Молчание. Я видела, что эта мысль оседает в сознании Миры, приводя ее в еще большее замешательство.
– Мой муж сказал, куда он идет?
Мира покачала головой, потом добавила:
– Я настояла на том, чтобы перевязать ему голову перед тем, как он уйдет.
– Что он сделал с собой?
Показав на кровать и спросив разрешения присесть, Мира опустилась на краешек постели и со всей силы вцепилась в тонкий матрас, словно боялась утонуть.
– Перед тем как войти в ваш номер, я услышала шум. Создавалось впечатление, что он бросается на стену. Бьется об нее головой. Открыв дверь, я увидела, как он с разбегу врезался головой в стену. В комнате творилось настоящее безумие, будто в ней устроили погром. Когда он рухнул на пол, я кинулась к выходу, чтобы позвать на помощь, а он криком меня остановил. Потом извинился, что накричал на меня, попросил найти бинт и сделать ему перевязку, умоляя ничего не говорить ни Ахмеду, ни кому-либо еще. Я сбегала за бинтом и горячей водой. Когда вернулась, месье Пол сидел на кровати, весь бледный, вот-вот в обморок упадет. Я обработала рану, перевязала ему голову, а то крови уж очень много было. Сказала ему, что у него большая шишка на лбу – уже сине-черная – и что ему лучше бы показаться врачу, а то вдруг сотрясение мозга. Это ведь опасно, n'est-ce pas?
– Да, опасно. Что было потом?
– Он спросил, можно ли выбраться из отеля в обход стойки регистрации?
– Он объяснил, зачем ему нужно уйти тайком?
– Нет.
– Наверно, не хотел, чтобы кто-то видел его с разбитой головой.
– Не знаю. Он казался очень… неуравновешенным. Я подумала, что ему не надо бы выходить на улицу после того, как он нанес себе увечье. Но он сказал, что ему нужно повидать друга.
– Он назвал имя этого друга?
– Это – человек, который управляет кафе. Он снова спросил, есть ли из отеля потайной выход. Я сказала, что мне не нужны неприятности, и тогда он дал мне это… – Мира вытащила смятую стодолларовую купюру. – Я оторопела, когда он дал мне так много. Сказала, что мне не нужны его деньги, что месье Пикар рассвирепеет, если узнает, что я помогла ему выбраться тайком… тем более что в номере такой беспорядок. Но он сказал, что вы расплатитесь с месье Пикаром, а сто долларов – это его благодарность за помощь и молчание. Но я не могу оставить себе эти деньги.
Она протянула мне измятую купюру, которая навела меня на мысль, что у Пола, должно быть, есть пачка американских долларов, которые он от меня утаил.
– Нет, нет, эти деньги твои. И я дам тебе еще триста дирхамов, если ты покажешь мне, как выбраться отсюда незамеченной.
– Но полиция… они рассердятся на меня… может быть, даже посадят в тюрьму, если узнают, что я вам помогла.
– Они ведь не узнали, что ты помогла Полу. И не узнают, что ты помогла мне. В любом случае, через час я снова буду здесь. Что он взял с собой?
– С собой? Ничего. Когда я перевязала ему голову, он встал и сказал, что вполне может ходить, дал мне денег. Я попросила его подождать в номере и, когда убедилась, что он никому не попадется на глаза, вернулась за ним.
– Где этот потайной ход? Я смогу вернуться по нему сама?
– Madame, прошу вас. Если станет известно, что я помогаю вам…
– Я всю вину возьму на себя. – Я достала из кармана деньги и сунула ей в руки.
– Вы с monsieur очень щедры.
Нет, мы поступаем как истые американцы: считаем, что за деньги можем выбраться из любых неприятностей. Мира смотрела на деньги. Я видела, что она колеблется.
– Вернусь через двадцать минут, – наконец произнесла она. – Ахмед отойдет на перерыв. Времени у нас будет мало: он отлучается всего на пятнадцать минут. Но если к моему возвращению вы будете готовы…
– Я буду готова.
Мира кивнула и ушла. Я налила себе стакан "марокканского виски", но сегодня вечером мятный чай не возымел должного успокоительного эффекта. Я быстро пересобрала рюкзак, уложив в него вещи, которые не желала оставлять в номере: свой ноутбук, паспорт и дневник, а также дневник Пола. Пересчитала оставшуюся наличку, которую хранила в кармане задней обложки своего дневника, – деньги, спрятанные на случай непредвиденных обстоятельств: почти 8000 дирхамов – около 900 долларов. Я очень надеялась, что, когда приду к Фуаду, выяснится, что Пол прячется в каком-нибудь потайном помещении кафе, которое не нашел инспектор. Уговорами и добрым отношением (на пару деньков утихомирив свою уязвленную гордость) я сумею убедить мужа вернуться вместе со мной в Штаты, а там передам его с рук на руки хорошему психотерапевту, который поможет ему пережить развод.
Я допила чай. Не поддаваясь искушению еще раз заглянуть в дневник Пола в поисках новой информации, я старалась держать под контролем свою обиду, боль и тревогу.
Тихий стук в дверь. Когда я отворила ее, Мира, прижав палец к губам, кивком велела мне следовать за ней. Я водрузила на плечи рюкзак. Мы обе оглядели коридор. Ни души. Ступая бесшумно, как кошки, мы прокрались до маленькой дверцы в конце коридора – мне пришлось снять рюкзак, чтобы протиснуться через нее, – и оказались на узкой лестнице с крошащимися ступеньками и сырыми стенами. Мы долго спускались вниз и добрались до какой-то подземной норы. Там была еще одна дверь. Когда Мира открыла ее, в нос мне ударил смрад нечистот – отвратительный, резкий. Мира достала из кармана передника свечу и одноразовую зажигалку. Поднеся огонь к фитилю, она прошептала:
– Молчите и старайтесь не шуметь.
Мы находились в туннеле с низким потолком, склизкими стенами и сырым земляным полом. Высота туннеля, пожалуй, не более шести футов. Пол по этому мокрому вонючему проходу, наверно, был вынужден идти согнувшись в три погибели – невыносимое мучение для человека, у которого разбита голова. Задержав дыхание, я прикрыла рот рукой, нос зажала большим и указательным пальцами и последовала за свечой, которую несла Мира. Долгих тревожных пять минут мы шли до дальнего конца туннеля. Из стен сочилась влага, струйки разжиженной глины смешивались с насекомыми, червями и… о боже, нет… я охнула, увидев пробежавшую прямо передо мной крысу. Мира, ни капельки не напуганная внезапным появлением мерзкого грызуна, прижала палец к губам. А меня мучил страх. Неужели одно неверное движение или случайный удар по одной из хрупких перегородок, и весь туннель обвалится, похоронив нас заживо? Ужас, владевший мною, десятикратно усиливала мысль о том, что я подвергла опасности юную девушку, не старше четырнадцати лет, настояв на том, чтобы она повела меня тем же путем, каким вывела из гостиницы моего мужа.
Мы дошли до железной двери. Мира попыталась открыть ее, но дверь не поддалась. Тогда она громко постучала по ней костяшками своих тонких пальцев. Спустя мгновение дверь со скрипом отворилась. Маленькая рука пролезла в туннель и вытащила Миру в дверь. Потом та же рука снова появилась. Я взялась за нее и тут же оказалась по другую сторону ржавого дверного полотна, лицом к лицу с хозяином руки – мальчишкой лет пятнадцати, в чертах которого сквозили озорство и дерзость. Он что-то сказал Мире по-арабски. Она ответила, причем тоном, дававшим понять, что его наглая реплика не произвела на нее впечатления. Затем, перейдя на французский, она объяснила мне:
– Это Мухаммед. Он считает себя моим парнем. Но это не так. Он просит сто дирхамов за то, что открыл дверь и выведет вас на улицу. Я сказала, что он получит тридцать. Мы сошлись на пятидесяти. Половину заплатите ему сейчас, половину – на обратном пути.
Потом она что-то отрывисто бросила Мухаммеду. Тот напрягся, но через несколько секунд на его лице снова появилось лукавое выражение. Увидев это, Мира закатила глаза, а потом поднесла палец к его лицу и сказала что-то, прозвучавшее одновременно как предупреждение и как угроза.
– Я сказала ему, чтоб он не вздумал с вами шутки шутить – например, просить больше денег, – иначе будет держать ответ передо мной, – объяснила Мира. – Ну все, мне пора назад. Мухаммед будет ждать вас на улице сверху. Он проводит вас по туннелю до входа в отель. Оттуда вы поднимитесь на три лестничных пролета и окажетесь в коридоре, где находится ваш номер. Если кто-то обнаружит, что вы исчезли на несколько часов, пообещайте мне…
– Ни слова о том, что ты причастна к моему исчезновению. Клянусь.
– Merci, madame, – чопорно произнесла Мира.
– Даже не знаю, как тебя благодарить.
– Не нужно меня благодарить, madame. Вы и ваш муж хорошо заплатили мне за молчание.
Кивнув и напоследок наградив Мухаммеда обжигающим взглядом, она отворила ржавую дверь и скрылась в подземелье.
Мухаммед жестом велел мне следовать за ним. Мы находились в каком-то подвале, над которым гремела музыка и раздавались ритмичные рубящие удары. Взглядом я выразила свое недоумение по поводу шума, и Мухаммед на примитивном французском объяснил:
– Mon père est boucher.
Мой отец – мясник.