- Молодой - вот и спишь. А время-то не для спанья сейчас: надо помнить. Ты же "шишка"! Не забывай, на кого народ равняется. На нас. Вот так-то… - Йугуш громко расхохотался, припадая к голове лошади, и продолжал, глядя в глаза Байюреку: - Ох, спокойный, тихий ты… "В рот не влезло тебе пшеничное зерно - влезла бычья голова, не влезло ржаное - влезла голова жеребца". Слыхал про такое?
- Нет, а что?
- Да так, к слову пришлось… Знаешь Йинйи, старую деву из сёка тодош? Когда она была юна и прекрасна, как это восходящее солнце, сёк байлагазов решил ее сосватать этому Кепешу. Смотрины растянулись на два дня, а Йинйи еще и крошки в рот не взяла. Подумать только - ложку воды всего и выпила. "Ох, хороша, ах, прекрасна", - радовались сваты и легли спать. Засыпая, шептались: "Повезло нам. Откуда только взялась такая, скромная и пригожая? Такая никаких расходов в дом не принесет. Какое счастье!" Посреди ночи просыпаются они от шума и видят: невеста встала и на огонь казан поставила. Вытаскивает из ларя бычью голову и ее - в казан. Варит. Сварила, вытащила и обглодала. Пока ела, в казане варилась голова жеребца, видно, знала девушка, что мало ей бычьей… У сватов свет померк в глазах. Не стали ждать, пока сварится голова жеребца, решили отправиться восвояси. Сели на коней и такую песню, парень, запели: "В рот твой не влезло пшеничное зерно - влезла бычья голова, не влезло ржаное - влезла голова жеребца". Понял? - Лицо Йугуша вдруг побагровело, дернулся шрам на щеке. - Вот так знай! - резко крикнул Байюреку он прямо в лицо, потом опустил поводья и пригнулся к голове лошади. Белоногая Стрела, едва не сбив Байюрека, рванулась вперед. Гнедой, на котором сидел Кепеш, от неожиданности прянул в сторону, потом галопом поскакал за Стрелой.
Байюрек долго глядел им вслед: "Что же они замышляют? И вчера ночью вместе были". - Тут Байюрек посмотрел в сторону и увидел молодого парня, по пояс голого. Он обтесывал бревно длиною метров девять. Парень мускулист, широкоплеч, и спина его, обугленная, вся сверкала от пота. Движения его ловки, он сейчас похож на скакуна, который только что втянулся в бег, вошел в силу - ему надо бежать и бежать. Это вожак комсомольцев - Чынчы. Байюрек невольно залюбовался им со стороны. Хорошо жить на свете, когда есть такие парни.
- Якши ба, Чынчы?
- Якши, - приостановился Чынчы.
- Ты, Чынчы, вечером зайди ко мне. Надо поговорить об одном деле.
* * *
"Тунг-танг, танг-тунг", - гудит, содрогается от ударов топора бревно, которое обтесывает Чынчы.
"Тунг-танг, танг-тунг", - соревнуясь, перекликается десяток топоров.
Чынчы свои взмахи приноровил к стукам топора бригадира Былбака. Ему не хочется отставать в ударах от него. И он не чувствует ни тяжести топора, ни упругости ударов о бревно, ни того, что у него есть руки, ноги, спина и вообще, что он есть сам.
А лес свежий, тешется легко, о том, что он тешет прямо, знает сам: ему не надо целиться бревном, чтобы обнаружить в нем где-нибудь неровность или изъян, руки привычные, топор ведут сами.
Как хорошо - Чынчы и молод и силен. Во рту у него свежая смоляная щепа. Как хорошо, размахнувшись со всего плеча, изо всей силы ударять по бревну. А вокруг него лето, только начинающее густеть вверху небо, а навстречу выкатывается огромное солнце. Утренняя свежесть окружила его, наполнила грудь… Ничего, что Чынчы сегодня выпил всего две пиалы пустого чаю, ничего, что он всю ночь водил за руку девушку-избачку, до рассвета вместе с ней осматривал звезды. У него хватит силы на то, чтобы до самой темноты махать топором и снова до рассвета водить за руку девушку-избачку, и хватит на то, чтобы возглавить комсомольцев, поднимать их на строительство новой жизни. Уставать, хныкать, бояться - что это за понятия, что это за слова.
"Ты, парень, береги силы, - говорит ему иногда бригадир Былбак. - Лес - штука такая, тяжелая, можно надорваться. Перед тем как его поднимать, надо покумекать: может, слегой его поддеть, а может, и чурочку подложить…"
А зачем - сила-то есть у Чынчы. Лес лишь бы руками хорошо охватывался, а потом он поднимется. Работать надо так, чтоб все горело! Если не будешь работать, откуда ей быть, новой жизни, и кому ее делать, как не молодым, как не Чынчы…
Стояла ночь, такая же лунная, светлая, как и вчера.
Йугуш, Кепеш и Кукпаш шли к юрте Байюрека. Кукпаш нес на спине мешок, в котором лежала отрезанная голова лучшего в колхозе жеребца по кличке "Комол". Шли осторожно, едва дыша, так, что каждый слышал биение сердца своего. Все должно сойти гладко: Байюрек спит, уткнувшись в "Капитал", жену его выстрелом из ружья не разбудить, а Чынчы, заходивший к Байюреку по каким-то делам, ушел от него в полночь. Все высмотрел Кукпаш, обо всем донес Йугушу.
Вдруг впереди в высоком бурьяне что-то мелькнуло, потом раздался свист, и навстречу им, прямо под ноги, выкатился мальчишка. Кто это? Да Сорпо! Рассмотрел он их троих хорошо, ахнул, отскочил и бросился бежать, тоненько крича, поднимая тревогу. Но Йугуш в два прыжка догнал его и схватил за горло.
Мальчик и не вскрикнул. Кепеш только тут понял, что Йугуш душит мальчика. "Сорпо… сирота… Зачем он так… - волосы встали дыбом у Кепеша. - Ведь мальчик… дитя… А-аа!" - вскрикнул Кепеш, бросился на Йугуша, схватил его сзади за горло. Теперь-то уж не оторвешь Кепеша от этого горла. Вырвет он его! Сколько он перетерпел! Сколько вынес! Сорпо вырвался из рук Йугуша. "Беги, убегай!" - закричал вслед ему Кепеш. И тут - его ударили его в затылок. "Это Кукпаш, - мелькнуло в сознании Кепеша. - Видно, прикладом…"
* * *
На рассвете в село приехал на легком ходоке аймачный прокурор Овчинников в сопровождении двух конных милиционеров. Йугуш и Сарбан уже ждали его у, въезда в село. Не поздоровавшись и не сказав друг другу ни слова, все вместе направились к юрте Байюрека. Милиционер оторвал того от "Капитала", а прокурор снял с козлиного рога, прибитого к стене, кожаную суму и вытащил из нее голову жеребца.
Байюрек не удивился, только повернулся к Йугушу и резко произнес:
- Ах, вот что вы придумали! Лучшего племенного жеребца погубили…
- Что, что? Что ты городишь? Контра! Вредитель! - закричал Йугуш, но сразу же умолк, испугавшись, что на крик прибегут люди.
Не теряя времени, Байюрека усадили в ходок. Не дали проститься с женой и сыном. Бросили в повозку рядом с ним суму с головой жеребца. Коня рванулись.
Те, кто были случайными свидетелями происходящего, ничего не поняли, решив, что Байюрека увозят на совещание. Но когда тронулся ходок, раздался пронзительный крик жены Байюрека:
- Не губили мы лошадь! Поверьте, не мы! Разрежьте, мой живот - месяц не ела мяса!
За околицей прокурор остановил лошадь, попрощался за руку с Йугушем.
Байюрек снова строго посмотрел на того:
- Не радуйтесь. Вы же знаете, что я честен. Правду вам не скрыть.
- Посмотрим, какой ты честный. Поживем - увидим, - ответил Йугуш, отводя глаза. Медленным шагом двинулся обратно. Сидел он на лошади сгорбившись, не так уверенно, как обычно.
Новый день
Золотой листопад в долине. Целый месяц было сухо и недвижимо. Тот, у кого слабое зрение, в ту осень так и не видел улетающих журавлей, только слышал их клекот - так высоко они летели. А людям и на небо некогда было взглянуть: урожай выдался отменный, и особенно на тех делянках, где сеяла жена Байюрека.
Пшеница выросла густая, как таежные заросли.
В это драгоценное для работы время утром из аймака приехали уполномоченный АИКа Сурен и с ним несколько человек. У конторы их встретил Чынчы, и они без стука вошли в кабинет председателя. Там в это время находились Йугуш, Сарбан и Кукпаш, сменивший Байюрека на посту председателя сельсовета. Перед Йугушем на столе лежал, как обычно, наган - для "устрашения и безопасности". Сурен протянул руку Йугушу, но тот не успел ее пожать, рука уполномоченного опустилась на оружие, и Сурен негромко произнес: "Именем Советской власти вы - Йугуш, Сарбан и Кукпаш - арестованы". Всех троих вывели и заперли в амбаре.
Узнав о случившемся, село загудело словно пчелиный рой: "Возможно ли это?", "В амбар Большого человека", "Страшно подумать"… А вечером клуб до отказа заполнил народ. На сцене в окружении работников АИКа, комсомольцев и передовиков сидели, опустив головы, Йугуш, Сарбан, Кукпаш.
Сурен встал и произнес небольшую речь, в которой раскрыл злоупотребления Йугуша: Затем стал задавать вопросы сидящим в зале.
Сурен. Йугуш делал это?
Люди. Да. Делал.
Сурен. А это тоже делал?
Люди. Да. Делал.
Сурен. А вот это правда, подтверждаете?
Люди. Да, правда.
Сурен. А вот этого не было, подтверждаете?
Люди. Да, не было.