* * *
Существует особая опасность для души, пребывающей в плену у страстей. Сражаясь с ней, следует неустанно прибегать к исповеди и принятию Святых Таин.
Преподобный Нил Сорский (1433-1508) почитал себя столь великим грешником, что просил не предавать его тело земле после смерти, как недостойное погребения, а бросить на растерзание диким псам.
Не потому так ужасался своих грехов великий подвижник, что совершил какие-то особые злодеяния, а потому, что каждый грех считал преступлением перед Богом и в великой скорби оплакивал его.
Такое осознание греха и такая сила раскаяния достигается бесстрастием. Напротив, страсти убивают всякое раскаяние и сводят на нет саму возможность исправления.
Великий аскет, отшельник и церковный писатель авва Исайя, живший в Египте во второй половине IV – первой половине V века, учил: "Конец [то есть, в данном случае, – вершина. – Ред. ] добродетели – любовь, а конец страстей – самооправдание". Вот это самооправдание и есть величайшая опасность, преодолеть которую возможно лишь с помощью благодатных сил Церкви. Человек, предающийся страстям, не может по-настоящему сокрушаться о грехах, потому что действенное раскаяние заставило бы его бороться с этими страстями. Вместо этого он становится на безблагодатный путь осуждения других. Как писал святой Григорий Богослов (329-389), "порочные люди любят слагать вины свои на тех, кто их обличает".
Осознание своего греха – это результат определенной победы над страстями, вот почему святой Исаак Сирин говорит: "Сподобившийся увидеть свои грехи блаженней сподобившегося увидеть Ангела". А по словам святого Киприана Карфагенского (ок. 200-258), "первая степень счастия – не согрешать, вторая – сознавать согрешения".
Опасность впасть в безразличие к содеянному греху или, хуже того, в состояние самооправдания и осуждения обличающих должна преодолеваться не только молитвой и борьбой со страстями, но также частой исповедью и причастием.
Могут ли проститься грехи человеку, который на исповеди не вполне ощущает сердечное раскаяние? Да, могут! Можно сказать, что они прощаются ему в долг. Сказать о себе: "грешен" и назвать грех грехом – еще не значит прочувствовать свои грехи так, как Исаак Сирин или Нил Сорский…
Осознание совершенного греха – всего лишь начало долгого процесса, а раскаяние – его завершение. Дистанция между ними велика. Человек понимает умом, что совершил дурной поступок, но совесть его не мучает, сердце не сокрушается о содеянном. Нет стыда за совершенное, нет покаянных слез. Как же быть человеку? Кто имеет власть снять с него этот сознаваемый, но не оплакиваемый грех? Никто, кроме Церкви в лице священника, которому дана эта власть.
Нередко приходится слышать: а разве нельзя искренне покаяться пред Господом и получить от Него прощение без иерейского посредничества? Зачем же Таинство Исповеди? Да, Господь прощает кающихся, но кто дерзнет утверждать, что покаяние его полное, совершенное? Кто скажет о себе, что он увидел свои грехи сполна?
Мы немощны в жизни, потому и грешим. Мы немощны в покаянии, поэтому должны исповедать свои грехи Церкви, чтобы иерей, несмотря на немощь нашего покаяния, разрешил нас от всех грехов его, молясь: "Примири и соедини его Святей Твоей Церкви". Поступает он так, чтобы не преградить нам путь ко спасению, снимая грехи своею властью и допуская до Святой Чаши, вновь примиряя и соединяя с Церковью.
О безусловной необходимости свидетельствования Святой Соборной и Апостольской Церкви говорил Своим ученикам Сам Господь Иисус Христос, даровавший им особую власть отпускать грехи:
"Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе" (Мф. 18: 18).
Также и после Своего Воскресения из мертвых, явившись ученикам, Господь сказал им:
"Мир вам! Как послал Меня Отец, [так] и Я посылаю вас. Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Ин. 20: 21-23).
Власть "вязать и решить", о которой говорится в Евангелии, дана была апостолам как предстоятелям Церкви, о чем свидетельствуют слова Господа, обращенные к первоверховному апостолу Петру:
"Я говорю тебе: ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах" (Мф. 16: 18-19).
Впоследствии эта ответственность посредством рукоположения перешла на епископов и пресвитеров.
Таким образом, в Таинстве Покаяния священник действует по поручению Самого Христа, свидетельствуя об искренности раскаяния, приносимого христианином, и примиряя его с Богом и Церковью. Священник допускает исповедника к церковному общению, то есть к участию в Литургии.
В поучении, которое батюшка произносит перед исповедью, говорится: "Чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое; я же – только свидетель". Это принципиально важно: мы исповедуемся не иерею и не он судит наши помыслы и дела. Более того: даже перед Христом мы в этот момент предстаем не как перед грозным Судьей, а как перед всеблагим Спасителем.
Мы исповедуемся в присутствии свидетеля, которым является священнослужитель. Но что это за свидетель и какова его роль в таинстве?
Митрополит Сурожский Антоний (Блум, 1914-2003) приводит в связи с этим такую аналогию. Свидетели бывают разные. Например, случилась авария на дороге. Какой-то человек при этом присутствовал. Ему не важно, кто прав, кто виноват, он просто констатирует: я видел то-то и то-то… Другие свидетели выступают на суде, давая показания, направленные либо против подсудимого, либо в его пользу. Отчасти этим же занимается и священник, потому что он молится, предстоя перед Христом: "Господи, этот человек пришел к Тебе в покаянии, прими же его! Уж если мне жалко грешника, то Ты, всемилостивый, сострадаешь ему гораздо, сильнее, чем я. Сам я его спасти не в силах, я могу лишь чем-то с ним поделиться, чем-то помочь, но преобразить и исцелить его можешь только Ты…"
Существует и третий род свидетелей. При освящении брака молодые приглашают самого близкого человека, который может разделить с ними радость соединяющего их чуда, того, кто в Евангелии назван другом жениха (Ин. 3: 29).
Вот и священник – друг Жениха, друг Господень, приводящий кающегося к Жениху-Христу. Он – тот, который настолько глубоко связан любовью с исповедующимся, что готов разделить с ним его духовную трагедию и привести ко спасению.
У одного подвижника как-то спросили: "Каким образом люди, которые начинают тебе рассказывать о своем житье-бытье без какого-либо раскаяния или сожаления, вдруг бывают охвачены ужасом перед своим недостоинством и начинают исповедоваться, плакать и меняться буквально на глазах?" Благодатный старец ответил: "Когда человек приходит ко мне со своим грехом, я этот грех воспринимаю как свой собственный. Мы с этим исповедником едины: в тех прегрешениях, которые он совершил действием, я непременно повинен мыслью, желанием или поползновением. Поэтому я и переживаю его исповедь, как свою, спускаюсь, ступенька за ступенькой, в глубины его мрака и, дойдя до самого дна, накрепко связываю его душу со своею и каюсь всеми силами души в грехах, которые он исповедует и которые я признаю собственными, потому что я с ним един состраданием и любовью. И тогда он охвачен моим покаянием, и не может не каяться, и выходит освобожденным".
Человек должен прийти в Церковь и излить свою душу перед Господом. Не повторять механически, заглядывая в книжку, чужие, не пережитые и не прочувствованные слова, а заглянуть к себе в душу и спросить: что заставило бы меня покраснеть перед лицом людей, которые знают меня и любят, которые уважают меня? Чего я не готов открыть всем им из страха, что они увидят меня таким, каким я вижу себя сам? Вот в чем на самом следует исповедоваться Христу Спасителю.
Существует глубокая, хотя и не для всех очевидная связь между исповедью и духовным руководством. Само по себе исповедание грехов не предполагает духовных советов и наставлений. Священник должен, прежде всего, помочь кающемуся увидеть и глубоко осознать свои грехи, чтобы очистить душу покаянием, которое с готовностью принимает милосердный Господь, по благодати дарующий прощение и духовное исцеление.
В то же время духовник, имеющий дело с неповторимой человеческой душой, призван не только относиться к ней со вниманием и осторожностью, но и осуществлять душепопечение, руководить христианином на его духовном пути в Царство Небесное. При этом следует помнить, что само по себе духовное руководство имеет вполне самостоятельное значение и не ограничивается принятием исповеди.
Впрочем, исповедники все равно надеются получить от духовников ответы на мучающие их вопросы, хотя не всегда это оказывается возможным.
В житии преподобного Амвросия Оптинского (1812-1891) описывается один из таких случаев. Люди постоянно стекались к нему, открывая свои души, рассказывая о своих бедах и нуждах и испрашивая советов, благословения и святых молитв. Как-то он три дня продержал паломников без ответа. Когда у старца спросили о причине столь долгого молчания, он вздохнул: "Что я могу сказать? Три дня молю Матерь Божию просветить меня и дать ответ, но Она молчит. Как же я могу говорить без Ее благодати?"
Опасность в данном случае заключается в том, что вместо исповедования в грехах мы приходим к священнику за разрешением наших житейских проблем и нестроений, вольно или невольно возводя его в ранг старца.