У. Г.: Я поступаю точно так же, когда все эти люди в Марселе приносят все эти диктофоны. Если ты не понимаешь в данный момент, то не поймешь и завтра. Есть одно различие между прослушиванием записи и слушанием человека, поскольку здесь вас достигают электрически заряженные слова. В диктофонах слова по-своему намагничиваются, но они не обладают тем же самым действием. Так что я говорил им: прекратите все это, поскольку это отвлекало их внимание. Вы надеетесь понять это завтра. Здесь у вас есть шанс и возможность иметь непосредственный контакт с живым голосом, а не слушать запись или даже читать об этом. Я никогда в жизни не читал его (Дж. Кришнамурти) стенограммы. Я говорю – мне неинтересно. Если я не понимаю в этот отдельный момент, то я не понимаю. Возможно, завтра, когда вы будете говорить, я смогу понимать. Я никогда не слушал магнитофонные или граммофонные записи и не читал стенограммы. Так со мной было всегда.
Возможно, из-за моего специфического характера, даже в классе я слушал лекцию и на этом все заканчивалось. Я никогда не читал учебник (смеется). Конечно, из-за этого я проваливал экзамен. Но здесь, по-видимому, есть разница, поскольку это не были мои слова. Сегодня я что-то говорю, а завтра это обязательно будет другим, поскольку ситуация будет другой. Невозможно в точности повторить этот конкретный момент ни для меня, ни для вас.
Поэтому то, что я говорю в этот конкретный момент, – это все, что важно для меня и важно для вас. Если кто-то хочет это публиковать или что-то с этим делать, это его дело. У меня нет авторских прав на этот голос. Как у меня может быть авторское право на то, что я говорю? Завтра это изменится. Это бесполезно и для вас, и для меня. Как это вам поможет?
В таком смысле я говорю, пожалуйста, бога ради, прекратите это и просто слушайте меня, потому что это может оказывать какой-то эффект – не потому, что я очень продвинутый и важный, а потому что слова приходят из другого источника. В этих словах есть разум, который не может копировать машина и я не могу воспроизводить завтра и который не может передавать вам печатное слово.
Хислоп: Да, но это кажется мне практичным; я не знаю, так же ли это для вас или гуру вроде Саи Бабы. Во-первых, западный ум не натренирован в памятовании. Мой ум продолжает наполнять целый ряд других впечатлений. И то, что кажется очень важным, забывается. Так что если ты записываешь, то возвращаешься к записи и ухватываешь это снова.
Второй фактор: если человек не использует диктофон, он пытается запоминать то, что он слушает. Если работу запоминания выполняет диктофон, и вы не делаете заметок на бумаге или в уме, то слушаете в полной мере и настолько внимательно, насколько можете, стараясь понимать. Мне кажется, что диктофон приносит практическую пользу любому.
У. Г.: По мне, это вообще не слушание. То, что я пытаюсь вам передать, – это необходимость ослабить власть памяти в вашем осознавании. Это нечто совершенно противоположное.
Это нечто совершенно противоположное потому, что цель нашей беседы – передавать вам, если я могу, необходимость ослабления власти памяти над вашим слушанием, или всем, что вы до сих пор слушаете. В любом случае, если вы это делаете, то вы это делаете. Не то чтобы я был против того, чтобы это делать или не делать. Моя цель в этой беседе – только передавать вам, что вы должны ослаблять власть мышления.
Виктория: Но все же повторное прослушивание беседы могло бы помогать человеку прояснять что-то для себя.
У. Г.: Нет, нет, это не ясность мысли. Хорошо, я вам объясню. Она приходит ко мне очень часто и говорит – как жалко, что у нее нет с собой диктофона; то, что я говорил вчера, было замечательно. Я прекрасно понимаю проблему. Но то, что я пытаюсь вам передавать, в точности противоположно этому. То, что вы пытаетесь из этого получить, это ясность мысли. Когда вы снова слушаете это завтра, то можете думать, что вы что-то упустили, когда слушали меня вчера. Но вам следует знать, что в обоих случаях вы слушали в точности тем же самым образом, потому что там задействуется один и тот же ум.
Я не знаю, понимаете ли вы это. То, что я здесь делаю, – нечто совершенно противоположное. Я не ожидаю от вас понимания, скорее, я хочу от вас прекращения самой этой попытки понимать, прекращения этой деятельности, этого движения, которое уводит вас прочь от того, что есть.
Виктория: Вы предлагаете нам пускать все на самотек, расслабляться?
У. Г.: Давайте не смешивать разные вещи. Это не то. Понимаете, я ничего не даю. Есть некий разум, действующий во мне. Это объяснение, но суть в том, что это очень трудно передать, поскольку это свободный канал – тут нет никаких шлюзов. Вы же пытаетесь прояснять для себя эти перспективы. Это препятствует тому же самому [разуму], действующему в вас. Не то чтобы вы собираетесь что-то от меня получить. Вы препятствуете тому же самому разуму, исходящему из вас. Дело не в том, чтобы слушать меня. Вместо того чтобы прекращать эту деятельность, происходящую в вас, вы сами препятствуете этому, пытаясь прояснять свои собственные мысли.
То, как это исходит из меня, без препятствий со стороны какой бы то ни было силы или любого вмешательства, вы пытаетесь понять, разделяя это на части, чтобы прояснить вещи для самих себя. Эта ясность мысли и есть то, что удерживает его (это состояние бытия в вас) запертым внутри. Вы все еще усиливаете это и удерживаете его все дольше и дольше. Если вы способны освободиться от всего этого, оно появится.
Точно так же как это течет во мне, этот поток начнет течь и из вас.
Хислоп: То, что вы говорите, очень важно понимать. Поэтому если я не понимаю то, что вы говорите сейчас, я буду продолжать делать то же самое. И вы утверждаете, что если я не понимаю этого в данный момент, то диктофон не даст мне этого позднее.
У. Г.: Все человечество в беде. Вы – спаситель человечества. Но вы не хотите ничего из этого. То, чего вы хотите, это полностью, абсолютно другое. Это нечто слишком опасное. Оно все уничтожит.
Если это то, чего вы хотите, ладно, выберем это, вы и я вместе, и пойдем до конца, куда бы это вас ни вело. Я не знаю, куда это вас поведет. Это будет нечто совершенно другое. Возможно, это не то, чего вы хотите, но это введет вас в какое-то состояние бытия, в котором вы предложите что-то новое. Когда вы это откроете, оно будет вашим. Оно обязательно должно в вас быть. Именно до этого этапа Дж. Кришнамурти – тоже часть вас. Но когда уходит все прошлое, когда остались позади все четырнадцать миллионов лет, Дж. Кришнамурти тоже уходит.
Вы слушали его так много лет. Он помогал вам. Возможно, действительно помогал. Я не сентиментален, когда говорю, что он, возможно, повлиял на мою жизнь во время моего путешествия. Он поставил меня на верный путь. Он указывал, что путь, по которому идете вы, – неверный. Возможно, я там остановился; вот и все. Я не спрашивал его, каков следующий шаг. Я не просил его ставить меня на верный путь. Мне неинтересно спрашивать: "Почему я стою на неверном пути? Ведь это, кажется, путь, по которому прошли все другие".
Он также говорил мне: "Тебе никто не может помочь. Я не могу тебе это дать, для меня невозможно дать это тебе". Поэтому, если он не может это дать и я не могу это получить, если все мое знание, весь пережитый мной опыт не поможет, тогда что? Что же это? Вопрос остается во всей своей остроте. Он жжет и жжет, и ты сдаешься.
Это не значит, что ты бросаешься в другую крайность. Речь вообще не идет о том, чтобы куда-то возвращаться. Ты не можешь возвращаться. Понимаете, я должен остановиться здесь. Вперед пути нет; вперед идти некуда.
Я в этой точке. И эта точка – все, что есть, и если ты прорываешься, значит, ты сделал что-то новое. Ты что-то добавил к человеческому сознанию, которое является твоим собственным. Так что если кто-то проводит со мной два или три года, то ему придется избавиться и от меня тоже. Это помеха. Он добавляет еще больше проблем к уже существующим. Будут приходить Дж. К. и У.Г.К. и кто-то еще, и вы будете продолжать добавлять. Это будет становиться все более и более трудным. Поэтому больше никаких Кришнамурти, больше никаких У.Г.К. – с меня хватит. Вот как я намерен остановиться здесь и посмотреть, что происходит. Что может произойти? Это не будет самым худшим. У меня должны быть основные потребности – пища, одежда и кров. Не важно, живешь ли ты во дворце или в маленькой хижине – это не имеет никакого значения.
Но если ты не жаждешь получить это любой ценой, то это пустая трата времени. Ты упускаешь оба мира. Ты не можешь это иметь и не способен наслаждаться жизнью обычного человека, и ты ужасно страдаешь. Ты все время чувствуешь сожаление, что ничего не достиг в своей жизни. Так что ты упускаешь и то и другое.
В том, что касается меня, это единственная реальность. Нет никакой другой. А реальность, о которой вы говорите, несуществующая. Она вообще не существует, кроме как в вашем воображении. Так что если ты прямо смотришь в лицо тому факту, что ничего другого нет и это единственная реальность, то, возможно, у тебя есть шанс.
Виктория: Да, ты должен смотреть в лицо самому себе. ..
Хислоп: Следует продолжать это с того места, где ты находишься…
У. Г.: Где я нахожусь здесь сейчас. Я не могу отменить свое прошлое. Это есть – и сегодня я ничего не могу с этим поделать.
Хислоп: И когда ты осознаёшь, что не можешь, ты сделал важный шаг вперед.
У. Г.: Нет вообще никакого шага, который нужно делать, не говоря уже о первом шаге. Из этой точки нет какого бы то ни было движения.