Щёлкнул расхлябанный замок, звякнула набрасываемая цепочка. В щель выглянул мужчина лет шестидесяти в обтёрханном халате, с круглой короткостриженой головой. На носу картошкой чудом держалось пенсне - стеклышки отсвечивали сиреневым.
- А платить чем станете? - спросил он опасливо, выглядывая из-за двери.
- Карточки дадим по второй категории.
Связник кивнул успокоенно - свой! - и сбросил цепочку.
- Заходите.
Кирилл переступил порог кабинета, зорко оглядываясь. Вдоль стен громоздилась мебель, в углу был скатан матрас, книги высокими, шаткими стопками занимали всё свободное место.
- Кровать порубили на дрова, - брюзжал профессор, задвигая засов на толстенной дубовой двери, - а диван мне не дали, экспроприировали… Да и куда б я его поставил? Паркет жалко - спалили за зиму…
В кабинете было душно, и "Доцент" отворил окно, задёрнув тюлевую занавеску.
- Никого не привели на хвосте? - проворчал он.
- Всё чисто, - обронил Авинов. - Связь с Центром есть?
- Имеется, - заверил его Серосовин. - Курьеры все проверенные, а донесения мы на фотоплёнку снимаем, режем её на кусочки и в папиросы заталкиваем. Ни один ещё не попался! Передать чего?
Ответить Кирилл не успел - в дверь заколотили кулаками и сапогами. Затрещала филёнка. "Отпирай, контр-ра!" - заорал кто-то знакомым, слышанным давеча баском.
- Бегите! - выдохнул "Доцент". - Это за мной! Ах, я знал, я знал!
Профессор выхватил трясущимися руками наган и дважды нажал на курок. Пули пробили дверь на уровне груди, из коридора донёсся крик боли.
- Бегите! - заскулил Серосовин, принимая свой последний бой.
"Провал! Провал!" - молоточками стучала кровь, ударяя в голову.
Авинов махом запрыгнул на подоконник и, отдёрнув тюль, шагнул на карниз. Окно выходило в переулок, его никто не видел, но что с того, когда под тобой два этажа и булыжная мостовая?
По стенке, по стенке, бочком, Кирилл добрался до пожарной лестницы и цепко ухватился за перекладину. Внизу пробежал толстяк-милиционер, переваливаясь по-утиному и сверля воздух из свистка, но головы не поднимая.
Авинов быстро полез вверх и, не переводя дыхания, побежал по гремевшей крыше. В памяти мелькнуло давнишнее сравнение, пришедшее ему на ум в подвале Ильдиз-Киоска.
- Напророчил… - пробормотал Кирилл, отступая для разбега.
До соседней крыши было всего ничего - пара саженей от силы. Ручей такой ширины перепрыгнуть - плёвое дело, но когда внизу маленькая пропасть…
Заставляя себя не думать ни о чём, штабс-капитан разбежался и прыгнул.
Громыхнуло кровельное железо, Авинов бешено заработал ногами, отползая от края. Задыхаясь, ввалился в чердачное окно, побежал, распугивая голубей и срывая бельё, вывешенное на просушку. Спустившись на лестничную площадку, отдышался и отряхнулся. "Слава богу, - подумал он, - хоть фуражку не потерял…"
Напряжённый, натянутый как струна, Кирилл вышел из подъезда, всё ещё чувствуя слабость в ногах.
Возле дверей стояла дебелая старуха-мешочница, явно не местная. Щёлкая семечки, она смотрела на толпу людей, хороводившую у дома профессора Серосовина, да всё приговаривала: "Ты дывысь… Ты дывысь…"
- Что там? - невинно поинтересовался штабс-капитан. - Пожар?
- Та ни! - живо откликнулась мешочница. - Шпиёна ловять! Чи пиймалы, чи вже кокнулы…
Неожиданно со звоном и треском посыпалось стекло.
- Ой, божечки мои!
"Доцент" неловко вылез в окно, фигурою своей вписываясь в арочный проём. Он стоял, держась одною рукой за раму, в другой сжимая револьвер. Понурый, задумчивый будто, профессор глядел на красную Москву, горестно улыбаясь. Потом медленно, в последнем усилии жизни, поднёс дуло к виску. Выстрел прозвучал сухим, несерьёзным щелчком. Голова "Доцента" дёрнулась, тело обмякло и повалилось вниз. Секунду спустя в окно выглянули чекисты, матерившие "контру", но Авинов уже свернул в переулок.
Покрутившись дворами и закоулками, он вернулся на Сретенку, и очень удачно - гремя и звякая, подкатывал трамвай, на диво пустой. 20-й номер. Подходяще…
Изнемогая от беготни и переживаний, Кирилл плюхнулся на жёсткую скамью. Глядел в окно, а видел скорбную улыбку Серосовина. Бедолага… Памятным эхо привиделись Юра с Алёшей. Господи, а сколько таких по России? Тысячи! Миллионы! Всех не пережалеешь, верно. Да он и не собирается. Возлюбить ближнего у него не получится, а вот помочь, поделиться - почему бы и нет? Просто так, по-человечески?
Через Лубянку трамвай выехал на Воскресенскую площадь, втягиваясь в Охотный Ряд - скопище деревянных, редко кирпичных лабазов и лавок, над которыми, ни к селу ни к городу, возвышалось Дворянское собрание, ныне - Дом союзов. Гостиницам тоже досталось - "Националь" стала числиться 1-м домом Советов, а "Метрополь" - 2-м. Криво и косо, поперёк врубелевской "Принцессы Грезы", висело кумачёвое полотнище, видимо забытое с 1 мая: "Да здравствует всемирная Советская Республика!"
Жалобно повизгивая, скрипя и вздрагивая, вагон стал заворачивать, словно подхваченный булыжным потоком Тверской улицы, стекавшим мимо Лоскутной гостиницы прямо к Иверской часовне, перегородившей въезд на Красную площадь. У Иверских ворот толпились нищие, спекулянты, жулики. Неумолчный гул голосов, покрытый густой бранью, пробился сквозь дребезжавшее стекло.
Громыхая и лязгая, трамвай пополз вдоль кремлёвской стены. Остановился, тарахтя разболтанными сочленениями, как раз напротив памятника Минину и Пожарскому. "Товарищ Юрковский, на выход!"
Сойдя с подножки, Авинов пошагал к Спасской башне. Часы на ней как раз сыграли "Интернационал". Кирилла передёрнуло - это было как пощёчина. Стройная башня, увенчанная двуглавым орлом, - и хамский гимн!
У Авинова по спине мурашки прошли, но уже не из-за перезвона курантов - над башнями и церквями вилась колоссальная, просто чудовищная стая ворон. Прикормленное мясом юнкеров, убитых в октябрьских боях, вороньё уже не покидало Кремля, обсаживая деревья Александровского сада, тучами виясь в небе, переполняя воздух оглушительным карканьем. "И чегой-то я таким нервенным стал?" - усмехнулся Кирилл.
Чёрной, встопорщенной гроздью вороны висели на маковке Спасской башни, хлопая крыльями, клюясь за удобный насест - двухглавого орла. Красноармейцы-латыши, ходившие дозором по кремлёвской стене, изредка палили по воронам из винтовок, и тогда орущая куча-мала, облепившая шпиль, распадалась, вспархивая облаком живой, смрадной копоти.
В Спасских воротах лениво ругалась пара часовых, склёпывая свою речь матом. Кто из двоих был чином повыше, разобрать не удалось, поэтому штабс-капитан предъявил пропуск обоим.
- Проходите, товарищ, - сказал боец слева, поправляя ремень винтовки на плече. Боец справа задумчиво высморкался.
Кирилл молча шагнул под гулкую арку. Молча-то молча, а в душе захолонуло - он в Кремле! В самой серёдке паутины, заплетшей Россию, и где-то, совсем рядом с ним, копошатся те, кто её свил, - красные пауки…
Оставляя Вознесенский монастырь, Служительский корпус и Малый Николаевский дворец по правую руку, а слева - гауптвахту, Авинов свернул к Чудову монастырю, ныне - кремлёвской больнице.
Из барочной Екатерининской церкви доносились азартные возгласы - там устроили спортзал. За краем Боровицкого холма виднелась Беклемишевская башня - верхний шатрик её был снесён снарядом.
Чёрными тенями прошмыгнули монахи. Громко распевая о том, как они все смело в бой пойдут за власть Советов, строем прошагал взвод красноармейцев под водительством хмурого мужика в "богатырке" и с кольтом на ремне. Кирилл узнал Павлуху Малькова, бывшего коменданта Смольного, ныне заведовавшего Кремлём, - и отвернулся. Мальков видел его один лишь раз, безусого, да и то вечером, но верно чекисты говорят: "Лучше перебдеть, чем недобдеть!"
Оставляя за спиной закопченный Арсенал, Авинов шагал по Дворцовой улице, нынче переименованной в Коммунистическую, углубляясь в район казарм, Гренадёрских и Офицерских корпусов.
Во время прошлогодних боёв большевики обстреляли Кремль из орудий, выкуривая местных юнкеров. Били прямой наводкой по храмам и дворцам, снаряды расплескивали кровь, в щепу разносили драгоценную мебель, в клочки рвали фолианты. Повсюду в стенах и куполах зияли пробоины, по древней кладке ползли глубокие трещины, белые колокольни были рябые от выбоин, сквозь глубокие бреши виднелись анфилады комнат, заваленных мусором и ломом.
Красные варвары изрядно потоптались по культурным ценностям, этому праху старого мира, посдирали золотые оклады с икон, а в здании Судебных установлений устроили пиршество - там, в комнатах медэкспертизы, хранились горшки с заспиртованными "вещдоками" - мёртвыми выкидышами, отравленными желудками… Всё выдули и пожрали!
Неожиданно Кирилл остановился. Тот, к кому он направлялся, неторопливо шагал навстречу, попыхивая трубкой.
- Здравствуйте, товарищ Сталин! - уважительно сказал Авинов.
Медовые глаза Иосифа Виссарионовича вспыхнули узнаванием. И довольством.
- Товарищ Юрковский! Очень хорошо.
Развернувшись, наркомнац двинулся обратно к Большому Кремлёвскому дворцу.