- Начав писать, я просто не мог остановиться. История, рассказанная там, была моей историей, пусть и измененной до неузнаваемости. Каждый день, как только я садился и начинал писать, слова приходили сами, я не задумывался, не сомневался ни одной минуты. У меня как будто включался автопилот - и тогда, в те полгода, я, несомненно, почувствовал, что же такое истинное счастье.
- И что же это такое? - поинтересовалась я.
- Верить, что тебя регулярно посещает вдохновение свыше - пусть даже всего на несколько коротких часов - и поднимает тебя над повседневностью, над всей этой дрянью и безобразием, которые изо дня в день затягивают тебя и толкают к тоске и безысходности.
- Постараюсь не попадаться вам на глаза, когда у вас похмелье.
- Ты-то можешь попадаться мне на глаза в любое время.
После этой реплики повисло долгое неловкое молчание. Я, с горящими щеками, уставилась в свой мартини. Дэвид сообразил, что его замечание можно было расценить как вызов, и тут же принялся оправдываться:
- То есть я имел в виду, что…
Но я положила ладонь ему на руку:
- Не нужно ничего говорить.
Руку я держала в этом положении еще на добрых полчаса, пока он рассказывал про "Гордиев узел", свой второй роман, - работа над ним не продвигалась, такой легкости, как с первой книгой, и в помине не было, и Дэвид с самого начала видел, что роман получается слишком вычурным и вымученным. Поэтому он и переключился на биографию Мелвилла, за которую получил изрядный аванс в издательстве Кнопфа. Но ему снова не хватило душевного спокойствия, не удавалось отрешиться от своих проблем и с головой уйти в работу.
Я слушала все это с нарастающим чувством изумления, я ощущала свою избранность. Слыханное ли дело, сам Дэвид Генри изливает передо мной душу, и не просто изливает душу, но еще и позволяет держать его за руку. Я чувствовала себя как дурочка-школьница, да к тому же еще и настоящая собственница, не желающая отступать. Когда такой невероятно умный и привлекательный мужик страдает - вдруг обнаружила я, - это действует возбуждающе!
- Будь я нормальным романистом, - продолжал Дэвид, - нашел бы способ собраться и все равно писать, несмотря на весь этот домашний ад. Потому что настоящие писатели пишут. Они каким-то образом абстрагируются от всей этой грязи, отбрасывают все. Вот потому-то я всегда стремился стать великим энциклопедистом: преподавателем, романистом, биографом, медиадушкой, гребаным участником гребаных ток-шоу, дерьмовым мужем, дерьмовым отцом…
- Дэвид, прекрати. - Я крепче сжала его руку.
- Вот что со мной происходит, за это стоит выпить. Паясничаю, превращаюсь в фигляра, несчастного, жалкого клоуна.
Дэвид вдруг резко поднялся и, бросив на стол несколько купюр, сказал, что должен идти. Я снова потянулась к его руке, но он резко отдернул ее.
- Ты что, не знаешь, что в наши дни на такие вещи косо смотрят? - прошипел он. - Не понимаешь, в какие неприятности можешь меня втянуть? - Он сел. Спрятал лицо в ладонях. - Прости меня…
- Идем, пора домой.
Я вывела его из бара к парадному входу отеля. Дэвид сник, без возражений сел в такси и пробормотал свой адрес. Когда машина тронулась, я вернулась в бар, прикончила свой наполовину допитый мартини и попробовала переварить происшедшее. Самым удивительным мне казалось то, что я не пришла в ужас и не чувствовала себя оскорбленной представлением, которое только что устроил Дэвид. Если уж на то пошло, меня поразила вынужденная противоречивость его существования - личные горести, скрываемые за пристойным фасадом публичности, - и то, как это изуродовало его жизнь. Мы часто восторгаемся людьми издали, особенно теми, кто столь многого добился. Но, слушая Дэвида, измученного и бессильного, я невольно задумалась о том, что никому и ничто, видимо, не дается легко. И в тот момент, когда вам кажется, что дела наконец наладились, все как раз и начинает идти наперекосяк.
Когда я доцеживала последние капли мартини, меня вдруг оглушила еще одна мысль: Дэвид обладает всеми качествами, которые мне хочется видеть в мужчине. Блестящий, оригинальный, обольстительный, несамоуверенный. Меня влекло к нему, и при этом я прекрасно сознавала, что, вот так по-глупому втюрившись в него, я ступаю на опасную почву. Вместе с тем, хотя мне до смерти хотелось поддаться этому соблазну, я твердо решила не бросаться в омут с головой. Ведь я понимала и то, что между нами ничего не может начаться до тех пор, пока Дэвид не даст понять, что он хочет этого.
Мне не пришлось долго дожидаться этого сигнала. Часов в девять на следующее утро в моей квартирке в Соммервиле зазвонил телефон.
- Это ваш сгорающий от стыда профессор, - прозвучал тихий голос.
- То есть вы передумали и решили, что я больше не должна называть вас Дэвидом?
- Я решил, что я придурок и дерьмо, и надеюсь, вы не подумаете, что я пытался…
- Я подумала, что вы просто живой человек, Дэвид.
Эта реплика заставила его надолго замолчать.
- И еще, я благодарна вам за то, что вы решили доверить это мне.
- Стало быть, вы не собираетесь к декану факультета…
- С жалобой на домогательства? Вы меня не домогались, Дэвид. Это я первой взяла вас за руку.
- Я больше боялся того, что вы больше не захотите со мной работать.
- Похоже, у вас и в самом деле похмелье.
- Виновен по всем пунктам. Могу я угостить вас чашкой кофе?
- Почему бы и нет? Только мне нужно закончить кое-какую работу… а может, вы бы заглянули ко мне?
И я продиктовала ему свой адрес.
Когда Дэвид прибыл полчаса спустя, чашка кофе была забыта напрочь. Не успел он показаться в проеме двери, как мы бросились друг другу в объятия…
После всего, что случилось, Дэвид повернулся ко мне и сказал:
- Это опасно.
- Только если мы допустим, чтобы это стало опасным, - возразила я.
- Если кто-нибудь узнает…
- Таков твой обычный стиль разговоров в постели?
- Я не привык к тому, чтобы…
- Спать со своими ученицами?
- Вот именно.
Вот тогда-то у нас и произошел короткий разговор о его последних увлечениях, и все закончилось замечанием, что я задаю слишком много вопросов.
- Одно ты должен знать с самого начала, просто на случай, если то, что между нами произошло, не закончится уже завтра. У нас нет будущего, это просто короткое приключение, авантюра, и не более того. Поэтому я не собираюсь играть роль банальной разлучницы, заявлять свои права на тебя и устраивать истерики. Но я прошу тебя всегда быть со мной честным. Если соберешься дернуть стоп-кран, скажи мне. Только не води меня за нос, прошу.
- Ты явно подготовилась заранее, - улыбнулся Дэвид.
- Да и ты тоже.
- Ты всегда так рассудительна?
- Была бы рассудительной, не лежала бы сейчас с тобой в постели.
- В этом есть резон, - согласился он.
Вот как это началось. И следует признать, с самого начала я старалась относиться к нашей "авантюре" сверхрассудительно. Я понимала, что, сохраняя здравый смысл, оберегаю себя от разочарований и сердечной боли - а что еще можно было ожидать от нашего романа? Однако, к сожалению, нельзя было отрицать очевидного: я влюбилась в Дэвида Генри, и это одновременно приводило меня в восторг и пугало. Потому что главная проблема, когда влюбляешься в женатого мужчину, это…
Ну, пропуск вы можете заполнить сами.
Я понимала, что вынуждена буду играть роль разлучницы и "другой женщины". Точно так же, как оба мы отлично знали - стоит просочиться хоть какой-то информации о нашей связи, достаточно любого слуха, сплетни, и на карьере Дэвида можно будет ставить жирный крест, равно, по-видимому, как и на моей диссертации. ("Не исключено, правда, что тебя они будут рассматривать как жертву, - заметил однажды Дэвид, - и позволят консультироваться со своим руководителем".) Это означало, что я не могла - и не стала бы - никому ничего рассказывать. Тем более Саре Кроу, очень аристократичной, даже изысканной, но при этом весьма острой на язык уроженке Новой Англии, диссертация которой была посвящена теме американского пуританства. У Сары, как у истинно светской дамы, были весьма серьезные связи. По воскресным вечерам она устраивала в своей квартире на Брэттл-стрит настоящий салон, где собирались сливки гарвардского общества (да и другие важные персоны, удостоившие Кембридж посещением в выходные). Мы познакомились с ней на симпозиуме, посвященном творчеству Эмили Дикинсон, Сара сочла меня достаточно интересной, и время от времени я стала получать от нее приглашения на ужин. Но она явно была не тем человеком, с которым я вообще могла бы откровенничать.
Но я ничего не рассказала даже Кристи Нэйлор, а уж она была по-настоящему близкой подругой, я познакомилась с ней в первый год обучения в аспирантуре.