Он выложил секрет секретов минут через пять, более не выдержал. Но сначала позвонили в квартирную дверь. Пришли рабочие - принесли холодильник.
Рабочие бухали холодильником о пол, покрикивали друг на друга, грохали углами о косяки, затем втиснули его куда-то на кухню, и вроде бы делу конец. Уехали.
И тогда к нам в комнату вошла она. Жена.
- Зачем мне второй холодильник? - сказала она, поджав губы. Губы у нее были в ниточку. Те самые губы.
- Я не знал…
- Чего ты не знал?
- Понимаешь, - стал оправдываться Женька, - я на всякий случай заказал в двух магазинах. Я не думал, что они приволокут так быстро. Я думал, успею отказаться.
Он был сникший. Оправдывался. И как-то уж очень винил себя.
- "Думал"! - передразнила она. - "Думал…" Теперь у меня два одинаковых холодильника, болван.
И ушла.
И… он мне подмигнул. И стал держаться за бока, потому что его душил смех. Женька смеялся и шепотом рассказывал: оказывается, он устроил распродажу и собирал эти трояки и червонцы, чтобы купить ей, своей бывшей и любимой жене Женьке, холодильник. Сначала один. А теперь вот второй. И не какой-нибудь замухрышка, а громадный холодильник "ЗИЛ", о котором она мечтала, из-за которого поссорились и с которого стартовал их молниеносный развод. Он уедет в тайгу, а ровно через две недели (Женька сам проставлял срок доставки и адрес) рабочие постучат в дверь и внесут холодильник в квартиру. Третий. Тоже "ЗИЛ". И что-то небанальное должна почувствовать при этом Женька-жена. То есть когда рабочие распакуют, распеленают его, найдут ему место, поставят и подключат в сеть проверки ради, а она будет стоять хозяйкой и смотреть, как эта громадина сияет молочной белизной. Еще более смешанное чувство должна испытать - по замыслу - бывшая жена через следующие две недели (Женька педантично проставлял сроки), когда вновь постучат или позвонят добросовестные работяги и внесут четвертый памятник супружеской жизни. Тоже "ЗИЛ", отказаться от которого она не откажется, не те дрожжи.
- …Их всего, я думаю, будет пять. Пять замечательных холодильников.
- Достаточно четырех.
- Рубликов не хватало. А после нынешней продажи кассет как раз набежало на пятый.
Он захохотал, вновь истерично. И тут же сказал самому себе (ткнув пальцем в сторону той стены):
- Тс-с. А то эффекта не будет.
Он проводил меня до метро. Мы обнялись.
* * *
Если сценарий Тихого Инженера был о женщине недалекой, верной и любящей, то Женька писал свой многолетний труд о другой женщине. Или, лучше сказать, о другой грани женщины. Потому что в чистом виде ни та, ни другая в наших реках не водятся: такие - и не такие. Год за годом Женька писал о женщине с неутоленным духом. Если прозаичнее - о всегда недовольной бабе.
А можно сказать - о женщине-искательнице, то есть искательнице своего женского счастья. Тоже оттенок. (И мог быть рассказ.)
Помню завязку. Молодая женщина была влюблена в двух парней, за одного из них вышла замуж - и после этого ей каждый день и каждую ночь казалось, что она должна была поступить наоборот. Казалось, что тот, второй, был гораздо лучше. Гораздо красивее. Гораздо любимее. То есть - черта очень известная - в чужих руках ломоть толще. И в гостях вкуснее, чем дома. И чужая жена всегда мастерица.
Пути разошлись: второй парень уехал в какой-то далекий город. И ни слуху о нем. А женщина продолжала по нему вздыхать. Если б не уехал, дело б ограничилось простеньким флиртом с приятелем мужа, потому что парни были приятели. Но он уехал. А ее к этому времени взяло за жабры сильнее, чем она могла предположить. Она плохо спала. Она плохо ела. И все думала и думала… И вот она затаенно стала отыскивать в окружающих людях что-то похожее на уехавшего парня. Она знакомилась с ними - она искала. У одного были руки как у него. У другого голос как у него. У третьего манера поглядывать на часы. И женщина без конца думала о них. Сравнивала. Уходила к ним. Приходила.
В семье, разумеется, ладу не было. К счастью, в женщине наметилась на время любовь к красивым вещам. Любовь к коврам. Любовь к новенькому холодильнику. И женщина понемногу успокоилась. Угомонилась.
Развязки я не помню. У Женьки было много развязок, притом различных. Он так и не закончил.
Глава 2
…Это были симпатичные люди. В шутку я называл их осведомителями. Они не знали о цели расспросов. Они попросту предавались воспоминаниям.
Ради первого, лихого периода жизни Старохатова мной был выделен пожилой журналист из "Вечерней Москвы". Этакий старый выпивающий дядька с белыми усами. Он жил с Павлом Леонидовичем в одном блиндаже и носился по военной хляби в одном "газике". Что касается второго периода - периода жизни с актрисой Олевтиновой, - тут было проще: неясная ясность. Я достаточно знал по слухам. И в уточнениях пока не нуждался.
Следующий период - период наибольших достижений Старохатова в кино. Ключи удалось подобрать через знакомую мне женщину-искусствоведа. Ей было за шестьдесят, и Старохатова она знала прекрасно. Более того: когда-то он был ее соседом по коммунальной квартире. Тогда у них не было отдельных квартир.
Осведомителем четвертого периода - периода Мастерской - был я сам, куда уж надежнее и лучше. Плюс все соавторы Старохатова.
Это были основные источники информации, и время от времени я из них черпал. Случайностью, разумеется, не брезговал тоже. К примеру, в случайном разговоре я узнал, что нашу Сценарную Мастерскую придумал и "родил" не кто иной, как сам Павел Леонидович Старохатов.
- Точно? - я сомневался.
- Факт… Талантишко у него уже был на спаде. Захотелось преподавать. Захотелось остаться при любимом искусстве.
- Он мог пойти преподавать во ВГИК.
- А зачем?.. Старохатов любит размах - взял и придумал Мастерскую.
- Он ходил с предложением в Госкомитет?
- Конечно. Они и помещение дали. И зарплату.
Когда в очередной раз я отправился "на чашку чая", женщина-искусствовед это подтвердила. И были подробности.
* * *
Куски магнитофонной записи о том, как Старохатов обобрал Женю Сутеева (Бельмастого Женьку), я свел воедино. Склеивал в одну живую нитку. А наползавшие то слева, то справа обрывки нашего с ним трепа в голой комнате попросту стер.
Кроме того, я записал на магнитофон по памяти рассказ Коли Оконникова:
"Я вам очень благодарен, Павел Леонидович".
"Пустяки, Коля".
"Это не пустяки. Я в долгу…"
"Перестань!"
"Я в долгу, в большом долгу. И не спорьте, Павел Леонидович!"
"А я и не спорю, Коля. Мы будем соавторами", - сказал ему тогда Старохатов.
Это был пик того рассказа. Я сравнил с пиком рассказа Жени Сутеева, и тут уже деться было некуда - диалоги совпали почти слово в слово. Речь Бельмастого Женьки была попроще и попрямее. Коля был деликатнее, смущался. Но это и вся разница. Суть совпадала полностью. Совпадало и то, что Старохатов своим предложением соавторства застал каждого из них врасплох. Старохатов вдруг как бы делал выпад.
Он обирал, это было ясно. Обирал преднамеренно. Выжидал в разговоре нужную минуту и - делал неожиданный выпад. А жизнь шла. Коля и Женька поначалу радовались тому, что сценарий идет в дело и что фильм как-никак будет, - некоторое время они бултыхались в этой нечаянной радости, как бултыхаются мальчишки, когда мама разрешила, и они ворвались наконец в речку, и вот она, вода, и песчаное дно под ногами, и брызги. Затем понемногу и Коля и Женька начинали сознавать, что их обобрали. Они признавались в этом, лишь засыпая, лишь самому себе, шепотом. Затем громче. Затем выбалтывали это родным и близким - и, наконец, кому угодно, не делая из этого тайны. Они на этом пятачке взрослели, мудрели и теперь уже воспринимали Старохатова как опыт жизни.
Я отметил, что Старохатов последнего периода не какой-то там зарывающийся старикашка, а опытный человек - несущий и для других определенный опыт. Для портрета этот камешек четвертого, и последнего, периода был важен. Ценный камешек.
* * *
- Опять уходишь? - спросила Аня.
- Ухожу.
Я спешил. Стоял в дверях и мялся с ноги на ногу. С тех пор как у меня появился этот записывающий портфель, я стал торопиться. Я стал нервничать и торопиться.