- Не может быть!
- Ну, почему же, вас как знатока ценят повсюду.
Липочку сразила дальность расстояния и соответственно возрастающая величина собственной популярности.
- Как здесь светло! - сказал старый крот, когда мы вышли на улицу. И он тут же с удивлением сощурился на солнце. Видимо, не знал, что это такое. Или забыл.
- Это солнце, - мягко пояснил я, как обычно поясняет гид.
- Да?
- А это называется - выпал снежок.
- Ага… Ага… Ага… - кивал Липочка головой.
Мы стояли у высоченных колонн библиотеки. Я и седенький благообразный старичок. На голове у него облезлая шапка-ушанка. И вытертое, плохонькое пальтецо явно с чужого плеча - размеров на восемь больше, чем нужно. С одной-единственной пуговицей.
- Где же ваш знакомый из Омска?
- Он придет, - пообещал я.
Время шло, и нечего ему было идти впустую.
- Я слышал - отец Старохатова был торгашом?
- Некоторое время. Он торговал в… в… в тысяча девятьсот десятом году.
- Чем он торговал?
- Как вам сказать, молодой человек… В старом понимании - он держал кабак, или "питейное заведение". Это ведь было давно. До революции.
- И долго он торговал? Обогатился?
- Какое там!
- Ну а все-таки?
- Он всего лишь торговал год-два.
- Проворовался?
- Похоже на то. Но доподлинно не известно, - известно, что был он очень хвор. Болел сильно. И, будучи больным, пришел торговать водкой… Он был мелкая сошка. Совсем мелкая.
- А потом?
- А потом он вовсе разболелся и оставил "заведение". Работал истопником. До двадцать восьмого года работал, а там и умер…
- Несладкий конец.
- Это точно, молодой человек, несладкий.
- А кем он был до "питейного заведения"?
- Неизвестно. Но я думаю, что и тогда он мыкался… Потому что торговать водкой по-маленькому сытый человек никогда бы не согласился.
Я был слегка разочарован. Не знаю, на что я надеялся и чего ждал. Возможно, я ожидал, что род Старохатовых тянется корнями глубоко в историю - и, к примеру, их "водочное" дело начинается еще с "царева кабака", затем долгим и извилистым путем переходит в "кружечный двор" при Елизавете Петровне, затем расширяется, как река в разлив, в "откуп" при Николае и добирается чуть ли не до "казенного кабака" и реформ Витте. Целовальники, откупщики, трактирщики, кабатчики - видимо, вот чего ожидал я от рода Старохатовых. Но этого не было. А как было бы удобно. Как было бы просто с такой вот наследственностью. То есть мне, портретисту, просто. Не Старохатову.
Кое-что все же было на крючке. Как-никак работа по торговой части, пусть даже мелкой сошкой, - это уже рыбка. Да и сам внезапный уход из "заведения" тоже рыбка. Потому что за здорово живешь через год-два из таких заведений не уходят, - скорее всего, папашу Старохатова схватили за руку. Возможно, его не один и не два раза хватали за руку, но только рука в те разы оказывалась скользкой. Или у тех, кто хватал, недостало проворства. Этого уже не узнаешь. Забыто. Развеяно. Было - и быльем поросло.
- …Больше всего меня интересует его развод с Олевтиновой - это был шумный развод?
- Что и говорить, почесали языки. Она была человек заметный. Актриса.
- Скажите, а что же это за вещички они не поделили?
- Какое это имеет значение? Вещи всегда вещи.
- Как это некрасиво.
- Еще бы!
- Спасибо вам за информацию.
- Пожалуйста.
- Для меня это очень ценно - я, видите ли, лингвист. И фольклорист, если это слово понимать современно. Я собираю слухи. Меня интересует, как строится слух с точки зрения жанра. С научной точки зрения…
- Бог с вами, бог с вами!.. Я этого не понимаю!
- А скажите, не были ли эти вещички привезенными с войны? - спросил я как бы наугад. И сердце мое начало подтаивать, как кусочек масла.
- А?.. Именно. Я вспомнил! - Старик встрепенулся. - Это были именно они, трофейные вещи.
- Вы уверены?
- Да! Да! Да… Я вспомнил - Старохатов повторял, что они ему дороги как фронтовая память. Он называл это "памятью о бомбежках".
- Если во время бомбежек он отчасти занимался вещичками, эту память можно понять: небезопасное занятие.
- Не надо быть злым, молодой человек. Это были какие-то очень мелкие вещи.
- В наше время крупные камни вообще редки.
- Это были не драгоценности. Это были какие-то безделушки.
- Неужели?
- Да.
- И из-за безделушек был такой скандал?
Старичок задумался. И сильно погрустнел.
- Не надо, - запел он старую песню, - не надо быть злым, молодой человек. Жизнь не так проста. Не надо быть злым.
Я понял - старичок уже устал, и теперь он хотел пожалеть Старохатова и пожалеть весь мир вообще. Он совершенно скис.
Сверкало солнце. И снег под ногами слепил глаза. И пора было отпускать старого человека в его нору. Здесь, на воле, ему было тяжко.
Он так и сказал. Поскреб седую щеку.
- Где же ваш приятель - тот, что из Омска?
- Возможно, - сказал я, - он завтра придет…
- Дело в том, молодой человек, что я не могу его больше ждать. Я задыхаюсь. Мне трудно дышать. Я отвык от кислорода.
- Покурите. (Он и без того курил одну за одной.)
- Нет-нет. Пойдемте… В курилке я могу с вами беседовать сколько угодно. Там так хорошо.
* * *
В юности Старохатов едва ли замечал за собой это. Да и не было этого в юности, если не считать всякого рода мальчишеств, которые есть у каждого и которые ты прощаешь каждому пацану и себе тоже. Но вот юность кончилась - Старохатов жил себе и жил, все честь честью. А тот подарочек, который ему достался в генах, медленно и верно зрел.
В тридцать лет Старохатов ушел на фронт - лихой период Павла Старохатова. В скрипучих ремнях, молодцеватый, с блокнотом и пистолетом, он был храбр, смел, отчаян, был ранен и после ранения вновь примчался на передовую. И если разок-другой это прорвалось в нем по отношению к "вещичкам", то произошло оно как бы случайно: дескать, гей, ребята, гуляй!.. Но, вероятно, Старохатов заметил кое-что за собой. Засек.
Далее - недолгая жизнь с Олевтиновой и развод, во время которого он хапнул вещичек. Именно так. Вещи были не его, они как-никак были теперь общие, и если он взял их силой при разводе, значит, хапнул. Или же он попытался хапнуть (это я еще выясню в Минске), а Олевтинова схватила его за руку. Из-за чего и случился скандал.
Люди отметили лишь развод. Да еще любопытный скандал в семье актрисы, о котором можно поговорить в трамвае, а трамвай тогда был популярен. Поговорили. И забыли. И даже для Олевтиновой это было, в сущности, лишь скандалом и разводом. Но для Старохатова это должно было год спустя увидеться и окраситься по-своему - он уже понял, что он способен хапнуть, что ему хочется хапнуть время от времени и что это идет изнутри - и, значит, порок.
* * *
Когда я сказал Ане, что мне нужно на два-три дня съездить в Минск, она только пожала плечами:
- Езжай.
- Но нужны кое-какие деньги.
- Заработай - в доме денег нет.
Я забил крыльями (вот-вот и Старохатов разгадан - только руку протянуть! - только в Минск съездить!), я наговорил каких-то глупостей, я даже в кошелек полез, чтоб проверить, - в кошельке было пусто. Или почти пусто. Мне стало стыдно. И я потопал к Ане с повинной. Она сидела на кухне - и, конечно, плакала.