Заведение находится в кирпичном доме - кирпичная стена в бруэровском стиле покрыта краской цвета бычьей крови. Небольшая неоновая вывеска возвещает: "Таверна". Они поднимаются по каменным ступеням, за дверью их встречает усатая матрона и проводит в бывшую гостиную, расширенную за счет соседней комнаты, а дальше - за дверью, открывающейся в обе стороны, - кухня. Посередине несколько столиков. Вдоль двух стен - кабинки. Стены белые, голые, если не считать изображения женщины с желтым продолговатым лицом, которая держит на руках младенца, перед ними мерцает свеча. Дженис проскальзывает на скамью по одну сторону кабинки, Нельсон садится на другую, и Гарри, вынужденный сделать выбор, садится рядом с Нельсоном, чтобы помочь сыну разобраться в меню, подыскать что-то, похожее на гамбургер. Скатерть красная, клетчатая, в голубой стеклянной вазе живые маргаритки, Гарри потрогал их - нежные. Дженис была права. Здесь действительно мило. Единственный источник музыки - радио, играющее на кухне; единственные посетители, помимо них, - пара, столь оживленно что-то обсуждающая, что они то и дело трогают друг друга за руки, словно не доверяя глазам, - мужчина багрово-красный, точно его сейчас хватит удар, женщина мертвенно-бледная. Они явно из Пенн-Парка, и им, судя по всему, не жарко в их бежевой и асфальтово-серой одежде, безусловно, подходящей для выхода, но малоподходящей для этой душной речной впадины в знойном июле. Лица говорят о достатке - лбы не испещрены морщинами, как у шамкающих, плохо соображающих бедняков. Хотя Гарри никогда уже не стать таким, как они, ему нравится сидеть с этой парой в одном зале, до того целомудренном, что в этом есть свой шик. Может, Бруэр еще кое-как держится на ногах.
Меню написаны от руки и потом размножены на гектографе. Нельсон мрачнеет, взяв меню в руки.
- У них тут нет сандвичей, - говорит он.
- Нельсон, - говорит Дженис, - если ты начнешь капризничать, я никогда больше никуда тебя не поведу. Ты же большой мальчик.
- Тут одна сплошная тарабарщина.
Она поясняет:
- Здесь все блюда так или иначе из баранины. Кебаб - это когда на вертеле. Мусака - баранина с баклажанами.
- Терпеть не могу баклажаны.
- Откуда ты все это знаешь? - спрашивает Кролик жену.
- Любой человек это знает, Гарри, не все же такие провинциалы, как ты. Сели рядышком папа с сыном и решили страдать. Мерзкие америкашки.
- Ты тоже на китаянку не похожа, - говорит Гарри, - хоть и вырядилась в блузку с кружевным воротничком. - Он опускает взгляд на руки и видит на пальце желтое пятнышко - это оттого, что он трогал маргаритки.
Нельсон спрашивает:
- А что такое каламария?
- Не знаю, - говорит Дженис.
- Хочу это.
- Ты сам не знаешь, чего ты хочешь. Возьми сувлакию - это самая простая еда. Кусочки мяса, хорошо прожаренные на вертеле и проложенные колечками сладкого перца и лука.
- Я терпеть не могу перец.
Кролик поясняет:
- Это не тот перец, от которого чихают, а зеленый, похожий на вылощенный помидор.
- Да знаю я, - говорит Нельсон. - Терпеть его не могу. Фу ты черт, я же знаю, что такое перец, папа.
- Не выражайся. Когда ты его ел?
- В перечном гамбургере.
- Может, ты отвезешь его в "Бургер-мечту", а меня оставишь тут, - предлагает Дженис.
- А что ты будешь заказывать, коли ты, черт бы тебя подрал, такая всезнайка? - спрашивает Кролик.
- Папа, не выражайся.
- Тише вы оба, - говорит Дженис. - Тут есть симпатичный пирог с курицей, я только забыла, как он называется.
- Значит, ты здесь уже бывала, - говорит Кролик.
- Я хочу мелопету, - говорит Нельсон.
Кролик видит, куда тычет коротенький палец мальчишки (мама никогда не упускала случая заметить, что у него маленькие спрингеровские ручки), и говорит:
- Дурачок, это же десерт.
Громкие возгласы в дверях возвещают о появлении большого семейства - все черноволосые, все улыбающиеся; официант по-сыновьи приветствует их и приставляет к кабинке столик, чтобы они могли рассесться. А они лопочут на своем языке, хихикают, воркуют, радуются. Скрипят стулья, детишки, тихие, большеглазые, сидят, уставясь, под зонтом шума, устроенного взрослыми. Кролик чувствует себя голым в жалких обносках своей малочисленной семьи. Пара из Пенн-Парка медленно оборачивается, не выныривая на поверхность, - теперь уже она краснеет, а он сидит бледный, - и контакт возобновляется, рука ищет руку, пробираясь по скатерти между ножек бокалов и рюмок. Компания греков затихает, рассевшись по насестам, но какой-то мужчина, должно быть, вошедший последним, все еще стоит в дверях. Кролик узнает его. А Дженис сидит, не поворачивая головы, упорно глядя в меню, но глаза застыли и явно не видят, что там написано. Кролик шепотом произносит для ее сведения:
- Чарли Ставрос объявился.
- О, в самом деле? - произносит она, но по-прежнему не поворачивает головы.
Зато Нельсон поворачивает голову и громко кричит:
- Эй, Чарли!
Летом мальчишка много времени проводит на "пятачке" Спрингера.
Ставрос - у него такие слабые и чувствительные глаза, что он носит очки с лиловыми стеклами, - наконец обнаруживает их. На лице его появляется улыбка, какою обычно он завершает сделку о покупке, - один уголок его рта лукаво приподнимается, образуя ямочку на щеке. В нем есть этакая квадратность, в этом Ставросе, он на несколько дюймов ниже Гарри, на несколько лет моложе, но с природным запасом серьезности, что придает ему вид человека старше своего возраста. Линия волос у него отступает, обнажая лоб. Брови словно вычерчены по линейке. Передвигается он осторожно, словно боится что-то в себе разбить, - в своей клетчатой бумажной рубашке, прямоугольных очках в толстой роговой оправе, со своими квадратными густыми бачками он шагает по миру с таким видом, точно сознательно выбрал именно такую жизнь. То, что он не женат, хотя ему уже за тридцать, лишь усиливает впечатление человека, свободного в своем выборе. Увидев его, Кролик всегда чувствует к нему большее расположение, чем до встречи. Ставрос напоминает ему крепких, медлительных и никогда не выходящих из себя ребят, которые делали игру в команде. Когда Ставрос, подумав, преодолевает препятствие в виде своей недолгой нерешительности и приближается к их кабинке, именно Гарри говорит: "Присоединяйся к нам", хотя Дженис, потупясь, уже пододвинулась на скамье.
Чарли, обращаясь к Дженис:
- Все семейство в сборе. Красота!
Она произносит:
- Эти двое ведут себя просто ужасно.
Кролик говорит:
- Мы не можем разобраться в меню.
Нельсон говорит:
- Чарли, что такое каламария? Я хочу попробовать.
- Нет, не стоит. Там нечего есть - что-то вроде осьминогов, сваренных в собственном соку.
- Гадость, - говорит Нельсон.
- Нельсон! - резко одергивает его Дженис.
Кролик говорит:
- Присаживайся, Чарли.
- Не хочу вам навязываться.
- Ты окажешь нам честь. А, черт!
- Папа сегодня в плохом настроении, - поясняет Нельсон. Дженис нетерпеливо похлопывает по скамье рядом с собой; Чарли садится и спрашивает:
- А что все-таки любит малый?
- Гамбургеры, - театрально вздыхает Дженис. Она вдруг стала актрисой: каждый жест, каждая интонация подчеркивают ее отъединенность от остальных.
Чарли склоняет квадратную голову над меню.
- Давайте закажем ему кефтедес. О'кей, Нельсон? Мясные тефтели.
- Только чтоб не было на них этой томатной слизи.
- Никакой слизи, одно мясо. Немножко мяты. Как в леденцах. Годится?
- Годится.
- Тебе понравится.
Но у Кролика такое чувство, что парнишке продали никудышную машину. А еще у него такое чувство, что с появлением широкоплечего Ставроса рядом с Дженис и его рук - на каждой по массивному золотому кольцу - ужин свернул на дорогу, которой Кролик не выбирал. К тому же они с Нельсоном очутились на заднем сиденье.
А Дженис говорит Ставросу:
- Чарли, почему бы тебе не заказать для всех нас? Мы ведь в этом не разбираемся.
Кролик произносит:
- Я знаю, чего я хочу. Я сам закажу. Я хочу… - и читает первое попавшееся в меню, - пайдакию.
- Пайдакию, - повторяет Ставрос. - Не думаю. Это маринованная баранина. Ее заказывают за день и не меньше, чем на шестерых.
Нельсон говорит:
- Пап, через сорок минут начинается фильм.
Дженис поясняет:
- Мы хотим посмотреть этот дурацкий фильм про космос.
Ставрос кивает с таким видом, будто знает, о чем речь. Уши Кролика улавливают какое-то странное эхо. Словно все, что говорят между собой Дженис и Ставрос, уже неживое, вторичного, так сказать, употребления. Ничего удивительного: они ведь целый день работают вместе.
- Фильм плохой, - говорит им Ставрос.
- Чем же он плохой? - раздраженно спрашивает Нельсон. На лице его появляется такое выражение, какое бывало в младенческом возрасте, когда в бутылочке не оставалось молока: губы расквашиваются, глаза западают в глубь глазниц.
- Тебе, Нелли, фильм понравится, - уступает Ставрос. - Сплошные игрушки. А мне подавай сексуальность. Наверное, в технике я не вижу ничего сексуального.
- Неужели все должно быть сексуальным? - спрашивает Дженис.
- Не должно быть, но должно стремиться быть, - говорит Ставрос. И, обращаясь к Кролику, предлагает: - Закажи сувлакию. Тебе понравится, и это быстро готовят. - И удивительно лаконичным жестом - одно движение кисти, ладонью наружу, как будто он только что щелкнул пальцами, локоть на столе даже не дрогнул - подзывает матрону, которая тотчас со всех ног спешит к ним.