- Когда вы поступили, у нас не было возможности получить некоторую основную информацию о вас, из-за вашего… эээ… состояния здоровья. Так что начнем сначала - например, с вашего домашнего адреса. У вас на водительских правах указан адрес в Массачусетсе. Он не изменился?
- Я там больше не живу, - ответила я.
- Тогда какой ваш новый адрес?
- Я пока не подыскала жилье.
- Нам необходимо указать какой-то почтовый адрес, мисс Говард.
- Тогда пусть будет тот, что на правах.
- Отлично. Теперь… семейное положение?
- Незамужем.
- Лица на вашем иждивении?
Я закрыла здоровый глаз. Рыдания снова подступили к горлу.
- Нет, - выговорила я наконец.
- Место работы?
- Я была преподавателем.
- Была.
- Я потеряла работу.
- Но Государственный университет Новой Англии проинформировал меня, что…
- Если вы говорили с моими работодателями, зачем тогда спрашивать меня, где я работаю… работала?
- Это простая формальность.
- Формальность? Это формальность?
Спендер явно чувствовал себя неуютно.
- Я понимаю, как вам нелегко, мисс Говард. Но я был бы благодарен, если бы…
- Хорошо. Я профессор Государственного университета Новой Англии.
- Благодарю вас. Есть ли у вас близкие, кому мы могли бы сообщить о вас?
- Нет.
- Серьезно?
- Я уже ответила.
Пауза. Потом:
- Мы нашли у вас в бумажнике карточку "Синий Крест/Синий Щит" и обнаружили, что вы включены в программу медицинского страхования университета. Однако, согласно правилам ОМО, ваша госпитализация, связанная с несчастным случаем, вызванным психологическими причинами, может длиться не более двадцати восьми суток - это максимальный срок, и пациент должен внести в начале лечения две тысячи долларов. Уверен, вы оцените, что по отношению к вам был проведен весь комплекс необходимых медицинских мероприятий, включая офтальмологическую хирургию. Разумеется, мы давно вышли за пределы упомянутых двух тысяч долларов. В вашем бумажнике, однако, имелись карточки банка "Флит Бостон" и "Америкен Экспресс". С какой из них я мог бы снять сумму, необходимую для покрытия расходов?
Добро пожаловать в Соединенные Штаты Бесплатного Сыра и Мышеловок. Но какая, впрочем, разница, ведь через месяц я все равно буду лежать в гробу?
- С любой, как получится, - ответила я.
- Теперь необходимо, чтобы вы подписали несколько бумажек. Кстати, насколько мне известно, с вами пытался связаться профессор Сандерс из университета Новой Англии, а также некий мистер Алкен, сообщивший мне, что он ваш юрист.
- Я ведь не обязана с ними разговаривать?
- Нет, конечно.
- Могу я вас попросить, чтобы меня ни с кем не соединяли?
Мистер Спендер снова поежился, недовольный этой просьбой, и по его неодобрительному виду я поняла, что он пытается оценить, сумею ли я выполнить свои финансовые обязательства.
- Разве не хочется вам успокоить людей, которые о вас беспокоятся, сказать, что с вами все в порядке?
- Нет, - отрезала я. - Не хочется.
Снова тягостное молчание.
- Что-то еще? - подала я голос.
- Мне нужно только получить вашу подпись… вот здесь и здесь…
"Я даже не дала себе труда просмотреть, что за бумаги мне протягивают, - внезапно обожгла меня мысль, - ведь так, чего доброго, я могла подмахнуть и документ о переводе в местную психушку. Впрочем, это стоило бы штату Монтана денег, а они только что убедились, что за меня никто не несет ответственности, кроме меня самой…"
Подержите меня здесь еще двадцать шесть дней. А потом - basta la vista, бэби…
Подписав все бумаги, я протянула их Спендеру.
- Спасибо, - поблагодарил он. - Искренне надеюсь, что скоро вам станет лучше.
После его ухода в палату вошла сестра Рейнир с завтраком на подносе - бледный омлет, тост, чай.
- Наш "денежный мешок" Спендер сказал, что вы решили изображать Грету Гарбо - хотите со всем справляться самостоятельно и ни с кем видеться?
Я отвернулась, как всегда делала Эмили, если я за что-то ей выговаривала. От этого воспоминания меня забила дрожь. Сестра Рейнир заметила это.
- Это всегда невыносимо, - тихо сказала она.
- Что?
- Это. То, что нельзя обсуждать, потому что, если про это говорить, можно с ума сойти. Поверьте, я уж знаю.
- Откуда вам знать?
- Мой сын, Джек, врезался в дерево на мотоцикле, когда ему было восемнадцать. Это было двадцать четыре года назад. Мой единственный ребенок.
Голос ее звучал твердо, ровно - констатация факта, без видимых эмоций. Я это оценила.
- Как это преодолеть, как свыкнуться? - спросила я.
Она посмотрела прямо на меня - волей-неволей мне пришлось ответить на этот взгляд. Наконец она произнесла:
- Никак.
Глава вторая
Меня продержали в больнице еще ровно двадцать шесть дней. Все это время я оставалась единственной пациенткой психиатрического отделения. Сюда, по выражению сестры Рейнир, и впрямь никто не торопился. Ежедневно меня возили на физиотерапию. После очередного осмотра хирург-ортопед, изучив снимок, сообщил, что бедренная кость благополучно срослась, и мне разрешили вставать и ходить.
Это произошло примерно на четырнадцатый день моего пребывания в больнице, к тому времени я уже перезнакомилась со всеми сотрудниками региональной больницы Маунтин Фолс. Ортопеда звали доктор Хилл. Хирургом-офтальмологом был доктор Мензел. Ну, и, разумеется, местный психиатр - доктор Айрленд.
Доктор Мензел, мужчина лет шестидесяти, рассказал мне, что в середине семидесятых эмигрировал из Чехословакии в Канаду, у него до сих пор сохранился заметный восточноевропейский акцент. Однако внешне он вполне походил на коренных жителей, так как носил галстук-шнурок и ковбойские сапоги. Любитель поболтать, он поведал мне, что лет десять работал в Калгари, а потом, в 1989 году, отправился в отпуск в Монтану, и его покорили просторы, свет, безлюдие и эпическое величие здешних мест.
- Есть у меня шанс когда-нибудь увидеть Монтану своим левым глазом? - спросила я.
- До окончательного заживления должно пройти месяцев шесть, не меньше. Нам и правда пришлось провести сложнейшую микрохирургическую операцию сразу же, как только вы поступили, но нам удалось убрать абсолютно все осколки. Теперь это только вопрос времени. Глаз - это орган, наделенный удивительной способностью к регенерации. Я совершенно уверен, что зрение этим глазом у вас восстановится на восемьдесят, если не на все сто процентов. Врачи обычно высказываются осторожно. Мы не можем обещать и гарантировать чудеса. Но в вашем случае восстановление восьмидесяти процентов зрения - настоящее чудо.
Доктор Мензел приходил, чтобы осмотреть меня, два раза в неделю. Меня в кресле-каталке отвозили к нему в кабинет, снимали повязку, и я засовывала голову в напоминающий тиски аппарат, чтобы доктор мог вглядеться в глубины моего левого глаза и изучить повреждения, которые я ему нанесла. Доктор всегда был расположен к беседе и, казалось, не придавал особого значения тому, что я не слишком усердно поддерживала разговор. Так, я узнала практически все о небольшом ранчо, которое он держал невдалеке от Маунтин Фолс. И о том, что в прошлом он занимался разведением лошадей. И о его второй жене, которая раньше работала медсестрой в этой больнице, но теперь весьма успешно занималась массажем. И о том, что его дочь недавно поступила в Стэнфорд и сразу зарекомендовала себя математическим гением, так что ей даже обещали полную стипендию. И о том, что он сам в свободное время занимается живописью: "В основном абстрактной, в духе Ротко. Мне кажется, вам должен нравится Ротко…"
Почему? Потому что он тоже попытался наложить на себя руки?.. Правда, у него все получилось…
- Когда вам будет лучше, может, выберетесь как-нибудь к нам на ранчо, провести вечерок, поужинать… Должен сказать, профессор, выпускники Гарварда к нам сюда редко залетают, не говоря уж о писателях, авторах книг.
- Это была научная книга, такие никто не читает.
- Не скромничайте. Это была книга. Изданная в твердой обложке. О ней писали в серьезных газетах, были рецензии. Не надо умалять своих заслуг. Это очень большое достижение. Вам есть чем гордиться.
Я в очередной раз ничего не ответила. Доктор Мензел глубже заглянул мне в глаз. И спросил:
- Скажите, профессор, кто, по-вашему, крупнейший чешский писатель?
- Ныне живущий или умерший?
- Скажем, из умерших… потому что приз среди живых я отдал бы Кундере.
- Кафка, наверное.
- Кафка! Именно! Но постарайтесь не моргать, когда говорите.
- Может, мне лучше молчать.
- О, вы можете говорить… но не двигайте при этом ртом, потому что глаз тут же непроизвольно щурится. Речь, видите ли, непостижимым образом связана со зрением. То, что мы видим, выражаем словами. А то, что выражено словами, можно увидеть.
- Если только человек не слеп.
- Но и слепые могут видеть… как называл это Шекспир?..
- Очами души?
- Точно. Очи души способны увидеть все, даже если всего не видят. То, что мы воспринимаем посредством зрения, и то, что видим посредством восприятия… в этом заключается одна из величайших загадок человечества, вы согласны?
- Все заключается в восприятии.