– Мы не беспокоимся за свою имперскую пшеницу, мисс Клайв, – сказал Уолтер Клипп, подняв указательный палец. – Нас интересуют наши соперники. Русские утверждают, что они достигли больших успехов в опытах с многолетней пшеницей и с превращением яровой пшеницы в выносливые озимые сорта. Официально мы прибыли сюда для обмена информацией о методах посева пшеницы, но в своем кругу я могу сказать, – разумеется, не для огласки, – что цель нашего приезда – установить, насколько достоверны утверждения русских, будто бы им удалось вырастить многолетнюю пшеницу, которая всходит пять лет подряд без пересева. Подумайте, что станет с нашим имперским рынком, если русские действительно вывели такие сорта. Они станут выращивать тогда столько пшеницы, что вытеснят нас с мирового рынка, хотя сейчас на нем пшеницы еще нехватает. Подумайте также о преимуществах, которые дало бы нам самим обладание такими сортами. Это открыло бы перед нами безграничные возможности.
– Так вы что же, предполагаете выкрасть их у русских? – спросил Эссекс.
Клипп гулко захохотал. – Нет! Вот тут-то нам и нужен Шейм. Он генетик, и если кто-нибудь может разобраться в том, что делают эти русские с пшеницей, так это Шейм. Он ведь лучший генетик Англии, не правда ли, Шейм?
Шейм ничего не ответил. Он жевал яблоко и хотел только одного: чтобы Клипп поскорее замолчал.
– Значит, вы будете шпионить за русскими? – спросил Эссекс.
Этот вопрос тоже развеселил Клиппа.
– О нет, – сказал он. – Шейм будет наблюдать за ними, изучать их методы, слушать их объяснения и оценивать результаты. Он сейчас же сможет сказать, стоящее ли это дело. Не правда ли, Шейм? Мы его и взяли как специалиста. Он написал уйму статей о наследственности и влиянии среды.
– Но какое отношение имеет наследственность к выращиванию пшеницы? – спросила Кэтрин Клайв.
– Что вы, милая барышня! Да самое прямое! – воскликнул Клипп. – Чтобы получить многолетнюю пшеницу, надо изменить среду, влияющую на зерно, преодолеть его наследственные склонности. Этот русский, Лысенко, считает все наши законы и понятия о наследственности никуда не годными. Он утверждает, что почти все можно скрещивать со всем, разумеется, в растительном мире, надо только правильно приступить к делу и обеспечить соответствующую среду. Ведь так вы мне объясняли, Шейм?
– Да, вроде этого, – пробормотал тот.
– Но как же вы раскусите этого Лысенко? – спросил Эссекс. – Русские едва ли примут вас с распростертыми объятиями, а обмануть их, я думаю, не легко.
– Мне кажется, их никто и не собирается обманывать, – вмешался Дрейк.
– Ну, как сказать. – Клипп многозначительно улыбнулся. – Шейм – ученый, да и я до некоторой степени специалист. Мы приехали не переговоры вести. Нам они доверяют. Не то, что вам, дипломатам, лорд Эссекс. – Он рассмеялся собственной шутке.
Рассмеялся и Эссекс. Его не раздражала вульгарность Клиппа, так как он понимал, что это была своего рода защитная реакция на блестящее общество. Кроме того, Эссекс знал, что Клипп не дурак. Он был ставленником Моррисона и, работая во время войны в имперском Управлении по пшенице, заслужил репутацию превосходного администратора. Шумливая развязность была вполне естественна у подобного человека в подобных обстоятельствах. Эссекс догадывался, что Клипп сошелся на короткую ногу с заседавшими в Управлении лордами и консервативными членами парламента и, повидимому, решил, что с ними, в конце концов, не так уж трудно сговориться. Вот и теперь он пытается поговорить по душам с Дрейком. Эссекс предчувствовал, что это будет интересно.
– Скажите мне, сэр Френсис, – начал Клипп, – каковы у нас теперь отношения с советским правительством? Можно их назвать хорошими?
– Постольку, поскольку, – уклончиво ответил Дрейк и подал знак лакею разливать шампанское, надеясь замять этот разговор в самом начале.
– Довольны ли мы, например, положением в Польше? – не унимался Клипп.
– Об этом, собственно, надо спросить наше посольство в Варшаве, – упирался Дрейк.
– Да, но ведь это касается и наших отношений с Россией, поскольку Россия вместе с Англией вручили власть теперешнему польскому правительству и гарантировали ему поддержку. Честно ли выполняют русские свои обязательства?
– Да, так, как они их понимают, – сказал Дрейк. – Хотя мы часто бываем не согласны, что понимание это правильно.
– Очень часто, – подхватил Клипп, – и в этом-то и заключается вся проблема наших отношений с Россией. Мы очень часто бываем не согласны, что их толкование правильно. В сущности, мы никогда не бываем согласны. И что же мы делаем, чтобы понять эту русскую точку зрения, сэр Френсис? Как изучает посольство русскую проблему?
– Применяем наши обычные методы изучения страны, мистер Клипп.
– Но этого наверняка недостаточно, – сказал Клипп. – Россия загадочная страна, и нам надо бы попытаться взглянуть на нее глазами самих русских.
– Мне помнится, что один из наших послов обязал посольских секретарей и прочий персонал изучать официальную русскую историю Всесоюзной коммунистической партии.
– Как? Большевистскую историю?
– Да. Помните, Кэтрин? Вы, кажется, уже были здесь тогда?
– Да, я была здесь, – сказала она, – но историю не изучала.
– Почему же? – спросил ее Клипп.
– Я уже раньше все это читала, – ответила она.
– И как вам понравилось прочитанное? – продолжал Клипп.
– Я уже забыла, – сказала она.
– Не слишком ли опасен большевизм, чтобы относиться к нему так легкомысленно? – спросил Клипп Дрейка.
– Может быть, – ответил тот.
– Ну, знаете, в этом вопросе нет никаких "может быть". Даже у нас в Англии коммунисты создают очень опасное положение. Они пытаются проникнуть в лейбористскую партию. подрывать ее изнутри, большевизировать ее.
Последовала вежливая пауза, потому что из всех присутствующих Клипп был единственным лейбористом.
– Премьер-министр озабочен создавшимся положением, – доверительно заявил Клипп. – Как и мистер Черчилль.
– Черчилль обеспокоен большевизацией лейбористской партии? – Кэтрин Клайв с нескрываемым изумлением поставила свой бокал шампанского на стол.
– Конечно! Бывают обстоятельства, мисс Клайв, когда все мы поднимаемся выше партийных интересов.
– Вот как? – сказала она.
– А во время всеобщих выборов вы тоже поднимались выше партийных интересов? – осведомился Эссекс.
Клипп снова загрохотал: – Прямо в точку, лорд Эссекс. Но нам представился случай постоять за себя, мы имели на это право, воспользовались этим правом и, как изволите видеть, выиграли битву. Выиграли блистательно!
Дрейк нервно прихлебывал шампанское, надеясь, что на этом кончится политический спор, но Эссекс уже нацелился на генетика Шейма.
– Ну, а как в мире науки? – спросил он Шейма. – Вы тоже боитесь большевизации?
Шейм склонил свою седую голову.
– Наука вне политики, – сказал он.
– И не может быть большевизирована? – настаивал Эссекс.
– Думаю, что нет, – сдержанно ответил Шейм.
– Ну, а каковы русские ученые? Что они – безнадежны или среди них есть люди мыслящие, люди с революционными стремлениями?
– Есть даровитые, есть и бездарные.
– А в какой именно области?
– Ну, об этом трудно судить. Наши математики считают, что русские сильно продвинулись в высшей математике и в физических науках. А вот биологи у них довольно примитивны.
– А генетики?
– Это нам предстоит выяснить.
– А мистер Лысенко?
– Я, конечно, отношусь скептически…
– Они действительно вывели многолетнюю пшеницу?
– Мы затем и приехали, чтобы это выяснить, – вмешался Уолтер Клипп. – Хотя Шейм вообще во всем этом сомневается. Не правда ли, Шейм?
– Пока все это представляется мне несколько туманным, – пробормотал Шейм.
Эссекс понял, что Шейм, пользуясь правом ученого на осторожность в суждениях, большего не скажет. Шейм, вероятно, был даже доволен, что Клипп говорит за него, как ни беспомощны были научные объяснения члена парламента. Но лучше уж терпеть это, чем впутываться в политику.
Эссекс сделал еще одну попытку.
– А как это отразится на общем положении в мире, если многолетняя пшеница окажется в ваших руках? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Шейм.
– Не вызовет ли это революции в производстве пшеницы?
– Может быть.
– Ведь это может сказаться на мировой экономике?
– Может.
Тут Эссекс сдался.
Дрейк встал из-за стола и предложил выпить кофе в маленькой гостиной. Он повел туда Кэтрин, степенно шагая рядом с ней. Следуя за ними, Эссекс снова отметил чрезмерную натянутость в их обращении друг с другом. А когда Кэтрин, сев в мягкое кресло, откинулась на спинку, Эссекс почувствовал волнение и решил, что никогда не видел женщины, которая бы лучше держалась в обществе. В ней не было женственной кротости, отличавшей его мать, но зато она обладала непринужденным достоинством. Это многое обещало в женщине. Эссекс склонился над ней, подливая ей сливок в кофе.
– Вот теперь я замечаю в вас большое сходство с леди Клайв, хотя я не видел ее уже лет десять. Рот у вас упрямый, отцовский, а глаза ласковые, как у матери. Вы вся в Бэкингемов.
Кэтрин не на шутку рассердилась.
– Во все я не похожа на Бэкингемов, – сказала она. – Я Клайв, и незачем меня дразнить.
– Я и не думаю дразнить вас, моя дорогая, – мягко возразил Эссекс и удивился, почему она так рьяно возражает против Бэкингемов. Прекрасная семья, вот только разве что все они умом не блещут. – А как поживает ваша матушка?
– Не знаю, – сказала Кэтрин. – Давно не переписываюсь с ней.
– А ваш отец?