Нам следует помнить о том, что не существует такого человеческого состояния, в которое не погрузил бы Себя Господь, нет такого греха, который Господь не очистил бы, не придумал сатана такого зла, которое Господь не преодолел бы. Это становится особенно очевидным на исповеди. Господь ждет любого изгоя, и только сам человек может настолько удалиться от Бога, чтобы совершенно этого не чувствовать.
Верующие нередко задают вопросы, связанные с так называемой общей исповедью. В этом случае священник, стоя перед кающимися людьми, перечисляет различные грехи, читает молитвенное последование, положенное перед исповедью, а затем без самой исповеди прихожан сразу же прочитывает разрешительную молитву, по завершении которой разрешает им приложиться ко кресту и Евангелию и покрывает их головы епитрахилью. То есть люди не открывают иерею на исповеди личные прегрешения, а лишь внутренне каются в тех грехах, которые он перечисляет по Требнику. При этом существует опасность того, что сокрытая внутренняя язва может остаться неисцеленной.
В силу причин, вызванных гонениями на Церковь в СССР (недостаточное количество священников, ограничения церковной деятельности), в XX столетии это явление было широко распространено и считалось допустимым. В исключительных случаях его можно считать оправданным и во времена, не отмеченные гонениями на христиан. Например, когда в силу святости и проникновенности молитв и слов священнослужителя общая исповедь становится не подменой и формальностью, а действительно глубоко личной исповедью для каждого из присутствующих. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829-1908) практиковал общую исповедь, которая порой принимала черты исповеди публичной, напоминавшие обычаи древней Церкви.
Действительно, в первые века христианства исповедь носила публичный характер, и кающийся нес ответственность перед всей Церковью. Перед всеми ее членами обычно исповедовались те грехи, о которых апостол Иоанн Богослов говорит как о смертных: убийство, прелюбодеяние, воровство, а в периоды гонений – отступление от Христа. Церковь принимала отпавших и согрешивших тяжкими грехами или до определенного момента не принимала их, давая им время для покаяния, также носившего публичный характер.
Публичная исповедь была для человека колоссальным духовным подвигом. Тот, кто оказывался на него способен, приносил глубокое покаяние и уже не мог отступать. Исповедь несла в себе духовное исцеление; через покаяние человек становился цельным, целостным, целомудренным, и вся последующая его жизнь оказывалась свидетельством принесения плодов покаяния, исправления жизни. Вся Церковь (и епископ, возглавлявший в раннехристианской Церкви общину, и вся община) следила за его покаянием, помогала ему в этом нелегком труде, видела, как брат постепенно становился другим, и с любовью принимала его.
Венцом отпущения греха и примирения кающегося с Богом становилось Причащение Святых Христовых Таин, то есть вхождение человека в Тело Христово. Именно этому посвящена молитва, которую и ныне читает священник во время разрешения грехов: "Примири и соедини его святой Своей Церкви…"
Если Таинство Покаяния воспринималось как врачевание, примирение с Церковью человека, впавшего в "грех к смерти", то его повседневная исповедь происходила наедине с Богом. Свои каждодневные грехи христиане исповедовали келейно, во время вечернего молитвенного правила. Такое покаяние мыслилось как образ жизни христианина, оно сопутствовало человеку всегда, а не время от времени, не от исповеди к исповеди. Сердечное сокрушение и покаяние, видимое только Богом, тоже по сути своей являлось Таинством.
Настоящие христиане никогда не питали иллюзий на собственный счет и прекрасно понимали, что, крестившись, сразу же святыми не становились, что грехи, которые они несли в себе, как некую болезнь падшей природы: тщеславие, гордость, самомнение, самооправдание, лживость, – свойственны всякому человеку и преодолеть их возможно только подвигом покаяния.
Преподобный Ефрем Сирин (ок. 306-373) наставлял своих учеников:
"Смотрите, да никто не говорит: "Много нагрешил я, нет мне прощения". Кто говорит это, тот не знает, что Бог есть Бог кающихся, пришел на землю ради злостраждущих <…> Посему и мы, братия моя, не будем отчаиваться в своем спасении. Согрешили мы? Покаемся. Тысячекратно согрешили? Тысячекратно принесем покаяние. Бог радуется о всяком добром деле, преимущественно же о душе кающегося: ибо весь преклоняется к ней, приемлет ее собственными руками и призывает, говоря: "Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы" (Мф. 11: 28) в горнем граде, где все святые Мои упокоеваются в великой радости…"
В дальнейшем, после возникновения и широкого распространения монашества, практика исповеди начала меняться. Основа монашеской жизни – послушание, то есть полное предание воли послушника духовному наставнику. Духовное руководство в монастыре стало осуществляться через исповедование помыслов старцу, духовному руководителю, причем духовником, принимавшим "помыслы" – душевное и духовное состояние исповедника, чаще всего был простой монах, так как в монашестве первых веков не было священнослужителей. Монах удалялся от мира и в силу своего смирения не считал себя вправе принять священный сан.
За духовной поддержкой к монастырям потянулись и миряне, потому что, сделавшись государственной религией, христианство в миру потеряло то высокое напряжение духовной жизни, которым отличалось во времена жестоких гонений. Как следствие, и грехи умножились, причем стало проявляться нечувствительность к греху. Так человеческая падшая природа начала заслонять собой Дух Божий, принятый человеком в Таинствах Крещения и Миропомазания.
Высота и чистота христианской нравственности стали сдавать свои позиции. Верующих перестали приводить в ужас грехи, прежде считавшиеся крайне тяжкими, например блуд или воровство, привнесенные языческим миром в среду христиан. В сложившейся ситуации публичное покаяние уже не могло существовать в Церкви, в обычай вошла тайная исповедь. В это время воедино слились два различных способа исповеди – исповедь помыслов, изначально присущая только монашеству, и исповедь тяжких грехов в Церкви. Исповедь перестала носить публичный характер. Соблюдение тайны исповеди превратилось в непреложный закон, а человеком, олицетворяющим Церковь и перед которым кающийся исповедует свои грехи, со временем стал священник.
Личность священника имеет немаловажное значение. В Таинстве Исповеди он не может лишь равнодушно фиксировать покаяние чужого ему человека, но должен молитвенно принять в свое сердце грехи кающегося. Никакая исповедь не проходит для священника бесследно, не сводится к нравоучительной беседе. Состояние иерея на исповеди – это принятие на себя Церковью боли страдающего брата.
С одной стороны, священник во время исповеди должен быть совершенно открыт, чтобы всякая рана, нанесенная человеку сатаной, грехом и собственными страстями, отзывалась бы болью в нем самом. Как и Церковь, он должен на себе прочувствовать эту боль, перестрадать ею, потому что Церковь – это единый организм, в котором боль одного члена немедленно отзывается во всем теле. Священник выступает в Таинстве Покаяния как милосердный самарянин (Лк. 10: 30-35).
С другой стороны, при совершении Таинства иерей надежно защищен милостью Божией от разрушительной силы греха. Благодать Духа Святого, покрывающая священника, дарована всей Церкви как благодать исцеляющая. В Таинстве Хиротонии о ней говорится: "…оскудевающее восполняющая и немоществующее врачующая". В старину иерей, разрешая грехи, произносил: "Грехи твои на вые моей, чадо" – и возлагал руку кающегося себе на шею, показывая тем самым, что Церковь берет на себя попечение о нем, как о заблудшей овце.
В любом случае исповедь, как и любое другое церковное таинство, требует деятельного соучастия человека. Если мы действительно желаем получить прощение грехов, нам предстоит серьезно потрудиться. Участие в Таинстве Покаяния являет собой особый, осознанный поступок, свидетельствующий о нашей устремленности к Богу. Как говорят святые отцы, "Бог спасает нас, но не без нас"…
Очевидно, что Таинство Покаяния может совершаться по-разному в зависимости от житейских обстоятельств, в исключительных случаях и без епитрахили, и без креста, и без Евангелия. Собственно, для самого Таинства нужно только покаяние, и больше ничего. Однако даже если все, казалось бы, присутствует: и грешник, и священник, и храм, и крест, и Евангелие, и прочтены все положенные молитвы, и на голову кающегося возложена епитрахиль, и сказано "прощаю и разрешаю", – Таинство может так и не произойти.