Работа эта не могла быть не замечена уже всеми обитателями военного гарнизона. Пошли слухи, что в военторг вместе с сапогами пришла разнарядка на двадцать четыре автомобиля "жигули" и две "волги", на кухни "Флора" и эстонские стенки. Об их числе никто не знал. Однако народ догадывался – товара будет много. Все телефонные линии работали с явным перенапряжением. Даже комдив заметил, что у него телефоны, прежде разрывающиеся от звона, молчали. И это уж было не просто странно, а тревожно. Как же, перестройка на дворе, все может быть.
Март! Весна! Перемены! Перестройка! Свежий ветер новой жизни! Ура!!!
К вечеру следующего дня с толстой папкой в руках заместитель начальника политотдела был у шефа.
– Иван Павлович, ваше приказание выполнено, вот списки, пожалуйста.
С видом победителя он положил красочно оформленную и явно не легкую папку на стол.
Иван Павлович похвалил заместителя.
– Молодец! Можете ведь, когда хотите. А где военторг?
– Вот-вот подойти должен.
– Хорошо, давай разбираться, что тут у вас.
Начальник открыл папку. Здесь в аккуратных больших конвертах находились списки из частей за подписью командиров и народных контролеров. Протоколы собраний и совещаний женсоветов. Различные справки, доверенности, ходатайства и так далее.
– Ну и что со всем этим делать? Что ты мне принес?
– Иван Павлович, вот обобщенная справка. В целом по нашему хозяйству желающих купить сапоги более пятисот человек, а если быть точным, пятьсот шестьдесят три. Ну, мы кое-кого отмели, к примеру, если муж имел взыскания или икра в два раза больше объема сапога, и так далее. Обобщили чуток, и список сократился значительно. Вот окончательный вариант. Итак, в списке: нуждающихся в сапогах женщин – девяносто две, мужчин – двое, ветеранов войны и труда – четыре человека. Итого – девяносто восемь человек. Все. Дальше надо решать.
– А при чем здесь мужчины и ветераны, не очень понимаю?
– Как при чем? Эти двое в разводе, а дочери взрослые. Вот и размеры их здесь в папке, и возраст. Ну а за ветеранов совет гарнизонный ходатайствовал. От них целая петиция пришла. Зачитать?
– Да нет, не нужно, верю.
– Так и что делать будем? Желающих вон сколько, а сапог две пары.
– Что делать будем, а, Абрам Семенович?
Это вопрос уже подоспевшему начальнику военторга. С видом явно в чем-то провинившегося человека Абрам Семенович чуть шатнулся к выходу.
– Так нет сапог, товарищ полковник. Уже нет.
– Не понял, как нет? А к чему тогда вся эта мышиная возня? Что, не поступили еще?
– Нет… Были сапоги, а сейчас нет.
– Товарищ майор, вы что, шутки со мной тут шутите? В чем дело?
– Забрали их… Нет сапог…
– Кто забрал, почему?
– …
– Что молчите? Кто забрал?!
– Так жена ваша и жена комдива…
– !!!
Лицо Ивана Павловича стало медленно наливаться кровью. Глаза потемнели. Он шумно и тяжело задышал. Начальник военторга сделал еще несколько мелких шажков к двери, там уже стоял ретировавшийся несколько раньше Сергей Павлович.
– Вон! Все вон из кабинета!
Офицеры пулей выскочили за дверь.
Иван Павлович домой пошел окружным путем, надо было подумать, как поступить с этими чертовыми сапогами.
Эх вы, думы, думы!
С одной стороны, как это так – пришли на базу и забрали? Как это так? Вот просто пришли, и все? Что, всем так можно делать? Непорядок! Явно непорядок. А с другой, так ведь это его жена. Его, начальника политического отдела. Жена командира. А потом, их, желающих этих, более полутысячи, а сапог две пары. Может, оно и к лучшему, что вопрос вот так сам разрешился?
Несколько успокоившись, Иван Павлович медленно брел по весенним дорожкам. Весна уже действительно чувствовалась не только по календарю – март, никак, – но и по легкому, влажному вечернему ветерку, мокрому асфальту. И темнеть уже стало значительно позднее.
Ничего, все наладится, прорвемся!
Настроение поднялось окончательно, когда Иван Павлович открыл дверь квартиры. Вкусно пахло его любимой жареной картошкой и тушеной свининой. На столе стоял запотевший штоф с коньячком. Мило и ласково улыбалась его Маша.
"Ну и хитрюга, вот лисица. Знает, как приластиться!" – уже нежно глядя на жену, подумал начальник политотдела.
За столом о происшедшем не говорили. Маша понимала, лучше тему не поднимать, а Иван Павлович, косясь на нежно обнявшие ножки его супруги финские сапожки, думал: "Сидят как влитые, просто по ней сшиты".
– За твое здоровье, дорогая!
Спать Иван Павлович ложился уже с легким сердцем. Завтра разберемся, со всеми вопросами и проблемами разберемся, не впервой. И с сапогами этими разберемся, да и с прочими делами тоже.
Святая наивность!!!
Он еще не знал, что сапоги эти злосчастные завтра будут мгновенно забыты.
И он, и его подчиненные по указанию вышестоящего начальства бросятся в войска, к людям, рассказывать о статье Нины Андреевой, опубликованной в "Советской России", статья называлась "Не могу поступиться принципами"! За честь, за прошлое, великое прошлое нашего государства. Прочь очернительство нашей истории, нашей партии, нашей Родины! Прочь!
А еще через неделю по указанию все того же находящегося выше руководства он будет вместе с подчиненными искать: кто же распорядился пропагандировать эту вредную статейку "Не могу поступиться принципами", кто посмел хвалить эту писаку, учителку химии Андрееву? А? Кто? И вновь рассказывать людям о перестройке, новом политическом мышлении, движении вперед, о новой эпохе, которая, а он еще об этом не знал, в секунду сметет его, Ивана Павловича. Сметет его, номенклатуру ЦК, представителя партии в войсках.
А пока он спал мирным сном праведника.
Ничего, все наладится, прорвемся!
Просто Монетов
Во все времена самыми уважаемыми людьми в курсантской среде были умницы, балагуры, каптенармусы и спортсмены.
У Генки Монетова было все, кроме последнего, со спортом он не ладил. Генка был умницей, владел английским, преуспевал в общественных дисциплинах, в шахматах не было ему на курсе равных. Генка не умел и не любил, как говорят, лезть за словом в карман. Его реплики и замечания были оригинальны и интересны, от природы он был наделен хорошим чувством юмора. Знал музыку, играл на гитаре и пел, причем неплохо. В курилке, если там сидел с гитарой Монетов, всегда аншлаг. Чувствуете, что за клад учился с нами на курсе? Так этот клад еще и каптеркой заведовал. Ну чем не человек года? Отец у Генки солидный человек, генерал, не последняя величина в штабе округа. Что также поднимало авторитет Монетова в глазах соучеников, подавляющее большинство которых и не помышляло о таком родстве.
У генерала была мечта, чтобы наследник его офицером стал. А у Генки такой мечты не было, он хотел быть просто Монетовым, которого уважают друзья и любят девчонки. В училище он пошел, как сам рассказывал, не по злому умыслу и не от большого ума. Вступительные экзамены сдал влет, школьная база была отменной. Полгода разбирался, куда же это он попал, а разобравшись, Гена понял, что крупно влип. Свободой, о которой он так мечтал, здесь и не пахло. Дисциплина и муштра были явно не в его характере, а служить лейтенантом вдали от любимого города – это вообще было за пределом его понимания.
С этим надо было что-то делать.
Просто так написать рапорт об отчислении он не мог, во-первых, отец не простит, а во-вторых, сразу загремишь рядовым в войска на более чем двухлетнюю службу. Комиссоваться? Можно, однако Геннадий хоть и не спортсмен, но крепок организмом. Что делать? Генкина подружка Наталка училась в мединституте и подарила Монетову идею, как уволиться по болезни.
– Ты падучую разыграй, если потренируешься, никто и не поймет, а белый билет будет в кармане, – посоветовала студентка.
Генка полистал медицинскую литературу, Наталка ему даже Гюго принесла, "Собор Парижской Богоматери", уж больно здорово там описана имитация эпилепсии, правда, выдумщики в книге той мошенниками были. Генка мошенником быть не хотел, но делать нечего, и он приступил к тренировкам. А здесь главным была тайна мероприятия и, конечно, реальность имитации.
Вы же помните, он каптерщик, а значит, место для тренировок вдали от глаз обеспечено, скоропенящееся мыло подружка принесла. И вот через неделю Монетов был готов продемонстрировать свою фирменную падучую уже на людях.
Дело было перед обедом. Генка упал прямо в аудитории. Конвульсии, судороги, а главное, пена изо рта – все было так натурально, что уже через пятнадцать минут Монетов, крепко привязанный к носилкам, на скорой был доставлен в госпиталь. Через тридцать минут у его кровати стоял взволнованный отец, в приемной рыдала мать. А через час главврач госпиталя объяснял генералу, чем натуральная пена при эпилепсии отличается от мыльной.