- До них тебе нет дела! - злобно закричал старик. - Ты иностранец и не смей совать нос.
- Я не забыл и того, - продолжал Мак-Грегор, не смущаясь окриком, - как тридцать лет назад ты силой увез нас с отцом и под дулом винтовки потребовал, чтобы отец разведал тебе нефть в Халалийском округе. Не приди солдаты на выручку, ты бы нас обоих забил насмерть.
- Ты иностранец и шпион, - опять взорвался ильхан. - Какое ты вообще имеешь право здесь присутствовать? Вот что скажи мне.
- Права никакого, - сказал Мак-Грегор. - Если мои друзья того желают, я уйду.
Он встал с места, но его удержали: "Садись, не оскорбляйся, будь терпелив - так уж у нас, курдов, обсуждаются дела". Затко вскочил на ноги, гневно сказал:
- Кази! Пора тебе вмешаться.
Слово "кази" означает по-курдски "судья", а именно судья духовный, ибо закон ислама и поныне кладется в основу разрешения всех курдских правовых споров. В белом свете лампы лицо у кази казалось от небритости иссера-бледным. Он был облачен в серое духовное одеяние, наглухо, до горла застегнутое, и сидел неподвижно, как человек, привыкший выслушивать и выносить затем окончательное суждение.
- Не о чем тут говорить мне, - ответил он Затко.
- Но…
- Тут ничего, кроме грубой перебранки. Ильхан не прав. Вызывать на ссору не годится, - обратился кази к ильхану, говоря кратко, четко, весомо. - Эта ссора смутила твой дух? - спросил он Мак-Грегора.
- Нет. Перед ильханом я всегда сумею постоять за себя.
- Но он же иностранец! - закричал ильхан.
- Утихомирься, Амр, - мягко сказал кази старику. - Сейчас нам именно и нужен иностранец, притом верный друг. - и, повернувшись к Мак-Грегору, он сказал: - Позволь же объяснить нашу новую политику, и, если будешь с ней согласен и решишь помочь нам, и если поклянешься хранить тайну, тогда я сообщу тебе, чего мы от тебя хотим. Разумно ли это звучит для твоего слуха?
- Разумно.
- Вначале разреши объяснить разницу между теперешними нашими решениями и теми, соудж-булагскими, которые были приняты в сорок втором году и потерпели крах в сорок шестом. Тогда мы пытались создать республику на территории Ирана. Теперь же мы решили учредить национальный политический и военный совет, который подготовит создание единой курдской республики, включающей всех курдов во всех трех странах - в Иране, Ираке и Турции.
- Это ваш старый, заветный замысел, - сказал удивленный Мак-Грегор. - Но как вы его осуществите?
- Меня послушай, кази, - прорычал ильхан. - Не говори ему больше ни слова.
Но кази только отбросил к локтям длинные, косые рукава своего облачения.
- На этот раз, - продолжал он, - мы обучим и снарядим армию, которая будет не просто местным или племенным войском, а охватит всех курдов. В частности, курдов - горожан и нефтяников. Мы обучим их здесь, в наших горах.
Мак-Грегор слышал шум позади - помещение заполнялось народом. Затко шепнул ему:
- Все сюда прутся. Вожди племен, и тебризские владельцы гаражей, и феодалы, и базарные торговцы из Секкеза, и аллах знает кто. Все они курды, но помни - не все они друзья нам.
Мак-Грегор кивнул, не оглядываясь на вошедших.
- Вы замышляете восстать во всех трех странах одновременно? - спросил он кази.
За спиной у Мак-Грегора дружно закричали, чтобы кази не открывал ему ничего. Возвысив голос, кази сказал:
- Я в самом деле не могу ничего больше прибавить, покуда ты не примешь те же обязательства, что и все мы.
- Понятно, - сказал Мак-Грегор. - Но прежде чем я их приму, позволь спросить, решено ли уже курдами, кто в действительности является их главным врагом?
Грустнолицый иракский Али, организатор горожан, усмехнулся застарело-больной усмешкой.
- Я помню, друг, все твои прошлогодние возражения в Мехабаде, - проговорил он одышливо.
- Против кого вы боретесь, Али? Вот что было и остается основной курдской проблемой, - сказал Мак-Грегор.
Али пожал плечами:
- Курды в Ираке боролись и борются против иракских властей, курды в Персии - против персидских, курды в Турции - против турецких. А за всеми этими властями стоят на протяжении вот уже полувека британцы, европейцы, а теперь и американцы.
- Я не о том, Али, - возразил ему Мак-Грегор.
- Я знаю, о чем ты, - сказал Али. - Ты хочешь знать, собираемся ли мы драться против твоих друзей персов - ведь они, мол, и сами борются за избавление от иностранного засилья и феодальных правителей.
- А разве не в этом по-прежнему основная проблема?
- Ты, я знаю, нашей линии не одобряешь, - вмешался кази, - потому что ты мыслишь как перс и хочешь, чтобы мы остались внутри персидской нации…
- Да кто он такой, чтоб одобрять или не одобрять? - воскликнул ильхан. - Он же бакинский шпион.
В ответ за спиной у Мак-Грегора раздался общий смех. Но послышались и оскорбительные выкрики в его адрес, и он быстро обернулся к собравшимся позади. Он увидел лишь пеструю смесь курдских лиц, племенных одежд, потертых европейских пиджаков, армейских курток в сочетании с шароварами; у одного в руках был даже транзисторный приемничек.
- Я сказал тебе все что мог, - коротко заключил кази. - Прежде чем смогу продолжать, ты должен принять идею республики и все, что с ней связано.
- Слишком многое с ней связано, - ответил Мак-Грегор. - Дай мне поразмыслить.
- Мы можем дать три часа, - сказал кази, закрывая свою папку. - Достаточен ли такой срок?
- Надо поразмыслить, - повторил Мак-Грегор.
Он хотел выйти, но Али остановил его, сказал своим слабым, как сочащаяся струйка, голосом:
- Ты вот о персах печешься. А вспомни, что нам вечно приходилось бороться с персами, арабами, турками, британцами за то даже, чтобы сохранить родные нам обычаи, чтобы жить в родных горах, работать в наших городах.
- Я знаю, Али.
- Ведь сколько курдов было на твоей памяти повешено, расстреляно, зарезано, забито насмерть, уничтожено бомбежками в наших городах и селениях, на склонах наших гор. Убито за то лишь, что они курды. Забыл ты, друг, что в Турции двум миллионам наших до сих пор запрещают даже называться курдами? Ты сам знаешь, что нас лишили подлинной национальной жизни. У нас нет здесь в горах ни врачей, ни университетов, ни больниц, ни театров, ни школ. Ничего своего нету…
- Я знаю, Али, - повторил Мак-Грегор.
- Я к тому лишь, хабиби, что так продолжаться не может. Мы вынуждены восстать, пусть даже против таких же, как мы, жертв угнетения, потому что иначе весь Курдистан в самом скором времени будет задушен. Мир обступает нас, давит со всех сторон.
Курды молча слушали - хотя тысячу раз уже они слышали этот перечень утеснений и сто раз на дню вспоминали о том; когда Али кончил, они, хлопая себя ладонями по коленям, запели героическую песню о реках курдских, смывающих и уносящих прочь дух покорности, и о горах, растущих подобно каменным цветам из земли, политой кровью курдских мучеников.
Мак-Грегору тяжело было слышать все это. Его сейчас кололи теми самыми шипами, что и без того давно и прочно засели у него в сердце. Вокруг, скрежеща зубами, кусая кончики своих тюрбанных шарфов, курды выкрикивали обличающие и высокие слова, призывы к бою с чужаками-угнетателями. Он вышел; кази догнал его и мягко взял за руку.
- Пусть на тебя не влияют наши чувства, - сказал кази. - Взвесь и решай спокойно. И если окажешься с нами согласен, тогда мы откроем тебе, какого дела от тебя хотим.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Выйдя из амбара, Мак-Грегор с удивлением увидел, что на дворе еще светло. Он разыскал Кэти у деревенской чайханы лачуги с колченогим столом и скамейками.
Окруженная детворой, Кэти вертела ручку старинной зингеровской швейной машины, а курдская девчушка лет четырнадцати, с косами, разделенными прямым пробором, с мятой белой шалью на плечах, заправляла под строчащую иглу кусок крапчатой ткани.
- Ну-ка, угадай, кто она такая? - сказала Кэти мужу.
Девчушка подняла на него взгляд. Мак-Грегор увидел быстрые, смелые курдские глаза, нежный и упрямый рот курдской девушки-невесты.
- Чей-то алый возлюбленный розы бутон, - сказал Мак-Грегор шутливо по-курдски.
- Это же Кула - дочь Саки.
Кула расправила плечи, гордо выпятила грудь, чтобы показать, что она уже взрослая девушка. Мак-Грегор сделал изумленное лицо; он и впрямь был удивлен. Саки, отца ее, обвиненного в возбуждении беспорядков среди землекопов нефтяной компании, застрелил в 1958 году британский агент у подъезда управления юстиции в Мехабаде. Двумя месяцами позже умерла ее мать, и пятилетнюю Кулу привезли среди зимы в Тегеран к Мак-Грегорам, закутанную в овчину. У девочки была желтуха, и Кэти поместила ее в русскую больницу, присмотрела за ее лечением и за тем, чтобы она благополучно вернулась в горы, к своим равузским дядьям. Кула приходилась Затко племянницей.
- Что, забыла уже английский? - сказал Мак-Грегор.
Кула фыркнула и, откинув голову, засмеялась громко и задорно, как и надлежит неробкой курдской девушке. Затем сказала Мак-Грегору по-курдски:
- Я поздоровалась с тетей по-английски. А она мне по-курдски в ответ: "Я разучилась понимать твой курдский говор".
Двое ребятишек, уцепившихся за платье Кэти грязными пальцами, тоже засмеялись, и Мак-Грегор, любуясь женой, подивился тому, как все дети тотчас норовят ухватиться за ее подол. Кэти не сторонится брезгливо общения, ее не пугает самый неприглядный вид, и они, должно быть, чувствуют это и спокойно доверяются ей.
- Не проси у ханум сластей, - сказал Мак-Грегор шестилетнему мальчугану, тянувшему к Кэти руку.
- Но у нее ж полны карманы, - горячо возразил тог.