Усердные руки помогли греку перебраться обратно через стойку, и теперь он стоял посреди ресторана, пыхтя и отдуваясь, и на него были устремлены две дюжины горящих от волнения глаз.
– Денег моих захотел, а?! – кричал хозяин ресторана, тряся кулаком перед носом пленника.
Мощный увесистый грек кивнул, переводя дух.
– Мы бы все забрали, – выдохнул он, – кабы не сморчок этот, мордобойщик ваш...
Две дюжины глаз тут же принялись искать сморчка. Но сморчок-мордобойщик просто-напросто исчез.
Нищий на углу как раз только что решил, что пора уже подмаслить полицейского и покинуть свое рабочее место, как вдруг почувствовал на плече чью-то маленькую дрожащую руку.
– Помогите страждущему на место в ночлежке, – автоматически заныл он, но тут признал в прохожем тщедушного кассира из ближайшего ресторана. – Здорово, брат, – сказал он, сразу переменив тон и довольно злобно на него посмотрев.
– А знаешь что?! – страшным голосом завопил тщедушный кассир. – Я сейчас дам тебе по морде!..
– Только попробуй! – огрызнулся нищий. – Совсем, что ли, с ума...
Дальше он так ничего и не успел сказать. Этот тщедушный псих вдруг бросился на него, выставив вперед кулаки, раздался резкий удар и – шлеп! – нищий распластался на тротуаре.
– Жулик поганый! – орал Чарльз Стюарт. – Я тебе тогда целый доллар подал, когда только устроился на работу! Это потом я узнал, что у тебя... да, у тебя денег раз в десять больше, чем у меня. И сам ты ни цента никому не дашь, никогда!
Какой-то тучный чуть подвыпивший господин, чинно шагавший по другой стороне улицы, увидев эту расправу, тут же пересек улицу, чтобы заступиться за страждущего.
– Вы что себе позволяете?! – Он был потрясен. – Подумать только, этого несчастного, за что?..
Посмотрев на Чарльза Стюарта испепеляющим взглядом, он, опустившись на колено, стал поднимать нищего.
Тот перестал сыпать проклятиями и жалобно захныкал:
– Я бедный человек, капитан...
– Да это же... это... ужасно! – вскричал добрый самаритянин, и слезы выступили у него на глазах. – Позор! Полиция!! По...
Договорить он не успел. Так же как и донести до лица сложенные рупором руки, – совсем другие руки и с другой целью ткнулись в его щеки. Это были руки обладателя тщедушного шестидесятикилограммового тела! И доброхот тут же обмяк, рухнув прямо на живот нищему с громкими проклятьями, которые тут же сменились стонами.
– Это он несчастный?! Да этот попрошайка отвезет тебя домой на собственной машине! – крикнул маленький кассир, глядя на лежащих. – Вон она, за углом.
И, задрав голову к небу, нависшему над городом узкой жаркой полосой, он засмеялся – поначалу довольно робко, потом громко и торжествующе, и в какой-то момент в этом заливистом смехе появились зловещие нотки, будто на тихой ночной улице очутился хохочущий эльф. Гулкое эхо этого хохота отражалось от стен высоченных домов, хохот становился все визгливее, даже в нескольких кварталах от этого перекрестка были слышны эти жуткие переливы, и редкие прохожие замирали на месте, прислушиваясь.
Не переставая смеяться, тщедушный человечек скинул пиджак, жилетку, потом торопливо сорвал с шеи галстук и накладной воротничок. Потом поплевал на ладони и с диким ликующим воплем помчался по темной улице.
Он был намерен очистить Нью-Йорк от всякой нечисти и начать решил с полицейского на углу, который всех донимал своими придирками и вообще был дрянным человеком.
Поймали его только под утро. Все, кто участвовал в погоне, были поражены, – хулиган и дебошир оказался тщедушным человечком в конторских нарукавниках, который готов был расплакаться. В полицейском участке, слава богу, нашелся умный человек, велел дать ему лошадиную дозу успокоительного и не стал отправлять в камеру для буйных, обитую войлоком. Наутро дебошир почувствовал себя куда лучше.
Незадолго до полудня в участок явился сам мистер Кушмиль в сопровождении перепуганной молодой дамы с огненно-рыжими волосами.
– Я тебя отсюда вытащу! – кричал мистер Кушмиль, с чувством тряся его руку, протянутую сквозь тюремную решетку. – Я поговорил с одним полицейским, он все остальным своим растолкует.
– Мистер Кушмиль решил сделать тебе сюрприз, – нежно сказала Эдна, пожимая его левую руку. – У него золотое сердце... Он хочет перевести тебя в дневную смену.
– Отлично, – важно кивнул Чарльз Стюарт. – Но я только завтра смогу выйти.
– Почему только завтра?
– Потому что сегодня днем я иду в театр... с одной моей знакомой.
Он отпустил руку работодателя, а белые пальчики Эдны еще крепче сжали его пальцы.
– И еще, – продолжал он сильным, уверенным голосом, который ему самому был внове. – Если вы в самом деле хотите меня отсюда вытащить, сделайте так, чтобы дело не попало в суд на Тридцать пятой улице.
– Но почему?
– А потому, – отвечал он не без самодовольства, – что к тамошнему судье я попал, когда меня арестовали в прошлый раз.
– Чарльз, – вдруг прошептала Эдна, – а что бы ты сделал, если бы я вдруг не пошла с тобой сегодня в театр?
Он весь ощетинился. Щеки его порозовели, и он вскочил со скамьи.
– Ну, я... да я бы...
– Ладно, ладно, будет тебе, – прервала она его, тоже вдруг слегка зарумянившись. – Только попробуй...