Вот и мы не будем. Хотели про маяк?
Слушайте…
– Берт…
– Да, милая…
– Скажи, что мне все это приснилось.
– Что – все?
– Все, что вокруг – то, что я всегда так любила в той, прошлой жизни. И лазурное море и белый маяк с красной крышей, и чайки, чайки – без конца. И эти две с половиной комнаты, которые – наши, только наши, Берт. Скажи, это все – сон?
– Может быть.
– Нет, пожалуй, наоборот, я уверена, что сон, это все, что было до…
– Знаешь, я заранее согласен со всем, что ты скажешь…
– Как, ты же такой неисправимый спорщик.
– Был. Был. Здесь все иное. Все по-другому…
– Нет. А наши чувства? Они – прежние.
– Потому-то у нас и получилось.
– Да, но…
– Что, Бэлла?
– Скажи, никому не больно?
– Что ты имеешь ввиду?
– Ну… Оттого, что нам так тепло – никому не больно?
– Не думаю… Нет, просто наша боль уже позади, уже – позади…
– Пожалуйста, не вспоминай об этом, ладно?
– Хорошо, милая, не буду. Больше не буду. Хотя…
– Что? О чем ты, Берт? Я же – вижу. Ну…
– Видишь ли… Если забыть боль, сможем ли мы сберечь наше тепло?
– Я… Я не знаю…
– Тогда – зачем забывать? Давай…
– Берт, неужели, ты и правда хочешь?..
– Да. С самого начала. И тогда наш рассказ будет называться – наша…
Две с половиной комнаты счастья
Иногда цветы распускаются вовнутрь. Как люди.
Пройдешь – и не заметишь.
Растет себе…
1. Домик в лесу
Однажды им приснился домик в лесу. Обоим – сразу. Одновременно. И они поняли, что именно в нем проведут Рождество. Потому, что если обоим – сразу, значит, так тому и быть…
Роберт поселился там заранее, в начале осени, все приготовил для встречи и стал потихоньку обживать две с половиной комнаты счастья.
Правда, ближе к декабрю он тяжело заболел. Астма. Вечный недостаток воздуха. А воздухом для него последний год была – она.
Ему было так плохо, что он даже не знал, доживет ли до первого снега.
С детства он любил подходить утром к окну и видеть, что мир – изменился. Почему-то первый снег выпадал всегда ночью. Чаще всего он исчезал еще быстрее, чем появлялся, таял, превращался в грязь и лужи. Но первый взгляд в окно…
Потом детство ушло, а первый снег остался. До сих пор.
Какой же он наивный в свои… с лишним.
У нее же, в городе, напротив – дела шли как нельзя лучше. Вот бывает так, что все удается без всяких твоих усилий. Дома – мир и покой, на работе – успех и улыбки, массажист личный, косметичка…
Она хорошо умела ловить такие моменты, потому что знала – ну сколько может длиться белая полоса – неделю, месяц, а потом… А уж за год счастья со своим очередным возлюбленным она столько судьбе задолжала – и подумать страшно…
А потому безоглядно плыла в этой полосе везения, не думая о плохом, которое всегда подстерегает, чтобы в самый неожиданный момент… Ну – и черт с ним…
Да и возлюбленный нынешний тоже был не чета всем прошлым. Вроде бы ничего особенного, но вот… Влюбилась, просто как девчонка, так влюбилась, что даже страшно стало. Правда не сразу. Только – когда поняла. Уже потом, когда ничего не…
Но сначала про сам дом. Дом как дом – ничего особенного. Крепкий каменный фундамент, фасад – грубо обструганные, потемневшие от времени доски, двускатная крыша, круглое оконце на чердаке. Крыльцо с четырьмя деревянными ступеньками… Таких тысячи или десятки тысяч, или – сотни. Но стоило представить, что совсем скоро она окажется здесь с ним, как тогда – почти шесть лет назад, когда поселилась в нем самом. Просто вошла и – осталась… Потому, что ведь когда вот-вот – и вместе, это целая вечность, которая даже еще не началась…
Раньше он думал, что счастье – признание и читатели. Потом – умные книги, музыка и умение любоваться чистым листом бумаги. А еще позже, когда уже почти… совсем, появилась – она. Пять, нет, почти шесть лет назад. И у счастья появилось имя – Изабель.
С тех пор вокруг него кружится весь остальной мир, потому что если нет – зачем оно тогда вообще?
Он знает это точно, потому что когда-то, ужасно давно, до той жизни, в которую вошла – она, у него была его бывшая, с которой стало отчего-то – незачем жить. Незачем жить вместе, если вместе холодно. Даже летом. Вот Изабель – другое дело, с ней, наоборот, жарко, всегда – и зимой тоже. Поэтому и домик на зиму и в лесу. Камин, жар и запах смолы от поленьев, и снег за окном. Жарко.
И эта его ежеутренняя молитва:
– Погоди еще… Не одевайся, ну…
Скорей бы выпал снег, что ли… Доживу до первого снега, дождусь ее – точно. Тогда – дождусь. Приедет, наконец, надышусь ею вволю…
…Кто может сказать, что такое – время? Понятно – годы, века, тысячелетия – то, что мы читаем или слышим… Картина неизвестного художника, написанная в… веке. А вот то, которое в каждом из нас – внутри… Со дня смерти отца или матери… До встречи с… Изабель… До той минуты, когда пора – и тебе… Почти вся жизнь прошла, промелькнула, как тень ласточки по залитой солнцем стене…
…А у меня сейчас оно капает, как мед с деревянной ложки… С таким и сахар не нужен, и кофе с утра можно покрепче… Вкусно…
Он смотрит в окно и ждет. Кто или что – раньше. Она – или первый снег…
Почти шесть лет вместе – много или мало? И что это – вместе?
Она хотела, чтобы он книгу свою писал, а она – на скамеечке у ног его… Засыпать и пр осыпаться – рядом. И лохматую собаку с грустными глазами…
Еще она хотела маяк, но тут им приснился домик в лесу, а значит…
Конечно, многого не случилось, но есть же на свете и невозможное – тоже. Ну, не оправдываться же ему, в самом деле. Да и перед кем, перед самим собой? Смешно…
…А может, все произошло именно так совсем не случайно, а чтобы исполниться в будущей жизни. Потому что, если верить и знать – зачем, она обязательно настанет. А он – знает. И потом, случилось все остальное. Столько лет счастья – это невероятно, несбыточно много. У многих и многих и полчаса за всю жизнь не набежит…
…Пожалуй, что и книжки-то мои уже – тоже… Вот критик один недавно прошелся – динозавром литературным назвал. И то ладно – хоть имя вспомнил, и что на свете… нет, нет, есть пока, пока – есть… Впрочем, даже если позади не год, не пять, а даже пятьдесят лет счастья, умирать не хочется точно также, как и… Нет, не хочется. А почему? Что страшит? Неизвестность? Страх за покинутых близких? Боль, что твои страдания кончились, а их – еще впереди… Тьма и покой, забвение… Нет, глупости, на самом деле все намного проще: холода боюсь, вернее – отсутствия жара. Ее жара. Потому, что только он и есть – моя жизнь и смысл ее. Ее лицо на фото…
– Погоди еще… Не одевайся, ну…
…Она приехала к самому Рождеству.
Это стало как паломничество – каждый год, в один и тот же день и почти в один и тот же час… Дома давно уже смирились и не…
…Раз в год – на Рождество. Она подходит по заснеженной дорожке к дому, отпирает скрипучую дверь, не раздеваясь, разводит огонь в камине.
Дождавшись, когда займутся поленья и станет тепло, скидывает с себя пальто.
Усаживается в кресло перед камином, открывает принесенную с собой бутылку брюта.
Наполняет два помутневших от времени бокала…
Делает глоток…
Потому что пять лет назад…
Он умер перед самым рассветом, так и не дождавшись. А утром повсюду уже лежал снег. Пришла зима – первая из тех, которые он уже…
Она нашла его в спальне.
В руке была телефонная трубка. На тумбочке у кровати – ее фотография.
Пять лет – это много. И каждый раз, каждый год, возвращаясь сюда, она по-прежнему – надеется.
В ту самую секунду – подхватить его последний вдох…
И – еще один, еще, еще, еще…
Успеть…
– И все это, действительно – было?
– В общем, да…
– И все пять лет, с того страшного Рождества, когда я приезжала в пустой дом – к тебе – ты был рядом?
– Да, ты же знаешь. Но я не мог до тебя дотронуться. Не мог ничего. Ты была как сон, который видишь, но…
– И мы, в самом деле, смогли это пережить…
– Конечно. Ведь мы выбрали – маяк…
– Я думаю, как же нам ужасно повезло…
– Хм-м-м… Не уверен…
– То есть, почему не уверен?
– Просто мы с тобой это заслужили.
– Чем, Берт, чем?
– Наша нежность оказалась – нежнее, а сила – сильнее.
– Чем – что?
– Чем боль и страх перед ней…
– Ты – сила…
– А ты – нежность…
– Как по-твоему, мы справимся? Я знаю, мы здесь не просто так.
– Разумеется. Таки было – с самого начала.
– С чего же мы начнем сейчас?
– С самих себя, Бэлла. Начинать надо с себя – всегда.
– Я понимаю, да…
– Тогда… Как ты думаешь, по-моему, пора звать гостей.
– И я даже знаю – кого, да? Я угадала?
– Разве может быть иначе? Но сначала… Сначала, дай я тебя поцелую…
– А сколько раз? Хотелось бы…
– Ах ты, чайка моя… Один. Всего один раз. Но каким же он будет долгим…
Так все и началось.
Поцелуй длиной в жизнь, то есть – в вечность. Потому что…
2. Самый обычный день
– Ну, кажется все. Мы все-таки успели.
– А как быть с собакой?
– Ну как с ней быть? Ничего, она нам не помешает. Скорее – наоборот.
– Герда, иди сюда, девочка. Давай, давай, не ленись, ну…
Огромный сенбернар, словно нехотя, поднимается и подходит к Берту вплотную. Заглядывает в глаза.
– Умница, – он треплет ее по огромной, тяжелой голове. – Место.
Герде уже тринадцать, но у нее все еще отличные рефлексы. Незнакомых в доме она не любит.