Хислоп: Ладно, вернемся к тому, как в вас действует восприятие. Теперь, когда вы смотрите на объект на этом столе, объект смотрит на вас, скатерть тоже смотрит на вас. И, следовательно, вы видите смесь цветов и теней.
У. Г.: Это не то, что я говорю. Видите, я слушаю. Я не знаю, какого рода ответ я дам в этот конкретный момент. То, что происходит в этот момент, образует фон. На этом фоне вы перемещаете свою руку. Я не отделен от этого. Я – движение; это не означает, что я перемещаю эту руку. Это движение происходит внутри меня. Что-то поворачивается точно так же, с той же самой скоростью. Только вы можете определять, что это такое. Я не знаю. Поэтому все мое существо находится вот в таком вихре. Это единственное осознавание, имеющееся у меня по отношению к фону.
Мозг сам по себе записывает эти слова. В то время как это происходит, словарь делает свою работу. Если нужен ответ, он произносится сам собой. Здесь действует компьютерная система, и мое осознание участвует только в том, что происходит или говорится, – не в том, что делает компьютер. Поэтому он что-то делает или, возможно, не делает, сам по себе. Я не знаю, что происходит в этот конкретный момент. Это осознавание является тем движением, и оно подобно вихрю, который движется сам по себе, хотя я смотрю на объекты и все остальное на заднем плане… Так что если тот ваш вопрос нуждался в ответе, и если бы этот компьютер мог предоставить ответ, он бы, несомненно, дал ответ по-своему, независимо от того, тот ли это ответ, который был вам нужен, и от того, примете вы его или нет. Это другое дело. В этот конкретный момент я являюсь этим движением – полностью.
Барри: И потому эти слова достигают вас. ..
У. Г.: И я вовсе не составляю ответ.
Барри: Вы не слушаете все время, так сказать, не вовлекаете мозг.
У. Г.: Аппарат слушания работает постоянно, и вдобавок к этому меня также достигает звук. Вы бросаете камешки в водоворот. Когда вы видите этот водоворот в реке, то иногда бросаете в него камешки, это вроде того.
Хислоп: В Гштааде есть картина. На ней тени, света и цвета организованы так, что трудно выделить из фона любой конкретный объект. И поэтому вы прежде всего видите положение фона вместо объекта, находящегося в центре. Затем ваше восприятие вдруг переключается, и вы видите объект, который вы должны видеть на фоне. Но, разумеется, вы не можете сказать, что тут объект, фон или картина. Так что же на вас воздействует как картина – фон, задний план картины или объект, выделяющийся из фона? Это выделяет и проецирует именно интеллект. Когда вы смотрите на обеденный стол или движение руки, вы видите собрание теней, светов и цветов. Так что дает вам возможность выбирать, скажем, этот диктофон и идентифицировать его как диктофон?
У. Г.: Я не опознаю его как "диктофон"… никогда.
Хислоп: Если бы я спросил вас: "Вам не мешает диктофон?"
У. Г.: Мне ничто не мешает.
Хислоп: Хорошо. Тогда должны ли выувидеть диктофон, чтобы дать ответ?
У. Г.: Если вы спрашиваете меня, что это такое, я скажу – это диктофон; в ином случае – нет. Ладно, вы описываете эту картину в Гштааде. Я не знаю ответа, поскольку это не то, что происходит передо мной сейчас. Поэтому здесь безмолвие. Я не знаю, что бы происходило, когда я оказался бы там и наблюдал то, что вы говорите. Но здесь не происходило ничего, и я просто слушал слова, и они ничего мне не сообщали. Поскольку я не могу это визуализировать; я не могу проецировать свое воображение.
Есть только восприятие. Здесь все есть в совершенных подробностях. Здесь из этого восприятия ничего не утрачивается. Понимаете, оно подобно объективу фотоаппарата. Тогда не спрашивайте, кто фотограф, или есть ли кто-то, кто на это смотрит. По-видимому, нет никого, кто смотрит на эти вещи. Так что все – там. Это все, что есть. Но никогда нет никакого процесса называния, никакого идентифицирования тех или иных объектов.
Хислоп: С точки зрения чистого восприятия, как бы вы узнали? Что представляет собой процесс, который дает вам знать, что это следующий шаг?
У. Г.: Я не знаю. Есть просто чистое осознавание этого– вот и все.
Виктория: Предположим, я говорю, "Дайте мне шаль…"
У. Г.: Я немедленно дам вам шаль и не дам ничего другого. Хотя я нахожусь в этом состоянии, как только она просит, это немедленно реагирует…
Хислоп: Это больше, чем чистое восприятие. Это также стоящий за ним разум.
У. Г.: Здесь есть необычный разум, природу которого невозможно постичь умом. Это не ум, подвергшийся мутации. Внезапно появился другой разум, который отделил ум от тела и поставил ум на подобающее ему место. "Тебе не место здесь, ты уже наделал достаточно вреда. Ты был хозяином этого дома, и ты исказил, изменил, испортил чистоту этого тела; тебе здесь не место, и потому уходи и оставайся на заднем плане. Когда потребуется, мы за тобой пошлем". Так слугу, который стал хозяином, вернули обратно на его место. И теперь этот слуга стал чрезвычайно эффективным, поскольку его больше не интересует обладание и манипулирование этими вещами.
Это разум, природу которого ум никогда не может понять. Сюда никогда не может проникнуть мысль. Хотя я пытаюсь описывать его с точки зрения простой и чистой физиологии, такое описание очень неадекватно. Я действительно не знаю, какова природа этого разума.
Хислоп: Но остается ли этот разум в дремлющем состоянии, пока он не понадобится?
У. Г.: Нет, разум функционирует все время. Появляется этот особый парень (ум), который может непосредственно управляться с этими вещами.
Хислоп: Да. Но разум не сосредоточивается на всем, что видит ум, поскольку вы говорите, что покуда в нем нет надобности, невозможно сказать, принадлежит ли тень этому или тому Все, что вы просто видите, – это вещи, как они есть. Так что пока нет запроса извне, беспокоится ли этот разум о восприятии?
У. Г.: Нет, он себя не утруждает.
Виктория: Вы немедленно действуете, делая то, о чем просят. Это потому, что вы не тратите времени даром?
У. Г.: Когда это приходит, оно приходит сверхбыстрым образом, поскольку нет лени или желания делать что-то другое. Когда это приходит, то приходит быстро, как стрела.
Хислоп: Вчера вы говорили, что бесполезно делать усилие, пытаясь понять, что говорится в определенных обстоятельствах. Это кажется мне странным утверждением. Оно странное, поскольку противоречит тому, что я всегда делал. Безусловно, если вы что-то говорите – или говорит какой-то другой человек, который разумнее меня, вроде Саи Бабы, Дж. Кришнамурти или кого-то еще, – то я говорю себе, ладно, тот человек говорит нечто совершенно безжалостное. Так что это мне надо внимательно слушать, что говорится, и оценивать, могу ли я понять то, что говорится.
У. Г.: Единственное, что вы знаете (пожалуйста, не понимайте неправильно, когда я говорю "вы"), – это то, что не знаете никакого действия, не требующего усилий, и не можете понимать то, чего вы не знаете, без усилий. Всегда есть усилие. И если я говорю, что мои действия или мое мышление вообще не связаны ни с какими усилиями, это для вас лишено всякого смысла, поскольку вы функционируете целиком и полностью по-другому. Так что в этом смысле любая ваша попытка понимать действие, не требующее усилий, будет для вас бессмысленным усилием, поскольку это то, чего вы не можете понять. Для вас необходимо просто остановиться, прекратить ту деятельность. Вы этого не можете; усилие продолжается. Поэтому любая ваша попытка прекратить это усилие тоже бесполезна. И потому вам следует просто это оставить. Если приходит усилие, не обращайте никакого внимания. Не останавливайте это усилие, потому что вы порождаете противоположное усилие. Но все равно в вас продолжается активность, направленная на то, чтобы без усилий это слушать или понимать. Просто на время игнорируйте ее. Смотрите, может ли что-то происходить – есть ли понимание или нет понимания.
Хислоп: Я думаю, это имеет какую-то связь с тем, что вы говорили. В первый раз, когда я увидел Саи Бабу у меня был с собой диктофон, и я спросил: "Можно мне записывать?" Он сказал: "Да, пожалуйста". Он позволил мне записать две его беседы. Затем, примерно в середине третьей беседы, он сказал, поскольку два других человека тоже записывали: "Выключите диктофоны". Я спросил: "Баба, почему вы не даете мне записывать? Мне бы хотелось послушать запись". Он засмеялся и сказал: "Если вы не понимаете, что я говорю, какая польза от записи?" Я могу это понять. Что вы скажете?