую щёку. Ряснянский клялся и божился, что Доценту можно доверять, - профессор люто ненавидит большевиков и радуется совершенно по-детски, когда содеет красным очередную пакость. Это всё хорошо, но всё же - стоит ли соваться на Сретенку самому? Не лучше ли дождаться Исаева? Кирилл усмехнулся: правильно, ваше высокоблагородие, пущай чалдон по первости сунется, авось не провалена явка. А опосля и мы заявимся… Ну уж нет уж! Как любит повторять дорогой Владимир Ильич: "Коли воевать, так по-военному!"
Выйдя на Сухаревке, штабс-капитан потолкался на базаре, где пугливые москвичи меняли фамильные бранзулетки, ещё не отобранные чекистами, на масло и мёд. Соболиное манто отдавали за кольцо домашней колбасы, а великолепный гобелен семнадцатого века шёл за полмешка муки. Новые времена - новые ценности.
Обойдя Сухареву башню, схожую с ратушей, Авинов выбрался на Сретенку. Основательный четырёхэтажный дом, в котором проживал Серосовин, он отыскал сразу. Из загаженного парадного поднялся на площадку. Этажом выше гоготала тёплая компания: пьяные голоса громко доказывали какому-то Митяю: дескать, Зинка - баба что надо, первый сорт. Ломкий басок описывал прелести: "Морда - во! За три дня не обсерешь. Жопа - во!.."
Криво усмехнувшись, Кирилл потянул на себя дверь тринадцатой квартиры. Заперто. Да, несчастливый номер…
На его стук вышел пьяный мужик в застиранных кальсонах. Заплывшие глазки трусливо забегали.
- Профессор Серосовин дома? - холодно поинтересовался Авинов.
- Тут они, тут! - возликовал мужик. - От его комната!
Кирилл молча прошёл к кабинету, увёртываясь от развешанного белья. Постучав условным стуком, он дождался шарканья и покашливания за дверью.
- Кто там? - послышался сварливый голос. - Гришка, ты? Поди, поди… Денег всё равно не дам!
- А чего сразу я? - оскорбился мужик в кальсонах и покачнулся. - Чуть что, сразу: Гришка, Гришка… Тут к вам из органов, между прочим!
- Владимир Сергеевич? - начал Авинов кодовую фразу. - Я на предмет лекции. Про радио! А то товарищи интересуются…