- Он очень предупредителен к нам обоим, - твердо произнес мистер Смит, явно желая переменить тему разговора.
Когда я узнал мистера Смита поближе, я научился различать этот его тон. Ему становилось мучительно не по себе, когда я дурно о ком-нибудь отзывался, даже о человеке, ему не знакомом, или о враге. Он сразу же начинал пятиться от такого разговора, как конь от воды. Мне иногда нравилось заманивать его, будто невзначай, к самому краю омута, а потом вдруг пришпорить и, понукая хлыстом, заставить войти в воду. Но я так и не научил его прыгать. По-моему, он скоро стал догадываться, куда я гну, но ни разу не выказал своего недовольства. Это означало бы осудить друга. И он предпочитал уклониться от спора. В этом хотя бы его характер отличался от характера жены. Позднее я узнал, какая неукротимая и прямолинейная натура у миссис Смит, - она была способна напасть на кого угодно, конечно, кроме самого кандидата в президенты. Я много раз ссорился с ней за время нашего знакомства, она подозревала, что я немножко подсмеиваюсь над ее мужем, но она не догадывалась, как я им обоим завидую. Я ни разу не встречал в Европе семейную пару, такую преданную друг другу, как они!
- Вы что-то хотели сказать насчет вашей миссии, - напомнил я мистеру Смиту.
- Разве? Вы меня извините, что я так о себе разболтался. "Миссия" - чересчур громкое слово.
- Мне это очень интересно.
- Назовите это нашей надеждой. Но человек вашей профессии вряд ли отнесется к ней сочувственно.
- Это имеет отношение к вегетарианству?
- Да.
- Я могу отнестись к нему сочувственно. В конце концов, мое дело угождать клиентам. И если они вегетарианцы...
- Вегетарианство - вопрос не только диеты, мистер Браун. Оно затрагивает нашу жизнь с самых разных сторон. Если бы нам удалось избавиться от излишков кислотности в человеческом организме, мы избавились бы и от страстей.
- Тогда прекратилась бы жизнь.
Он сказал с мягким укором:
- Речь идет не о любви. - И я почему-то почувствовал стыд. Цинизм - это дешевка, его можно купить в любом магазине стандартных цен, им начиняют всякий хлам.
- Ну что ж, сейчас вы едете в вегетарианскую страну, - сказал я.
- В каком смысле, мистер Браун?
- Девяносто пять процентов жителей не могут себе позволить ни мяса, ни рыбы, ни яиц.
- Но разве вы не замечали, мистер Браун, что во всех наших неурядицах виновата не беднота? Войны затевают политические деятели, капиталисты, интеллигенты, бюрократы, хозяева Уолл-стрита или коммунистические боссы, а никак не бедняки.
- А богатые и имеющие власть не бывают вегетарианцами?
- Нет. Как правило, не бывают.
И я снова устыдился своего цинизма. Когда я глядел в эти светло-голубые, не знающие страха и сомнений глаза, мне на минуту даже показалось, что он прав. Сбоку вырос стюард.
- Мне не надо супа, - сказал я.
- Обедать еще рано, сэр. Капитан покорнейше просит вас, сэр, зайти к нему.
Капитан был у себя в каюте - в помещении, таком же строгом и до блеска надраенном, как он сам; без единой личной вещи, если не считать кабинетной фотографии пожилой дамы, у которой был такой вид, будто она только что из парикмахерской, где ей высушили под феном все, даже характер.
- Присядьте, мистер Браун. Хотите сигару?
- Нет, спасибо.
- Я хочу поговорить с вами без обиняков. Я вынужден просить вашего содействия. Дело очень щекотливое.
- Да?
Тон у него был мрачный.
- Терпеть не могу сюрпризов во время плавания!
- А я-то думал, на море... всегда бури...
- Я, конечно, говорю не о море. Насчет моря - все понятно. - Он передвинул на другое место пепельницу, потом ящик с сигарами, а потом чуточку придвинул к себе фотографию женщины с невыразительным лицом и волосами, словно отлитыми из серого бетона. Может быть, ему она придавала уверенность - у меня бы она парализовала волю.
Он спросил:
- Вы знакомы с нашим пассажиром майором Джонсом? Он именует себя майором.
- Да, я с ним беседовал.
- Какое он на вас произвел впечатление?
- Затрудняюсь сказать... Я об этом как-то не думал...
- Я только что получил каблограмму из нашей конторы в Филадельфии. Просят сообщить, где и когда он сойдет на берег.
- Но вы же знаете по его билету...
- Они хотят удостовериться, что он не изменит своих намерений. Мы идем в Санто-Доминго... Вы же сами, например, объясняли мне, что оплатили проезд до Санто-Доминго только на тот случай, если в Порт-о-Пренсе... У него могут быть такие же соображения.
- О нем запрашивает полиция?
- Возможно, хотя это только мое предположение, что полиция им интересуется. Вы должны понять, что лично я ничего не имею против майора Джонса. Очень может быть, что там затеяли проверку, потому что какой-то делопроизводитель... Но я решил... Вы тоже англичанин и живете в Порт-о-Пренсе... Я со своей стороны вас предостерег, а вы со своей стороны...
Меня раздражала его безупречная корректность, его крайняя осторожность и крайняя прямолинейность. Неужели капитан ни разу в жизни не споткнулся - в юности или в пьяном виде, в отсутствие жены с парикмахерской прической? Я сказал:
- Вы так говорите, будто он - карточный шулер. Уверяю вас, он ни разу не предлагал сыграть в карты.
- Да я ничего подобного не говорю...
- Вы хотите, чтобы я смотрел в оба и держал ухо востро?
- Так точно. И все. Если за ним было бы что-нибудь серьезное, они бы, конечно, попросили, чтобы я его задержал. Может быть, он сбежал от кредиторов. Кто знает? Или что-нибудь по женской линии, - добавил он брезгливо, встретившись взглядом с непреклонной женщиной в каменной прическе.
- Капитан, при всем моем к вам уважении должен сказать, что я никогда не был осведомителем.
- Я ни о чем таком вас и не прошу, мистер Браун. Не могу же я обратиться к такому старому человеку, как мистер Смит... по поводу майора Джонса... - И снова меня поразили эти три фамилии, взаимозаменяемые, как комические маски в фарсе.
- Если я что-нибудь замечу, о чем стоило бы вам сообщить... но имейте в виду, я не собираюсь за ним следить!
Капитан сокрушенно вздохнул:
- Мало человеку и без этого хлопот в таком рейсе...
Он начал рассказывать длинную историю о том, что случилось два года назад в порту, куда мы шли. В чае ночи раздались выстрелы, и через полчаса к трапу подошли офицер и двое полицейских - они хотели обыскать судно. Капитан, естественно, этого не разрешил. Судно пароходной компании Королевства Нидерландов пользуется экстерриториальностью. Поднялся спор. Капитан полностью доверял своему вахтенному - как оказалось, зря: матрос заснул на вахте. Отправившись на поиски вахтенного штурмана, капитан заметил кровавые следы. Они привели его к одной из спасательных шлюпок, где он и обнаружил беглеца.
- И что вы с ним сделали? - спросил я.
- Ему оказал помощь судовой врач, а потом я, натурально, сдал его надлежащим властям.
- А может, он искал политического убежища?
- Не знаю, чего он искал. И откуда мне это знать? Он был совершенно неграмотный, и к тому же у него не было денег на проезд.
Когда после разговора с капитаном я снова увидел Джонса, я сразу почувствовал к нему ничем не оправданную симпатию. Если бы в эту минуту он предложил сыграть в покер, я бы, не раздумывая, согласился и с удовольствием ему проиграл, только чтобы выказать ему доверие и избавиться от дурного вкуса во рту. Я пошел по палубе вдоль правого борта, чтобы не встретиться с мистером Смитом, и меня обдало волной; не успев нырнуть к себе в каюту, я лицом к лицу столкнулся с мистером Джонсом. Меня обуревало чувство вины, словно я уже выдал все его тайны. Он остановился и предложил угостить меня пивом.
- Пожалуй, рановато... - сказал я.
- В Лондоне как раз открывают кабаки.
Я поглядел на часы - на них было без пяти одиннадцать - и покраснел, словно попросил у него документы. Пока Джонс ходил разыскивать стюарда, я взял книгу, которую он оставил в баре. Это было дешевое американское издание с голой девицей на обложке, развалившейся задом кверху на роскошной постели. Заголовок гласил: "Теперь или никогда!" На титульном листе было нацарапано карандашом: "Р.Дж.Джонс". Устанавливал ли он этой подписью свою личность или сохранял книгу? Я открыл ее наудачу. "Верить? - голос Джеффа хлестнул ее, как удар бича..." - В это время вернулся Джонс с двумя кружками светлого пива в руках. Я положил книгу и пробормотал с неуместным смущением:
- Sortes Virgilianae. [Вергилиевы прорицания (лат.); гадание по книге Вергилия "Энеида"]
- Чего-чего? - Джонс поднял кружку и, перелистав в уме свой словарь, по-видимому, отверг, как совсем устаревшее, "дай бог не последнюю" и выдал более современное: - Пошли-поехали? - Отпив глоток, он добавил:
- Видел, как вы беседовали с капитаном.
- Да?
- К этому старому черту не подступишься! Желает общаться только со сливками общества. - "Сливки общества" явно отдавали нафталином: на этот раз словарь его подвел.
- Ну, какие же я - сливки общества?
- Не обижайтесь. Для меня эти слова имеют особый смысл. Я делю весь мир на две части: на сливки общества и на его подонки. Сливки могут обойтись без подонков, а вот подонкам без сливок не прожить. Я - подонок.
- А что именно вы подразумеваете под этим словом? Наверно, и в него вы вкладываете свой особый смысл?
- У сливок общества - постоянный заработок или верный доход. Они на что-то сделали ставку, ну, как вы, например, на вашу гостиницу. А мы, подонки, добываем на жизнь где придется - в кабаках, в барах. Держим ушки на макушке и глазами не хлопаем.