Мы прогуляли не два часа, а, наверное, все четыре, бродя переулочками центральной Москвы и, по-моему, не очень видя дороги. Сидели на каких-то лавочках, стояли под какими-то деревьями в каких-то скверах. Дождя, к счастью, не было, но к вечеру похолодало, Яша надел на меня свою куртку и грел, прижимая к себе. О чем мы разговаривали? Обо всем, это почти невозможно воспроизвести, разговор перескакивал с каких-то глобальных вещей на мелкие и неважные, но существенным было то, что по каждому поводу мы совпадали во мнениях настолько, что иногда произносили какие-то фразы хором, не сговариваясь. Как близнецы, которые обрели друг друга после долгой разлуки. Казалось, этому человеку можно рассказать совершенно все что угодно, и он услышит меня и поймет все как надо. Не то чтобы я собиралась такое делать, на это я достаточно ученая жизнью, но все равно - было хорошо. И просто невозможно казалось ни расстаться, ни перестать говорить.
К Лильке мы вернулись около десяти. Посетители закончились, вещи упаковались. Мы сели на кухне, Лилька поставила чайник... Среди общего трепа я на минутку вышла в ванную, а, возвращаясь (у Лильки в ванную нужно идти длинным темным коридором), услышала:
- Только ты должен понимать - ее нельзя сейчас обидеть. Ей и так хватило. - Это Лилька.
- Я не обижу.
- Ты постарайся. А то я уезжаю, а она совсем одна остается.
- Понимаю. Ты не думай, я...
В этот момент я вошла. Они тут же замолчали, как виноватые, и Лилька стала всем горячий чай наливать. Вот так. Стоит уйти пописать, тебя тут же за спиной начинают сватать изо всех сил. Но не то чтобы я на нее за это сердилась...
Яков вскоре засобирался уходить. Я проводила его до двери. Мы договорились, что завтра, после того как я провожу Лильку в аэропорту (у нее самолет в шесть утра), я подъеду к метро "Речной вокзал", это все равно по дороге, и позвоню. А Яша, который живет там в двух шагах, придет за мной и напоит кофе перед работой. Ну и вообще. После Лилькиного отлета мне, пожалуй, не помешает дружеская компания.
Прощаясь, он поцеловал меня - опять куда-то в макушку - и ушел.
Остаток вечера - или ночи, или нашего последнего дня - мы с Лилькой просидели, обнявшись, на ее узенькой коечке. Разговаривали, конечно, вспоминали, как сидели на этой же коечке год назад, в августе, судорожно слушая радио. Как бежали потом к Белому дому по пустым улицам. Забавно, конечно: так верилось тогда, что вот-вот начнется новая жизнь... В общем, она в каком-то смысле и началась. У Лильки - точно. Но - маленькая деталь - ту новую жизнь, что все-таки началась, мы сделали своими руками. И никакая революция тут ни при чем.
- Этот твой Яков - он в самом деле хороший мужик, - шепчет мне Лилька. - И если он тебе нравится, за него можно выйти замуж. Главное - он тебя увезет отсюда. Работа у него нормальная, не пропадете. И дети свои были, он их любит, значит, и к Костьке будет хорошо относиться.
- Да, это все так, - отвечаю я. - Но времени совсем мало. Он и сам улетает в воскресенье. Что тут сделаешь?
- Все сделаешь, если захочешь. Женят в загсе за два дня, если договориться. Сегодня пришел - завтра поженили. Мы с Лешкой даже взяток не давали, просто попросили, сказали - он уезжает, очень надо срочно пожениться... В субботу загсы работают - значит, у тебя есть время до пятницы.
- Вот и решили, - смеюсь я. - Если до пятницы сделает предложение - так тому и быть, а если нет - то нет.
- Ну и правильно. Тогда будешь думать, ехать ли с мужем в Италию.
- Я-то могу думать, непонятно, что себе думает он...
- А что?
- Понимаешь, я же знаю, как оформляются такие поездки, сама скольким людям оформляла. По срокам - ему уже давно пора начинать...
- Ну?
- Ну - а он у меня пока никаких бумажек не спрашивал. Ни на меня, ни на Костьку. Значит, или сам не едет, или едет, но без нас. Оба, что называется, хуже.
- Не бери в голову. Все равно вы плохо ладите.
- Ладим-то мы неплохо. У нас плохо получается вместе жить.
- Ну тем более. Новый вариант чисто по-человечески гораздо симпатичней, на нем и концентрируйся. Аська, ты пойми, у тебя обязательно должно все получиться, просто должно! Вспомни, как со мной было. Никто же поверить не мог, а получилось же. И у тебя все получится, я буду кулаки держать.
Лилька права. С жизнью все равно надо что-то делать - отчего бы и не замуж... Тем более - мне с Яшей хорошо. С ним можно разговаривать. С Севкой тоже было можно, но не так. Он меня все время чему-то учил, воспитывал - это тоже, может, было неплохо и уж точно интересно, но тут мы говорим на равных. И я, как мне кажется, нужна Яше ничуть не меньше, чем он - мне. Ну или буду нужна. Я же могу стать очень хорошей женой.
Главное - тут все будет понятно очень быстро. Если до пятницы не решится - нечего и мучиться. Забуду - и все, буду что-то еще придумывать, а не так, как с Севкой было. В сущности, я сама дура, что отпустила его год назад, надо было тогда же настаивать и проситься замуж, он бы уговорился, тогда - после путча - он меня действительно любил. Хотя, может, все и к лучшему вышло: с Севкой умирать идти хорошо, а жить, наверное, почти невозможно. И Лилька его всегда не любила...
- Смотри, уже почти три, - говорит вдруг Лилька. - Сейчас мама Рита приедет. Давай сумки пока к дверям вытащим.
Лилькина мать - красавица. Это ее профессия. То есть, конечно, она еще и умница, и очень хороший врач, но это все в ней вторично. Главное, она - красавица. Даже в свои пятьдесят с чем-то лет. Дело тут не в том, как она выглядит, а в том, как она себя ведет. Когда я ее вижу, я замираю и только гляжу в восхищении. Мне бы так хоть когда-нибудь научиться... Впрочем, я многому и научилась. Тут главное - внимательно смотреть и слушать, ничего не упуская. А уж мама Рита за советом не постоит. Ей нравится учить нас жизни.
- Девочки, - щебечет она, - вы запомните: бриллианты должны быть крупные. Обязательно. Только крупные. А бижутерия, наоборот, - помельче. И тогда вы будете совершенно неотразимы. Если важный выход, то нужно скромненько, неярко - только бриллиантики. Но чтобы сверкали. А если не очень важно, то можно просто бусики прицепить.
И при этом улыбается, и кокетничает, и машет ручкой с этими самыми скромненькими, но крупными бриллиантиками... Просто картинка. Через час, впрочем, немного начинает в глазах рябить. И в ушах позванивает.
А с Лилькой, по ее словам, она всю жизнь так себя ведет. Когда они вместе, то совершенно неясно, кто из них мать, кто дочка. Мама Рита щебечет и чирикает, а Лилька пытается о ней заботиться. Лилька рассказывала, что так было всегда, и, пока они жили вместе, она от этого серьезно уставала. К счастью, лет пять назад их квартирный вопрос разрешился к всеобщему удовольствию, потому что мама Рита вышла замуж. За нового русского. Или старого нового русского. Или просто старого еврея - все это совершенно неважно. Важно то, что муж ее обожает - с мамой Ритой по-другому нельзя. Он ее балует, одевает, возит на машине с шофером. На ней-то она сейчас и приедет за Лилькой.
СРЕДА, 9 сентября
Мама Рита прилетает, щебеча. Шофер под ее руководством запихивает сумки в машину, она заставляет Лильку в двадцать пятый раз проверить билет и паспорт, и вот машина уже мчится по пустынной предутренней Москве. Ленинградское шоссе в сторону "Шереметьево". Мама Рита продолжает что-то щебетать с переднего сиденья о красотах Америки. Мы с Лилькой сидим сзади, прижавшись друг к дружке, молчим.
Странно - у меня никогда не было близких подруг. Как-то не получалось. Или было не нужно - я всегда была очень близка со своей семьей, особенно с мамой. Это гораздо теплее и надежнее, чем любая подруга.
А тут, за этот год... То ли потому что жизнь стала такая жесткая и нервная, то ли оттого что не все из нее уже можно было рассказать маме (жалко ее, зачем ей из-за меня переживать, всем и так тяжело), а Лилька так и так была частью этой самой жизни, но я поняла, каким близким человеком может стать подруга. И сколько всего можно с ней разделить. И как это самое разделенное от дележа только приумножается. И как больно потом - расставаться...
В аэропорту нас встречает толкотня и суета. Тут время как будто не существует. Народ бегает, катает тележки, стоит в очередях на таможню. Мы тоже находим нужную очередь, Лилька идет заполнять декларацию. В какой-то момент очередь начинает приближаться к заветному пропускному пункту, я бегу, чтобы позвать скорее Лилю, и, не заметив, со всего маху вбегаю в железную стойку, которой очереди разделяются между собой. Лбом.
Из глаз сыплются искры. Я на минутку слепну и глохну, но тут же, зажав ушиб рукой, бегу дальше. Некогда тут с синяками, очередь пройдет - и что тогда делать? Самолет-то ждать не будет...
Ну вот и все. Очередь подошла, Лилины сумки уехали в пасть просвечивающего аппарата, таможенник-пограничник шлепнул ей в паспорт разрешающий штампик... И она пошла, пошла туда вглубь, по коридорчику, такая вдруг маленькая, в джинсах и черной маечке, тоже совсем одна... И совершенно неизвестно, куда...
Я стою и реву. Прямо так, на людях, никого не стесняясь. Мне страшно жалко - и ее, и себя, и вообще. Что ж за жизнь такая дурацкая...
Ко мне подлетает мама Рита, хватает за руку и тащит куда-то, продолжая щебетать, что в городе неотложные дела, что шофер ждет, что она страшно рада за Лильку, и что мы с ней молодцы. Может, она и права, так и надо. И мы, конечно, молодцы, кто бы спорил, вот только, только...
Я снова сижу на заднем сиденье. Только одна. Машина мчится к Москве. У меня страшно болит голова - и от рева, и от бессонной ночи, и незалеченный гайморит вдруг проснулся. Да еще шишка эта теперь на лбу...