Искупление проданного под грех совершено; бесценная цена заплачена за его свободу: но что, если негодный раб любит свои оковы; если не имеет и не хочет иметь понятия о даруемой ему свободе? Божия сила и Божия премудрость должна была преодолеть это затруднение, и – о, чудо жестокости человеческой! – в немногие дни Ходатай наш преклонил Бога к человеку. Целые годы неутомимых трудов потребны Ему были для обращения человека к Богу: кажется, легче было для Него положить предел вечной Вечного вражде, нежели ограничить дерзость праха, вихрем непостоянства взметаемого. За чистейшее учение, за пример святейшей жизни, за поражающие чудеса, за бесчисленные благодеяния Он требовал вместо благодарности одного согласия принять новое, величайшее благодеяние. Этими златыми оружиями наконец победил Он неверие, и торжественно исповедался Отцу Своему: Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне; открыл имя Твое человеком (Ин. 17, 4, 6). Я напомнил Тебя забывшим о Тебе; проповедал им славу благости Твоей, и вместо имен, которыми земнородные доселе называли Тебя, и которые приводили только их в трепет, открыл им сладкое имя Отца, которым Я даю им власть призывать Тебя. Я достиг цели моего посольства. Совершилось!
Но, о Совершитель благодатного о нас смотрения! Не для всех ли человеков Ты совершил его? Для чего ж еще не все наслаждаются плодами Твоих подвигов? Ты явил имя Отца Небесного: почему же и ныне слишком много таких, которые говорят дереву: "ты мой отец", и камню: "ты родил меня" (Иер. 2, 27). Доколе, Господи, доколе?.. Что я сказал? Пусть таким образом вопрошают те, которым слово о кресте юродство есть (1 Кор. 1, 18). Для чего столь наглым любопытством хотеть разодрать завесу непроницаемых судеб? Не наше дело знать времена или сроки (Деян. 1, 7); наше есть только желать любовью и молить духовного садовника, чтобы все дикие ветви привились к плодоносному дереву веры, чтобы полное число язычников вошло в Церковь, и весь Израиль спасся (Рим. 11, 25–26).
Обратим лучше заботливость нашу на самих себя. Для всех ли нас во всем пространстве совершилось великое дело Иисусово? Увы! И солнце не освещает сразу всей земли; угрюмая ночь не стыдится ступать по его следам и расстилать свой мрак в местах, им посещенных. Самая глубокая тишина не есть прекращение бури, но только её действие в других сторонах воздуха… Пусть бы одна только буря закрыла тучами Солнце правды; пусть бы единожды пострадал и распялся Сын Божий; но тягчайшие страдания Его еще не кончились. Его апостол и между чадами нового Израиля видит извергов, снова распинающих Его (Евр. 6, 6). Еще оставленную добродетель окружают противные полчища. Еще в жилище благочестия чистая теплота ревности оскудевает; а суеверие и гонение разводят свой огонь (Лк. 22, 55), паклей и отрубями питаемый. Еще робкое и вероломное сердце, страшась трудных путей Иисуса, едва осмеливается следовать за ним издалека и, при малейшей опасности от Его врагов, или даже по одному стыду от Его поносителей, отрицается Его с клятвой: не знаю Сего Человека (Мф. 26, 72). Тщетно Христовы петухи на этих священных местах возглашают жалостную песнь: она не извлекает более слез раскаяния; она проста и единообразна, как истина, и не трогает искусственной чувствительности. Еще Святой предается нечестивому суду – суду неочищенного верою разума. Новый Пилат, вместо беспристрастного расследования, старается показать мнимую власть свою, представляя Его в чужой одежде и странном виде. Мятеж неистовых страстей умножается; слабый этот судия слышит вопль: распни его (Ин. 19, 15) и, в угождение зверству этой толпы и князю века сего, отказывается далее защищать справедливость. Еще венчает Христа тернием – изнеженность; напояет желчью и уксусом – невоздержание; жестокосердие к меньшим Его братьям обнажает Его, и заставляет алкать и жаждать; злоба источает кровь Его; корыстолюбие и грабительство разделяют ризы Его; самолюбивое суемудрие и упорное невежество уже с большим, нежели в первом мучении, бешенством раздирают Его бесшовный хитон, терзают самое тело Его на части; вольнодумство и неверие пронзают Его сердце. И здесь всё совершается, но совершается к совершенному осуждению богоубийственного нечестия, а во благо, во спасение ничего не совершается. Се, лежит Сей и по смерти Своей, так как прежде в пеленах, не только на восстание, но и на падение многих (Лк. 2, 34), – многих, которые, гонясь за высокоумными мечтаниями своими, претыкаются о гроб Его и безвозвратно в преисподнюю низвергаются.
Вы безопасны от сего преткновения, слушатели, когда столь внимательно и внешним и внутренним оком рассматриваете гроб сей; когда ваше сердце не распинает Иисуса, но сраспинается ему. Такие расположения составляют славу настоящего дня и ваше будущее блаженство. Нести крест самоотвержения и терпения, восходить на самую высоту любви к Божеству и человечеству, распинать плоть со страстьми и похотьми, умирать миру, чтобы жить Богу – это стяжать всё, что совершил Богочеловек; это дает право каждому подражателю Его при конце своего течения и чувствовать и говорить: совершилось!
Совершитель нашего спасения! Соверши стопы наши во стезях Твоих. Жизнь умершая! оживи нас Тобою во веки. Аминь.
Слово в великую пятницу (1812)
Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших.
Лк. 23, 28.
Ах, утеха Израилева! так ли ты утешаешь Израиля?
Муж болезней из Врача душ и телес, Агнец среди волков из Пастыря заблудших овец, Судия, осужденный преступниками, Царь славы, поруганный рабами, слово умолкающее, свет угасающий, который воскрешение и живот, но умирающий и погребаемый – о Тебе ли не плакать? О чем же сетует небо, содрогается земля и камни воздыхают? Не ужели сей есть день Твой, который Авраам, отец наш, рад бы был увидеть, и увидел и возрадовался (Ин. 8, 56)?
И теперь ли нам плакать о себе самих? Если бы весь Израиль, если бы весь род человеческий, если бы весь мир погибал теперь, – этого мог бы не приметить взирающий на Богочеловека страждущего. Стоит ли неизмеримость творения единой капли крови Твоей, стоят ли все времена и лета единой минуты скорби Твоей, Иисусе!
Но я забываюсь. Я не пришел препираться с Тобою о любви Твоей, довольно уже препираемый и попираемый злобою Человеколюбец! Я пришел возвестить волю Его вам, сопровождающие Его в пути креста и гроба, дочери нового Иерусалима, души христианские! Он видит благочестивую скорбь вашу – и в ней самой открывает для вас источник исцеления. Он хочет, чтоб из созерцания крестной смерти Его вы почерпали также и сладкое утешение и спасительное сокрушение. Утешение о Нем: не плачьте обо Мне. Сокрушение о себе: плачьте о себе и о детях ваших. Станем повиноваться нашему кроткому Наставнику в эти особенно минуты, когда Он так мало имеет повинующихся.
Что такое заставляет нас плакать при виде страдания и смерти? Если разрушение находится в законах бытия, то почему действие природы ужасно для самой природы? Если бессмертная душа возмущается тлением, как противным существу ее – почему более поражает ее преходящий образ тления, нежели бессмертие существенное и неотъемлемое? Будем внимательнее к самим себе, и мы приметим, что болезни смертные отзываются иною предшествующею им болезнью человеческого естества – болезнью греха, который рождает смерть (Иак. 1, 15). Потому, где грех теряет свою силу, там должно притупиться и болезненное жало смерти.
Христос не сделал никакого греха (1 Петр. 2, 22). Сколько ни разглашал князь тьмы, устами своих единомышленников, что Человек Тот грешник (Ин. 9, 24), дабы затмить эту вожделенную для нас невинность, эту святость Божественную – ее осияло полуденным светом само осуждение Иисуса. Посмеиваясь шатаниям восстающих на него, Провидение повелело одному из среды их проповедать о Нем то, в чем не верили Его последователям, Его учению, Его житию, Его чудесам. Пилат, в то самое время, когда уступает воплям кровожаждущей толпы: распни , распни Его (Ин. 19, 15), сам не престает вопиять: я никакой вины не нахожу в Нем (Ин. 18, 38). Соглашается пролить кровь Его, но не иначе, как омытыми в знак Его неповинности руками. Итак, пусть страждет Иисус, но да не радуются враги Его и да не унывают Его любящие: тот, Который есть Истина и Святость, не тщетно приговаривается с беззаконными. Пусть умирает Иисус, но да трепещет смерть, приемлющая Его в свое владычество: её права не простираются на безгрешного. Ей невозможно было удержать Его (Деян. 2, 24).
Да не будет, христиане, чтобы мы нашего Вождя воображали хотя на минуту побежденным, когда видим Его мучимым или бездыханным. Не случай или насилие ведет Его крестным путем: Он идет по предназначению (Лк. 22, 22). Не отнимают Его душу: Он отдает ее (Ин. 10, 18). Давно предрек Он смерть свою народам; возвестил ученикам; носил в уме и сердце так, что за неосторожное желание поколебать в Нем эту мысль, друга, которого недавно называл камнем веры, которому вверял ключи царства небесного, поразил ужасным наименованием сатаны (Мф. 16, 18–19, 22–23). Вчера на вечерней трапезе ясно предначертал Он события настоящего дня – и предложил в пищу Свое тело, ныне терзаемое, дал в питие кровь, ныне изливаемую. Он указал Своего предателя; и принял его измену подобно служению: друже, твори на неже пришел еси (Мф. 26, 50). Легионы ангелов ожидали повеления ополчиться вокруг Него; одно слово Его: это Я (Ин. 18, 5) было сильнее легионов: но не торжества хотел Он, а плена, уничижения и смерти.