Шурка, дабы обеспечить библиотеке значительный рост читаемости классиков русской и советской литературы, разработал и провел нехитрую операцию. Не поленился и на всех курсах написал и развесил листовку примерно следующего содержания.
"Товарищи курсанты, в стране активно внедряется денежно-вещевая лотерея, очередной тираж ее будет разыгрываться тогда-то. Наши курсанты уже не раз выигрывали различные нужные вещи, радиоприемники, стиральные машины и даже автомобили. Оргкомитет лотереи принял решение: каждый, кто предъявит выписку из библиотеки училища о прочтении не менее десяти произведений классиков нашей литературы, получит БЕСПЛАТНО на руки три лотерейных билета. Выдача билетов будет произведена в клубе училища тогда-то и тогда-то. Подпись: оргкомитет".
Ну что, вот как к такому изобретению Шалопута можно было отнестись? Есть ли вред от его действий? Так вроде как и нет. А польза? Наверно, есть, многие ведь не просто взяли книги, а почитать их смогли. Авантюра? Конечно, авантюра, но за ней, может, великая любовь пряталась, и не только любовь, наш Шурка внешне преобразился, вихры свои сначала пытался бриолином зализать, поняв, что это бесполезно, специально в салоне-парикмахерской себе такую прическу зашарашил, ого-го! Правда, стал немного на Керенского похож, но и Полина на него уже по-другому смотрела. А если учесть, что Шурка еще и любимый длинный ноготь на мизинце левой руки спилил, становится ясно – жертва во имя чистой и нежной любви принесена немалая. Смеяться здесь можно сколь угодно. Огорчало одно: естественно, начальство расстраивало, что Барабанов уж сильно склонен к авантюризму, и как бы смех не вылился в обильные слезы. К тому времени в училище поменялось руководство, и к таким авантюрам можно было отнестись не только с улыбкой, за такой поступок и выгнать могли. Но пока все обошлось профилактикой, вновь на уровне замполита факультета.
А в библиотеке изменения произошли. Столы для читателей поменяли и наконец поставили новые настольные лампы. Полина через месяц вышла замуж, у нее, как оказалось, был еще со школьных времен ухажер. Так что всем училищным красавцам вышел великий, как говорят, облом.
Финал
Все же доигрался со своими авантюрными и озорными играми Барабанов. И что вы думаете, на чем-то мудром влетел? Да нет, он как Шура Балаганов у Ильфа и Петрова влетел. Помните, великий комбинатор подарил Балаганову пятьдесят тысяч рублей, а Шура в тот же день попался на мелкой карманной краже. Природа взяла свое. Вот и наш Шура кнопку на стул заведующему кафедрой одной из дисциплин подсунул. Брючки у профессора были изящные, тоненькой и приятной ткани, а тело нежное, к таким пыткам непривычное, вот и попался Барабанов. Причем никто и не разбирался, кто эту кнопку поставил, может, она сама на стул из окна влетела, кто его знает. Шурка вновь божился, что не он это, и его честнейшие глаза подтверждали: не он это, не он. Однако рожденный Барабановым имидж Шалопута сыграл со своим хозяином плохую шутку. За хулиганство курсанта Барабанова арестовали на трое суток, а уж затем, вспомнив все его проделки, приняли решение исключить из училища.
Провожали Шуру мы, как нынче великих мастеров искусства и культуры в последний путь провожают. Он шел с легким чемоданчиком, с которым и приехал сюда из своей Вологды, шел легко и непринужденно, шел и улыбался, а мы из окон ему аплодировали, улыбались, смеялись и подбадривали нашего товарища: "Шурка! Давай, не робей, все у тебя будет в порядке, не забывай нас! Прощай, дружище…"
Что у него было на душе, о чем он думал, этот Шалопут Барабанов, мы не ведали, могли только догадываться. Но разве в тот момент, в свои восемнадцать-девятнадцать, мы думали о его переживаниях? Да нет, конечно, мы Шалопута провожали, провожали шалуна, озорника, большого шутника, как угодно можно было называть этого человека. Мы только не думали, что его на самом деле Александром Сергеевичем звали, что ему идет девятнадцатый год, что он такой же, как и мы все. Нет, мы не понимали этого. Мы не понимали, что, аплодируя Шурке, провожая его, мы прощаемся со своим детством, со своей шалостью, что мы, молодые, крепкие, сильные, добрые, вступаем в новый период своей жизни, период возмужания.
Прощай, Шура, доброго тебе пути в жизни, мы тебя искренне любили и не забудем никогда.
Сапоги
Новость облетела военный городок мгновенно. Нет, то, что США отправили три тысячи военнослужащих в Гондурас, а также продолжаются боевые столкновения между Китаем и Вьетнамом из-за нескольких спорных островов, что ректором университета для глухих в Вашингтоне впервые избран глухой доктор Ай Кинг Джордан, сегодня мало кого интересовало.
Но весть о том, что в военторг завезли две пары замечательных женских зимних сапог, в городок влетела вмиг. И что цвет темно-вишневый, и что размер ходовой, и что делали эти сапоги замечательные финские мастера, также стало известно сразу и всем. И вот странное дело. Ни тебе мобильной связи, ни тебе интернета, пейджеров, факсов, ничего этого не было. А новость известна всем.
Так вот. Это было замечательное созданное в нашей стране в период ее социалистического строительства средство связи, предшественник мировой паутины. И называлось оно очень просто: сарафанное радио. Им пользовались везде и все. Хочешь что-либо узнать про соседа? Выйди во двор, и тебе все станет ясно: кто он, откуда, его родословная и так далее. Что новенького на рынке? Слушай бабушек на лавочке. Когда будут очередные учения у ракетчиков? Узнаешь там же.
Это же средство связи передало новость о сапогах начальнику политотдела Ивану Павловичу.
– Ишь ты, притих. Не докладывает. Я должен от баб узнавать, что нового на складах, – это Иван Павлович о начальнике военторга. – Ну он у меня сейчас… Сергей Павлович, свяжитесь с военторгом, пусть начальник ко мне подойдет. И с ним – ко мне. Двадцать минут.
– Есть.
Спустя ровно двадцать минут в кабинет вошли заместитель начальника политотдела и начальник военторга Ракель, худенький тщедушный человечек в воинском звании майора.
– Ну что, Абрам Семенович, все молчим? Уж сколько я просил, докладывайте об обстановке, не молчите, информируйте. Опять за свое?
Ракель, явно не понимая предмета разговора, опустив глаза в пол, счел за лучшее молчать.
– Не понимает он, о чем! Смотри на него! А почему вы не прибыли на заседание комитета народного контроля? Почему молчите, что во втором дивизионе местного полка три дня магазин не работает? А?
Будет разгром, понял Ракель. Да, видимо, лучше молчать. Пошумев для порядка еще с десяток минут, Иван Павлович замолчал.
– Ладно. Присаживайтесь. И делайте выводы, уважаемый. Кстати, в военторг вновь поступил дефицит, а вы молчите?
– Иван Павлович, извините, это вы о чем?
– О сапогах женских, о них, родимых, о них.
– Так они еще не распакованы и не оприходованы. Мы еще…
– А гарнизон гудит! Что значит не распакованы!!! Докладывайте.
– Сапоги женские, финские…
– Я это без вас знаю. Сколько пар и размеры.
– Так две пары. Тридцать восьмого, женские, зимние.
– Что так мало?
– Так по разнарядке…
– Да! Негусто. Как правительственных наград – две единицы, – пошутил начальник политотдела.
– Значит, так. Слушайте сюда. Никаких "своим да нашим". Через общественность узнайте потребности людей, опросите женсоветы, профкомы, комсомол, народный контроль привлеките. Составьте списки, согласуйте их, прежде чем передать в продажу. Понятно? Перестройка, сами понимаете. Гласно все нужно делать, гласно. По-новому подходить ко всем вопросам, по-новому. С людьми советоваться, больше общаться с ними.
Начальник встал с кресла, подошел к окну. В такие минуты, когда в голове рождались правильные мысли, находились умные, значительные слова, он себя любил. Он себя обожал! Спинка выпрямлялась, глаза начинали светиться каким-то новым, ярким светом.
Все для людей, все для них!
Его здесь партия поставила, он проводник ее линии, ее идей, ее политики. Неважно, о сапогах ли речь, об уборке территории, о колбасе или о боевой подготовке. Все нынче должно быть открыто, честно, гласно. Так велит партия, так требует жизнь.
– Сергей Павлович, вам предстоит возглавить эту работу. Все тщательно продумайте, проанализируйте и действуйте. Через день доложите. Абрам Семенович, вы помогаете моему заместителю. Все. Свободны.
Заместитель начальника политотдела человек был исполнительный и весьма инициативный. Особенно если перед ним стояла конкретная задача. Уж как ее решить, он понимал четко и, по его мнению, правильно. Через час у него в кабинете был собран женский актив, председатели групп и постов народного контроля. В соседнем кабинете помощник по комсомолу собрал председателей советов молодых офицеров. А как же вершить великие дела без нее, без молодежи? Начальник клуба названивал в гарнизоны, передавая форму опроса будущих владелиц финского чуда.
– Пиши. Партийность, образование, возраст, число членов в семье. Как при чем партийность? Ты пиши, пиши. Значит, так надо. Давай быстрее. Мне еще в три хозяйства звонить…