А вот и соседняя Почаевская келья, в "обычном" для русских келий состоянии. Былое величие и скудное настоящее. Построена она, как говорится в путеводителе по Афону за 1913 год, "заботами старца кельи св. Димитрия Солунского схимонаха Киприана (Бирюкова), получившего от Почаевской иконы исцеление". Еще там же говорится, что рядом находилась келья Илии Пророка. Теперь она уже совсем разрушена. Поэтому мы ее и не видим. Но что это справа, рядом с дорогой? Огромные штабеля кругляка. И откуда он берется? Ведь куда ни глянь, вокруг вроде бы заросли кустарника. Но где-то находят деревья, и не в малых количествах. Теперь вспоминается, что, когда мы подходили к Руссику, нам навстречу ехала машина с рабочими-греками (или албанцами, которых здесь множество).
Вот и Почаевская келья. Вряд ли что-нибудь известно о ее истории, кроме единственной строки в старом путеводителе. Но все же немного мы знаем об одном из ее обитателей - схииеродиаконе Лазаре, почившем здесь 13 августа 1903 года. Раньше этот диакон, будучи еще не пострижен в схиму, жил в уединенной келье на Керашах. Потом эту келью он продал известному молдавскому подвижнику Иоанну Постнику и переселился в Старый Руссик. Звали тогда диакона Аполлос, и был он не просто диаконом, а архидиаконом и учителя имел в России весьма достойного - святителя Игнатия (Брянчанинова). Его же был и постриженником, а затем, наверное, решил на деле исполнить то, чему научился от русского богослова, автора "Приношения современному монашеству". Может, это и привело его на Кераши, а затем и сюда. А может, и иным путем шествовал сюда архидиакон - это никому не известно.
Подходим к калитке, но собственно калитки-то и нет, а есть какая-то немыслимая преграда, через которую надо перелезать, чтобы попасть в келью. Я отговариваю своих спутников это делать, но они неумолимы. Вот мы ходим по двору и пытаемся дозваться о. П., но напрасно - отец, видимо, не хочет нам отвечать. И тут Юрий указывает на небольшой черный флаг, даже, можно сказать, флажок. Это зилотский флаг. "Православие или смерть" - надпись, красующаяся на стене монастыря Есфигмен. Я вспоминаю одно из посещений этого монастыря. Все шло по чину, служба кончилась, монахи выстроились в цепочку и стали подходить к служившему иеромонаху и получать антидор. Но нам подходить бессмысленно: антидор раздают только зилотам, нам же - только простую просфорку и святую воду, чтобы запить. Обижайся - не обижайся, но таков здешний порядок. Далее трапеза. Вдруг я вижу среди греков пожилого монаха с явно русским лицом. После трапезы он сразу подходит ко мне и говорит: "Вы русский? Откуда? Я вас еще в храме заметил". Это был о. П. Далее выясняется, что у нас один путь к кораблю. На причале узнаю, что о. П. уже более 20 лет на Афоне и большую часть в Пантелеимоновом монастыре, но в последнее время перешел к зилотам Есфигмена. Долгие годы провел он в Старом Руссике, теперь живет около него в Почаевской келье. Приглашает зайти, когда наш путь будет пролегать мимо его кельи. Вот мы садимся в подошедшую лодку и уже качаемся на волнах. О. П. едет в Иверон, наш путь лежит в Ватопед. О. П. рассказывает о своей жизни: он был строителем, бетонщиком, гранитчиком. Его всячески зажимали, так как знали, что он верующий. Применяли и коллективные методы воздействия: говорили, что из-за него не платят премию бригаде и всякое подобное. В конце концов он попал под следствие и 5 лет провел в тюрьме. Слушаешь, затаив дыхание, боишься перебить, нарушить тонкую нить рассказа. Мои друзья, сидящие напротив, пускаются в опасное предприятие и фотографируют нас вместе. Отец, как большинство афонцев, не любит фотографироваться. Один профессиональный фотограф, грек по национальности, начавший свой жизненный путь, кажется, в Ташкенте и живущий теперь на исторической родине, ощутил всю силу презрения афонских отцов к его роду занятий при встрече с о. П. Особенные опасения корреспондента вызывала клюка, крепко зажатая в руках афонца. Но отец не замечает этого действия и продолжает свой рассказ. Я слушаю о том, как он поступил в Почаевскую Лавру и был рукоположен в сан иеродиакона. О том, как молился Божией Матери, чтобы привела Она его на Афон. И вот он здесь. Долгие годы провел в Пантелеимоновом монастыре, затем в Старом Руссике. Я про себя добавляю: "И нельзя назвать случайным, что теперь он живет в Почаевской келье". Так Божия Матерь иногда напоминает нам о Своем покровительстве. Как я уже знаю, потом о. П. ушел к зилотам. Монастырскому начальству Пантелеимонова монастыря о. П. не верит. Я узнаю, что у него в Руссике бывали высокие гости: митрополит Ювеналий, митрополит Кирилл, митрополит Антоний (Мельников). Разговор переходит на церковные темы. Отец говорит, что нужно покаяться за отношения с советской властью. Настойчиво указывает, что нужно принять соловецкое послание. Разговор мог бы продолжаться и дольше, но корабль пристает к ватопедской пристани…
Мы понимаем, что нам надо уходить, так как хозяин не хочет нас принимать, видимо, из-за нашего бесцеремонного вторжения. Мои спутники возвращаются обратно к Старому Руссику, я же присаживаюсь около баррикады и сижу. Через некоторое время раздается голос, который протяжно, с некоторым упором на "о", произносит: "Ну, что сидишь? Ты откуда?" Я отвечаю, начинается краткий диалог. О. П. приглашает меня зайти. Я зову своих друзей… К сожалению, у меня слишком много спутников, и это несколько шокирует старца. Но старец рад нам. Он предлагает нам скудное угощение: виноградные кисти и рыжеватые сухарики. В этом подобии сухариков есть откровение об уже почти ушедшем в прошлое аскетизме. Вернее, по мнению некоторых, ушедшем в прошлое. Говорили и об общецерковных вопросах, касались и реалий афонского бытия. Затрагивал разговор и конкретные личности. Слышим мы рассказ о захвате Ильинского скита. Все это происходило на глазах старца. Слышим мы и о хитроумных греческих политиках в рясах, и о невоздержанности скитоначальника, которая и послужила внешним поводом к изгнанию… Перескакиваем и на афонскую смуту, на споры об имени Божием. О. П. впервые заставляет меня задуматься о роли греков в этом конфликте. Ведь изгнание русских монахов было им весьма и весьма на руку.
Касаясь вопросов местной жизни, о. П. рассказывает нам краткую историю своего зилотского флага, который мы можем достаточно хорошо рассмотреть. Оказывается, о. П. здесь был кем-то вроде лесничего, прежний игумен благословил его приглядывать за лесом. И ему больно смотреть, как теперь этот лес уничтожают. Поэтому-то он и вывесил зилотский флаг. До нашего прихода он сильно конфликтовал с рабочими, производившими большой шум под самыми стенами кельи. И поэтому, увидев нас, он решил, что мы пришли для расправы.
Вот речь заходит о главной работе келиота. О. П. занят составлением нового календаря. На эту работу его благословил в свое время схимонах Никодим Карульский. Об этом труде, который пишет о. П., мне рассказывал уже Павле Рак. Он даже описал в своей книге встречу с иеродиаконом и немного сказал о календарной проблеме. Суть работы в каком-то согласовании юлианского и григорианского календарей - так я понял эту проблему. Можно было бы сказать: "Ну, вот еще один монах-простец, который взялся решить мировую проблему". Но о. И. из сербского монастыря, бывший астроном, другого мнения. Так что можно сказать, что работа о. П. поддержана научным авторитетом, а нам трудно вникнуть во все астрономические тонкости. Поэтому мы и не пытаемся. Да нас больше интересует разговор о Церкви. И разговор идет и идет, все больше вступая в конфликт с надвигающимися сумерками. Старец даже приглашает нас в келью. И мы видим его довольно большой храм, прикладываемся к Почаевской иконе Божией Матери. Находится даже для всех традиционное афонское угощение - ракийка. Стыдно грабить старца, практически не покидающего келью из опасения возможных конфликтов. Каждый сухарик, каждый выращенный плод здесь большая ценность. Вот, оказывается, где растут золотые плоды. Но Валерий нас подкрепляет надеждой, что завтра сходим в Карею и купим все нужное для старца. Стыдно, но все это оказывается утопией, и насыщенная афонская программа не оставляет нам времени для этого возвращения. Уже почти совсем темно. Старец нас провожает. Прощаясь, узнаем, что где-то невдалеке отсюда есть пресноводный пруд. Натуральный пруд с чистой пресной водой и рыбой. Но взглянуть на этот пруд у нас уже нет времени. Возвращаемся быстро: шагать вниз, конечно, значительно легче, да и продолжение оборванного разговора, увы, без его главного участника, позволяет нам не замечать ни времени, ни пространства, ни уже надвинувшейся темной южной ночи, правда, вскоре разорванной взошедшей луной.
Старец Каруля
Мне уже несколько раз приходилось бывать на Каруле перед тем, как я однажды в Исторической библиотеке, раскрыв старую книгу, прочитал дивную историю, имевшую место в конце XIX столетия, очевидцем которой был один русский паломник. Кажется, кому интересны записки обыкновенного паломника - одного из тысяч, посетивших Святую Гору? Но из этих кратких описаний встреч, разговоров, просто случаев, имевших место во время паломничества, и складывается святогорская история, обильно питающая нашу духовную жизнь примерами истинного подвижничества и святости.