Он выступил вперед, на ходу снимая очки в роговой оправе, а я с наслаждением опустила на пол свой чемодан.
- Добрый день.
- О, добрый день. Я по поводу кресел, которые выбрала в прошлый понедельник. Вишневого дерева, с овальными спинками.
- Да-да, знаю.
- Одно из них требовало ремонта.
- Его починили. Хотите забрать их сейчас?
- Нет. Сейчас я с чемоданом. Мне не утащить их. И я уезжаю на несколько дней. Я подумала, что если оплачу сейчас покупку, то, может быть, вы подержите их до моего возвращения.
- Конечно. - У него был очень приятный низкий голос, и когда он улыбнулся, мрачноватое лицо его осветилось.
Я засуетилась, открывая сумочку.
- Могу я расплатиться чеком? У меня есть банковская карточка.
- Хорошо, хорошо. Хотите сесть за мой стол? Вот ручка.
Я начала заполнять чек.
- На чье имя писать?
- На мое. Тристрам Нолан.
Я порадовалась, что этим милым заведением владеет он, а не мой невоспитанный знакомец-ковбой. Заполнив чек и прочеркнув на нем, как положено, оставшееся пустым место, я вручила чек хозяину. Он стоял и, опустив голову, рассматривал чек так долго, что я даже решила, будто что-то упустила при заполнении.
- Я не забыла поставить дату?
- Нет, все в полном порядке. - Он поднял глаза. - Просто у вас такая фамилия… Бейлис… Не очень распространенная.
- Да, не очень распространенная.
- Вы не родственница Гренвила Бейлиса?
Услышать внезапно эту фамилию именно в тот момент было удивительно, и вместе с тем ничего удивительного в этом не было - разве не так же внезапно бросается в глаза нужная информация, выпрыгивая на нас нежданно-негаданно с газетного листка, из убористой колонки типографского шрифта?
- Да. Родственница, - сказала я и, не придумав причины дольше скрывать от него правду, добавила: - Он мой дед.
- Потрясающе, - сказал он.
Я была озадачена.
- Почему же?
- Сейчас покажу.
Положив на стол мой чек, он вытянул из-за громоздкого дивана с откидным столиком большую, написанную маслом картину в золоченой раме. Он приподнял ее, уперев одним углом о стол, и я увидела, что это картина моего деда: в углу стояла его подпись, а под ней дата: 1932.
- Я только что купил ее. Конечно, ее надо почистить, но, по-моему, картина превосходная.
Я подошла поближе, чтобы внимательнее рассмотреть картину, и увидела песчаные дюны на закате и двух мальчиков - обнаженные, они склонились над собранными раковинами. Живопись картины была, возможно, и старомодной, но композиция замечательная, колорит - нежный и в то же время мощный - подходил для изображения этих мальчиков, беззащитных в своей наготе, но крепких, - с такими в жизни обычно считаются…
- Хороший художник, правда? - сказала я, и в голосе моем невольно прозвучала нотка гордости.
- Правда. Чудный колорист. - Он убрал картину. - Вы его хорошо знаете?
- Я вообще его не знаю. Ни разу не видела.
Он промолчал. Просто ждал, пока я закончу эту странную фразу. Чтобы заполнить паузу, я продолжила:
- Но сейчас я решила, что пора, наверное, нам повидаться. И вот как раз в понедельник еду в Корнуолл.
- Но это же прекрасно! Дороги в это время года будут пустые, и поездка доставит вам удовольствие.
- Я поеду поездом. У меня нет машины.
- Все равно вам предстоит замечательная поездка. Надеюсь, погода вам улыбнется.
- Большое спасибо.
Мы направились к двери. Он распахнул ее. Я подхватила свой чемодан.
- Приглядите за моими креслами, пока меня не будет?
- Конечно. До свидания. И пусть у вас все хорошо сложится в Корнуолле.
3
Но погода мне не улыбнулась. Утро понедельника выдалось серое, унылее некуда, а мои слабые надежды, что погода улучшится по мере того, как поезд будет дальше и дальше мчаться в западном направлении, вскоре рассеялись, так как небо с каждой минутой становилось темнее, ветер крепчал, и хмурый день в конце концов разразился проливным дождем. За струями дождя в окнах поезда ничего не было видно, кроме неясных очертаний холмов, фермерских построек, и лишь изредка - нагромождения крыш какой-нибудь деревеньки или же проносившейся мимо полупустой станции заштатного, никому неведомого городка.
Доедем до Плимута, успокаивала я себя, и все изменится. За мостом в Салташе мы очутимся в другом графстве, в другом климате, где будут чистенькие розовые домики, пальмы и жидкое зимнее солнце. Но, разумеется, единственной переменой стало лишь то, что дождь припустил еще резвее, и, глядя на затопленные поля и на деревья, клонящиеся под порывами ветра, я почувствовала, что надежды окончательно покинули меня, и пала духом.
Когда поезд добрался до конечного пункта, было уже почти четверть пятого, и хмурый день стал темнеть, переходя в сумерки. Поезд замедлил ход, и на перроне я увидела совершенно неуместную здесь пальму - на фоне дождевых струй она торчала, как сломанный зонтик, а капли дождя, мерцая и приплясывая, устремлялись вниз перед освещенной табличкой указателя: "Сент-Эбботс, на Порткеррис сюда". Поезд, наконец, встал. Я взвалила на плечи рюкзак и открыла тяжелую дверь, которую мгновенно вырвал из моих рук ветер. От холодного шквала, принесшегося на сушу со стороны темного невидимого моря, занялось дыхание, и я, невольно заспешив, подхватила сумку и спрыгнула на платформу. Вместе с толпой пассажиров я двинулась к деревянной эстакаде и по ней - к зданию вокзала. Большинство пассажиров встречали друзья, другие с озабоченным видом устремились в кассовый зал, словно уверенные, что там дальше их ждут машины. Я последовала за ними, чувствуя свою странную обособленность, но надеясь, что толпа выведет меня к такси. Но возле вокзала никакого такси не было. Я постояла, ожидая, что кто-нибудь предложит подвезти меня, но не решаясь сама попросить об этом. Я стояла так, пока хвостовые огни последней машины с неотвратимостью не исчезли за холмом, уносясь в направлении шоссе, и мне ничего не оставалось делать, как вернуться в кассовый зал за помощью и советом.
Там, в остро пахнувшем отделе посылок, какой-то носильщик устанавливал одну на другую клетки с курами.
- Простите, мне надо в Порткеррис. Такси туда ходит?
Носильщик медленно и безнадежно покачал головой и вдруг слегка просветлел лицом:
- Есть автобус. Ходит каждый час. - Он взглянул на медленно тикающие часы, расположенные высоко на стене: - Но на автобус вы уже опоздали. Придется подождать.
- Разве нельзя заказать такси по телефону?
- В это время года заказов не принимают.
Я дала соскользнуть на пол своему тяжеленному рюкзаку, и мы с носильщиком уставились друг на друга, оба придавленные огромностью неразрешимой проблемы. Промокшие мои ноги постепенно леденели. И пока мы стояли так, в шуме ветра послышался звук мчавшейся с холма от шоссе машины.
Я сказала, слегка повысив голос, чтобы показаться настойчивее:
- Но мне необходимо такси. Откуда я могу позвонить?
- Прямо у входа есть будка.
Я отправилась на поиски телефонной будки, волоча за собой рюкзак, и в это время услышала, как возле здания остановилась машина, хлопнула дверца, раздались торопливые шаги, и в следующую же секунду в зал вошел человек; от порыва ледяного ветра распахнутая дверь тут же захлопнулась за ним. Он по-собачьи стряхнул с себя капли дождя, затем пересек зал и исчез в открытой двери отдела посылок.
Я слышала, как он сказал:
- Привет, Эрни. Наверно, для меня есть посылка из Лондона.
- Здрасьте, мистер Гарднер. Паршивый вечерок!
- Хуже некуда. Дорогу развезло. Вот и посылка, кажется… вон там. Да, она самая. Мне надо расписаться за нее?
- Да-да, вам надобно расписаться. Вот здесь…
Я представила себе клочок бумаги на столе, огрызок карандаша, вытащенный Эрни из-за уха. Но я никак не могла вспомнить, где слышала этот голос и почему он мне так знаком.
- Вот и чудно! Большое спасибо.
- Пожалуйста.
Телефон, такси - обо всем этом я на время забыла. Я наблюдала за дверью, ожидая, когда незнакомец появится вновь. Он появился с большой коробкой в руках, обклеенной красными этикетками с надписью: "Стекло", и я увидела его длинные ноги, голубые джинсы, в грязи до колен, и черную непромокаемую ветровку, всю в дождевых каплях, сбегавших по ней струйками воды. Он был без головного убора, и черные волосы его прилипли к голове. Бросив взгляд на меня, он замер, прижимая к груди посылку, словно бесценный дар. В темных глазах мелькнула легкая озадаченность, сменившаяся узнаванием. Он заулыбался и воскликнул:
- Господи Боже!
Это был тот молодой человек, который показывал мне два кресла вишневого дерева.
Я стояла с открытым ртом, смутно чувствуя, что со мной сыграли шутку, злую и несправедливую.
В момент, когда больше всего на свете мне нужна была помощь друга, судьба решила послать мне того, кто был мне менее всего приятен, кого мне меньше всего хотелось бы видеть. А то, что именно он увидел меня такой - промокшей, отчаявшейся, являлось последней каплей, переполнившей чашу.
Улыбка его стала шире.
- Фантастическое совпадение! Что вы здесь делаете?
- Только что сошла с поезда.
- А куда направляетесь?
Пришлось сказать ему:
- В Порткеррис.
- Вас встречают?
Я чуть было не соврала, не сказала, что да, встречают. Надо же как-то от него отделаться! Но лгунья я никудышная, и он все равно бы догадался. И я сказала: