Как по волшебству, появился отец Поль, с удивительной легкостью лавирующий своим грузным телом.
- Извините меня, Алекс, я видел, что вы в затруднении… В муниципалитете возникла некоторая обструкция, сами понимаете, если я это знаю…
- Так что же?
- Ну вот я и позволил себе сделать один, нет, два звонка… В полиции у меня кое-какие друзья…
Честно говоря, Алекса просто-напросто приперли к стенке.
Теперь шапито было набито до отказа. Воздуха уже не хватало. Сегодня вечером обмороков не сосчитаешь. Но наконец-то можно было начинать.
- Мсье Боду! Мсье Алекс!
- Что?
Он собирался отправиться за кулисы и послать за Дикки.
Программы! Про программы забыли!
Это был ощутимый источник доходов. А новые программы с вложенной в них мягкой пластинкой (рассчитанной на пять-шесть прослушиваний) стоили по десять франков, и их можно было продавать тысячами.
- Фанаты! Те, что пришли пешком, а? Девчонки среди них есть? Аппетитные?
Серж покривился:
- Фу, фу…
- Сунь им программы. Их это утешит. И пусть будут повнимательней, хорошо? В такой толкучке у них могут стибрить денежки. Никакой возни с мелочью. Пусть берут только бумажные купюры или монеты по десять франков, понятно? Усадить вас, отец мой? Вы это вполне заслужили! Без вас…
- Друг мой, мне это было только приятно! Скажите Дикки… Увы, я уезжаю в Гренобль. Там у меня самого завтра нечто вроде шоу, если можно так выразиться…
- Ну так спасибо еще раз, - смущенно бормотал Алекс, он не привык получать подарки.
Чтобы подойти к эстраде со стороны кулис, им пришлось обогнуть шапито, внутри которого яблоку негде было упасть.
Отец Поль удалился. Алекс отметил, что у него такой же, как у Дикки, белый "мерседес". "Он не теряется!" - подумал Алекс с восхищением и вернулся в шапито.
Продававшие программы девушки двигались будто по сыпучим пескам.
- Такое впечатление, что у них мешки на ногах! - заметил Серж, который, между прочим, не так часто шутил.
Изучение новых программ с великолепной фотографией Дикки - в джинсах, с обнаженным торсом, развевающимися на ветру волосами, верхом на великолепном камаргском скакуне, - и особенно новой пластинки, вложенной в пухлый буклет, отвлекло внимание публики. К тому же все наконец разместились, по краям и в центре на землю постелили брезент, чтобы можно было сидеть и не слишком промокнуть… "В конце концов все утрясается, - с огромным облегчением размышлял Алекс. - Но мы еще раз оказались на грани катастрофы. Только бы Дикки был в форме".
Девять часов сорок минут. Дикки подъехал к шапито.
Полина продала сто шестнадцать программ и нашла себе место за столбом. Она на седьмом небе. В тот долгожданный момент, когда Дикки появляется на сцене, девушка украдкой бросает на землю последнюю плитку шоколада. Под наплывом охвативших ее чувств, она только что дала себе обещание не есть шоколада на протяжении всех гастролей. "Любви должно хватить…" - восторженно повторяла, точнее, цитировала она.
- Вы, кажется, дебютировали не как певец?
- Нет. Я испробовал многое, даже танцевал…
- В "Фоли Бержер"?
- Да, в "Фоли Бержер". Затем работал в разных кабаре, в кафе-театре…
- Вы, кажется, были тогда ассистентом у иллюзиониста?
- Да.
Алекс восхищался невозмутимостью Дикки. В самом облике певца было некое достоинство, которое восполняло многое другое. Красноречивым Дикки не назовешь, но, по крайней мере, он не болтал глупостей. Понял ли он, насколько враждебен этот тип? "Ассистентом" - слово рассчитано на то, чтобы задеть.
- Что натолкнуло вас на мысль стать певцом? (подразумевается: как только подобная мысль могла прийти вам в голову?)
- Мне просто этого хотелось, - отвечает Дикки с непринужденной улыбкой. (Его взгляд устремлен на лоб собеседника, в точку, расположенную на два-три сантиметра выше глаз. Этот трюк, приводящий собеседника в замешательство, он изобрел сам.) - Мне этого хотелось, поэтому я и отправился в турне с Анни Корди в роли статиста…
- Так вы, значит, попробовали себя и в эксцентрике? Поистине вы на все руки мастер, - с презрением бросил журналист. Ему, наверное, было лет шестьдесят пять, он зарабатывал по четыре тысячи франков в месяц в "Дерньер нувель" города Бордо и был настолько уверен в глупости Дикки, что даже не пытался скрыть своей едкой иронии.
- Я не пробовал себя в этой области. Эксцентриком была звезда представления Анни Корди, которой я искренне восхищаюсь. А я стоял за кулисами и напевал "у-у-у". Никто меня не видел, но…
- Какая скромность!
Казалось, Дикки даже не заметил, что его прервали.
- Но именно это пробудило во мне желание петь. Хотя в глубине души я всегда этого хотел. Я стал брать уроки…
- Простите?
- Я стал брать уроки, отрабатывал дыхание, искал репертуар и дебютировал, просто так…
- О! Просто так! Но не без грозного арсенала из огней юпитеров, блесток, оглушительного оркестра, грима… довольно странного… девочек…
- Я сторонник зрелищности в спектакле, - невозмутимо ответил Дикки.
Больше он не сказал ничего. Алекс, готовый вмешаться в любую минуту, держался чуть в стороне. Но ему редко приходилось вмешиваться. Дикки, лишенный дара красноречия, владел искусством молчания. Он мог молчать на протяжении нескольких секунд, абсолютно не испытывая неловкости. Просто-напросто ждал, грациозно опершись всей тяжестью тела на одну ногу, если стоял, или на локоть, если сидел, даже не курил и не прятал свои голубые, правда, пустые глаза. Эффект не заставил себя ждать. Несмотря на свою внешнюю самоуверенность, г-н Метейе заерзал в кресле. Они все-таки находились в гостиной крупнейшего в Бордо отеля.
- А ваш персонаж? В нем есть что-то от Элиса Купера, немного от Ленормана и от Демиса Руссоса? К кому, с вашей точки зрения, вы ближе всего?
"Ага, сдаешься!" - с удовлетворением подумал Алекс. Он все же был доволен, что Дикки не начал с подсказанного им комплимента по поводу "Истории Тулузского графства", - увесистого тома, которым разродился этот тип, и наверняка раскупленного в количестве не более двухсот экземпляров. Зачем изощряться перед такими неприятными людьми!
- О! Что касается пения, я, пожалуй, ближе всего к стилю Синатры, - сказал Дикки, как было условлено.
Тип издал смешок, означавший нечто вроде "губа не дура". На этот раз Дикки сделал паузу и с участием произнес:
- Вы не любите Синатру?
- Я и не задумывался об этом, - ответил собеседник, отброшенный на прежние рубежи.
Он снял очки и протер их носовым платком.
Дикки продолжал:
- Да, не певец, а само обаяние… Но мне хотелось привнести в мой репертуар личную ноту, не ограничиваться песнями о любви или, точнее, придать им более глубокий смысл.
- Метафизический? - перебивает тип, пытаясь сделать последний выпад…
Дикки давно умел парировать такие удары. Это был настоящий профессионал.
- Слишком громко сказано о вполне обыденной вещи. Смысл нашего бытия… жизни… Даже совсем простым людям свойственно задумываться об этом, не правда ли? Даже тем, кто не может облечь свои мысли в слова…
Это была фраза Лоретты, дочери пастора и автора текстов к ряду его песен; она же поставляла обширный "материал" для интервью и одновременно придумывала эпизоды из "Жизни Дикки-Короля", которую писала. Дикки произносил эту фразу мягко, но с непоколебимой убежденностью. "Дерньер нувель" была левоцентристской газетой. Г-н Метейе понимал, что не может отказать людям скромного положения, не блещущим красотой слога, в праве на "метафизические" размышления. Во всяком случае, открыто заявить об этом или написать в газете. И даже самому себе он едва ли мог признаться, что, по существу, сам был в этом не уверен. Он признал себя побежденным. (Статью ему пришлось начать с такого недоброжелательного замечания: "У Дикки Руа, по-видимому, великолепный "мозговой трест". Его реплики тщательно отработаны, и он выдает их очень к месту…")
- Не хотите ли что-нибудь выпить? - предложил Дикки с безупречной учтивостью.
- Нет, нет… Мне было очень приятно… Я должен идти писать статью… Между прочим, мне очень поможет в этом ваша интересная биография, для того, я думаю, и написанная.
Он отступал, пытаясь все же не ударить в грязь лицом. Дикки проводил его до дверей гостиной.
- До свидания, господин Метейе. Мне было очень приятно познакомиться с автором замечательной книги "История Тулузского графства", о которой я так наслышан.
Эта метко пущенная "стрела" добила г-на Метейе, который исчез, бурча что-то себе под нос.
- Гениально! - вопил Алекс, корчась на диване. - Гениально! Я думал, что ты уже не скажешь этого. Да еще так, на пороге, - получилось великолепно! Сверх-гениально!
- Да! Неплохо, - удовлетворенно сказал Дикки. - Я с самого начала заметил, что он агрессивен, и сказал себе, если это тотчас же выдать, получится, будто я перед ним пресмыкаюсь. А в последний момент…
- Это было классно, поверь мне! Парня просто перевернуло! Официант, двойной виски! О нет, тебе нельзя. Ну, если хочешь, чуточку.
- Коли так, лучше уж совсем не пить, - ответил все еще улыбающийся Дикки. У него было такое ощущение, будто он выдержал трудный экзамен.
Он терпеть не мог интервью. Каким-то животным чутьем улавливал даже глубоко скрытую иронию, еле заметное презрение, присущее большинству журналистов, считавших, что популярный певец непременно должен быть невеждой, а если на его счету тысячи проданных пластинок, то невеждой претенциозным.
- Томатный сок, - попросил Дикки смиренно. - С солью и перцем, пожалуйста.