- Типун тебе на язык, - сказала Наташа. - Тьфу-тьфу-тьфу!
И они постучали все трое, чтоб не сглазить, - Рубин и Наташа - по ножке стола, Кунин - по лбу над кустистыми седыми бровями.
- Я мотаюсь, как загнанная мышь, - начал Рубин. - Вы ведь знаете, какую дрянь я пишу, чтобы кормиться.
- Конечно. Про неустанное биение мысли у озаренных исследователей природы. Наука на марше. Мироздание раскрывает секреты младшему научному сотруднику Васе Плюеву. Аппараты современных лабораторий - инструмент его пытливой интуиции. Моральность личной жизни - залог его научной проницательности. За порогом неведомого Васю ждут пути в незнаемое.
- Совершенно точно. Только хуже. Этот стишок я вам читал? "Толпа естествоиспытателей на тайны жизни пялит взоры, а жизнь их шлет к ебене матери сквозь их могучие приборы".
- Илья милый, - сказал старик с непривычной для него серьезностью, - ты бы писал стихи, они ведь получаются у тебя. И вон возьми сразу листок, запиши мне это. И не откладывай его, еще читать будешь. Понимаю, кормиться надо…
Он замолк на секунду, налил Рубину водки, налил жене, делая это истово и с удовольствием, плеснул себе.
- Это мне на весь вечер, Наташка, - предупредил он ее безмолвную просьбу - Вот увидишь. У меня железная воля. И несокрушимое здоровье, - добавил он. - Типун мне на язык, тьфу-тьфу-тьфу - правда, Наталья?
- Хорошо мне с вами, мужики, - сказала Наташа. - Такие вы дураки оба, сейчас редко таких отыщешь. Слушай, Илья, а ведь ты нашел себе в Москве такого же, к нам приезжал с запиской от тебя и целый день прогостевал. Этот, как его?…
- Фальк, - обрадовался Рубин. - Изумительный мужик. Я забыл совсем, что он сюда ездил. Он тоже был от вас в восторге.
- Что они здесь болтали друг другу, Илья, ты не можешь себе представить, - сказала Наташа. - Я умирала над ними со смеху Оба они впали в полное идиотическое блаженство.
- Могу представить, - сказал Рубин с завистью и поднял рюмку.
- Не надо только пить за мое здоровье, - скривился старик. - Лучший тост в мире - со свиданьицем.
Они чокнулись. Водка была холодная, лимонная корка побыла в ней ровно столько, сколько нужно. Наташа выпила свою рюмку до дна, Кунин только пригубил.
- Он хороший врач, должно быть, твой Фальк? - толи спросил, толи констатировал Кунин. - Ты ешь, Илья, ешь, мы с Наташкой целый день ели.
- Так вы дома были? - удивился Рубин. - Что же не пустили меня раньше?
- Военная хитрость дряхлой старости, - объяснил Кунин, нюхая ломтик сыра. - Ты ведь забываешь, сопляк, что я мастодонт, плезиозавр, ископаемое. У меня хватает сил только на вечер, и я целый день лежу, как сволочь, чтобы вечером прийти в себя.
Краем глаза Рубин увидел лицо Наташи. Страх и боль быстро промелькнули на нем, и она чуть опустила голову, чтобы скрыть их. Рубин вспомнил о количестве перенесенных стариком инфарктов. При общении с Куниным это забывалось так же, как и его годы.
- Так что не серчай и расскажи про своего Фалька. Хороший очень врач, правда же? Умен, как собака, аж завидно делается.
- По-моему, он настоящий врач. Я у Фалька не лечился, пациентов его тоже не знаю, но он сохранил редкостную для врача черту - любит своих больных.
- Это да, - сказал Кунин одобрительно. - Это видно. Мы с ним тут заспорили о циниках и романтиках. Что-то я ему сболтнул, а он мне говорит: я никак, мол, не пойму, уважаемый Антон Миронович, вы циник или романтик? Я ему отвечаю, что поскольку романтика изгажена, испакощена и просто засрана деятелями комсомола, то я предпочел бы в циники. Но с другой стороны, я люблю жизнь, у меня с ней длительный роман, так что я романтик тоже.
- Он еще тебе сказал, что ты - циклик, что ли? - вмещалась Наташа.
- Женщина, - укоризненно сказал Кунин, - это был врачебный диагноз, он сказал, что я циклотимик.
- Вот-вот, - обрадовалась Наташа. - Илья, а почему он отказывается объяснить мне, что это такое, и смеется?
- Это не болезнь, это особенность характера, - объяснил Рубин. - Частый переход от хорошего настроения - к очень подавленному, угрюмому. Бывает это с Антон Миронычем?
- Еще как! - сказала Наташа, по-девичьи всплеснув руками. - Так ведь он, злодей, хорошее настроение тратит на гостей и приятелей, а в плохое - так меня тиранит, ты себе даже не представляешь. Я ведь вообще несчастная женщина, - сказала она бодро и радостно. - Давай еще по маленькой, Илюша? Выпьем за здоровье этого деспота?
- Ни за что, - сказал Кунин. - Разливаю я, и тосты мои. Вам же нужен за столом пошляк. Это я.
Уважительно наклоняясь, он налил им полные рюмки.
- Друзья мои, - торжественно сказал он. - Давайте выпьем за все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что, все-таки.
И снова сделал капельный глоток.
- А для души писать уже не остается времени? - спросил он Рубина и тут же спохватился: - Кроме стихов, разумеется. Это у тебя важная ветвь. Прочти стишок, после ответишь. Любой.
Рубин покосился на Наташу: лицо ее было безоблачным и счастливым. Он подмигнул и прочитал вспомнившиеся строчки: "Когда в семейных шумных сварах жена бывает не права, об этом позже в мемуарах скорбит прозревшая вдова".
И уже на середине спохватился, какую дикую бестактность допускает в доме, где вот-вот это случится но нельзя было останавливаться, было бы хуже. На Наташу он старался не смотреть, а Кунин поощрительно захохотал:
- Запиши, сразу запиши, я буду их читать Наташке, когда она меня пилит.
Рубин хотел сгладить свой промах, но, как всегда в таких случаях, ничего не всплывало в памяти.
- Дайте я вам похвастаюсь, - сказал он. - Тут недавно у тещи в доме был семейный праздник и пришел один дальний родственник, недавно окончил университет. Весь из себя филолог. С такой естественной заносчивостью молодого ученого, который много знает, а еще большее вот-вот поймет и объяснит.
На Наташу Рубин все еще боялся посмотреть.
- Заговорили почему-то о фольклоре. Он им тоже занимается. Я ему говорю, что умер фольклор, задавило его насмерть радио и прочие успехи прогресса, и теперь фольклор сочиняют профессионалы. Вы, он говорит, дядя Илья, просто не в курсе жизни, множество есть народных частушек и до сих пор. Удачных? - спрашиваю. Литература, отвечает он надменно. Почитай, говорю. Читает шесть штук. Из них три - мои. Я от гордости чуть не лопнул.
Наташа захлопала в ладоши.
- Какие, Илья?
- Да вы их знаете наверняка, им уже лет двадцать, - сказал Рубин. - "Ты, подружка дорогая, зря такая робкая, лично я, хотя худая, но ужасно ебкая".
Мат воспринимался в этом доме, начисто лишенном ханжества, спокойно и с удовольствием, если служил своему благородному назначению оттенить и заострить смысл и чувство сказанного.
- Еще, - попросил Кунин. - Эту я знаю.
- Тоже старая, - сказал Рубин. - "Я евреям не даю, я в ладу с эпохою, я их сразу узнаю - по носу и по хую".
- А третья? - Наташа явно была рада уходу от того идиотского напоминания.
- Слушай-ка, - сказал Кунин. - А ты ведь все свои частушки пишешь от женского лица, что это за тайная аномалия?
- Не знаю, - искренне пожал плечами Рубин.
Третью он читать не хотел, ей тоже не следовало звучать в доме, где есть старик. Спеша уйти от просьбы и не в силах подыскать замену, он торопливо и оживленно сказал:
- Нет, я другому стишку больше радуюсь. Его бы можно в виде эпиграфа подарить какому-нибудь журналу из иностранских на русском языке. Все мечтаю его Синявскому в "Синтаксис" послать. Они там единственные о наших проблемах здраво рассуждают.
- Ты читай, читай, - прервал его Кунин.
Рубин прочел с выражением: "Благословен печальный труд российской мысли, что хлопочет, чтоб оживить цветущий труп, который этого не хочет".
- Годится, - скупо похвалил старик и наполнил рюмки снова. - Давай, Наташка, выпьем за это бесплодно растраченное дарование.
- Почему же бесплодно? - обиделся Рубин. - Я сейчас взялся за настоящую книгу.
- Печатную? - брезгливо спросил Кунин.
- Как получится. - Рубин и вправду еще сам того не знал. - Я наткнулся на судьбу удивительного человека. Был такой художник и поэт Николай Бруни…
- Музыкантом еще он был, - сказал Антон Миронович.
Pубин остолбенело смотрел на него.
- И летчиком, - самодовольно добавил Кунин. - Ты все время забываешь, Илья, что я динозавр и мамонт. Птеродактиль я. Из раньшего времени, как говорила наша кухарка. Я его просто знал, Илюша.
- Вы… - Рубин был ошеломлен.
- А ты ищешь его следы в пыльном книжном вранье, не правда ли? - Кунин сиял от удовольствия.
- Не совсем, - Рубин пришел в себя. - Я ищу людей того времени. Только знаете, честно говоря, я о вас и вправду даже не подумал.
- Это делает честь мне, но не тебе, - Кунин быстро взял бутылку и плеснул себе водки. - Согласись, Наташа, что я должен освежить свою память для предстоящего интервью, - важно сказал он.
- Здорово вы меня, - медленно протянул Рубин. - И как долго вы общались?
- Один вечер, - сказал старик. - И поэтому я помню его всю жизнь. Он увлек мою любимую девушку.
- Всегда одно и то же, - сказала Наташа.