Перед воротами встречает прислужник Артюха, парнишечка кудрявый. Он уж оповещён: важный человек послан правительством. Тот смотрит пытливо. Выбрал себе в доме комнату, велел несколько приготовить для жены. Потом пообедал и Артюхе: чуется, дескать, что хозяина кто-то похитил, а того проще - убил.
Артюха поклонился четыре раза кряду и говорит: "Как барин пропали, так на другую ночь одна из ихних коров отелилась". - "И что?" - "С телёнком всё ладно. Хороший". - "Так и к чему ты это?" Парнишка объяснил: умные, мол, люди говорят - если бы барина обидели или лишили жизни, телёнок был бы с двумя головами. "Наш хозяин таковский! Поди его обидь, когда он сквозь три каменных стены пройдёт, и ни одна не повалится".
Егерь: "Мог бы он сделать, чтобы стены повалились, сквозь них и проходить было в не надо. Но у нас пока беседа о другом: куда он делся-то? Вижу, что знаешь. Гляди не упусти награду! Сам царь даст тебе сукна на сюртук".
Артюха заморгал, рот приоткрыл. "Хорошо бы, - говорит, - и саржи на подкладку". - "Даст и саржи". Тут парнишка замер на месте. А Егерь: "Будешь задумываться - другие скажут. Да и знаешь ли ты чего?" Тот кивнул. "Как вы, - говорит, - ваше высокородие, обещаете про сюртук, так и барин грозился перейти в простую жизнь. Стану, дескать, жить как птицы. А у нас невдали есть лесное место, где бьют из земли родники. Зовут его Пивная Пипень. Там обитают птицы и зверьки, какие прежде были барышни и офицеры. Колдовство их уделало. Куда ж ещё барину удалиться, как не к ним? У них и гнездо себе изготовил".
Что парень рассказал, вовсе не касалось Пивной Пипени. Народ любит слухи тасовать и путать и уж больно охоч менять географию. Барышни и офицеры - жертвы колдовства - обретались в месте по названию Лесистый Кутак, а до него от Пивной Пипени восемьдесят вёрст с гаком. Но Егерь услышал рассказ впервой. Верь не верь - бери на заметку. Думает: "Одна условная вероятность уже есть". Приметил ещё: парнишка нет-нет да в окно зырк! За окном баба развешивает бельё. Рослая, видная. Наклонится к тазу за стираной вещью: то-то окорока! Если в не юбка, вовсе было бы загляденье. У самой что ни на есть раскормленной кобылы они похудее.
Егерь: кто, мол, такая? Артюха глаза прячет, зарумянился, как девушка. "По хозяйству служит. Галя Непьющая - имя ей". - "По родителю это или прозвана?" Артюха: "Раз она вино и бражку не принимает, а воды пьёт самую малость, то, видать, прозвана". Егерю интересно: почему она воды-то пьёт мало? Парень в ответ: "Уж очень могучая телом. Говорят, нутро у неё будто пеклом горит и силу сушит-смиряет. Но если она напьётся вволю, угасит пекло - жди погибели. Может мужика в страстях до смерти допечь".
Егерь глубже вникает: "Семейная она?" - "Теперь-то, кажись, и так. Недавно пустила в избу чужака, а то одна жила". - "Что знаешь о чужаке?" Артюха пораскинул умом. "В летах человек, ходит горбится. Ворожить горазд. Этим и достигает, что удаётся ему Галю пронять. А то - была бы ей утеха от такого худосочного? Небось, люди зря не скажут: не стала корова молоко давать, а он пошептал - и она снова здорова. Всей деревне угодил - сколько уже вылечил порченой скотины".
Но Егерю интереснее то, как знахарь доводит женщину до счастья. Смотрит в окно: Галя пошла куда-то. "Не домой она?" - "Домой", - Артюха ему. "Далеко живёт?" - "Куда ближе - прямо за садом". Егерь ещё спросил о том, о сём, велел подать шляпу с пером страуса - и к Гале. Она на дворе у себя, возле телеги. Ось смазывает - и нагнулась к плошке с дёгтем. Чтобы юбку не запятнать, задрала её, подол подоткнула за опояску.
Гость чего прекрасного ни навидался - а тут и дышать забыл. Два кургана ворочаются! Он себе: "На эдакие валы не взвезут и волы! Вот была в благодать - эту крепость занять".
Галя его увидала, спохватилась и расправила юбку. Он смотрит любезно, говорит важно: "Известно, кто я?" Она глаз не подымет: "Сказать не смею". - "Говори, чтобы я не рассердился!" - "Во, во, знать, вы - оно". - "Какое-такое оно?" - "Которое ждали. Начальство от государя! И повариха мне вас показала в щёлку, как вы обедали. Скушали телячью ногу". Он подошёл поближе, добавил в лице доброты: "Твой дома?" - "Нету, ваша боярская милость. Уехал в село Бабаки - заговаривать от запоя тамошнего батюшку".
Его грусть и возьми: за грехи мне случай на позор на жгучий! Чего бы теперь ладнее, как не запрячь два тела в одно дело? Но на скользком кость ломится, поперёк лужи кол не стоит. Есть, однако ж, средство - достав из порток, запрудить поток. Ведает знахарь, чем устраивать самопомощь, и я допытаюсь.
Сам Егер недаром поел с эскимосами мёрзлого мяса: подглядел, что к чему шаманы прилагают, с чем мудрят. Обошёл он вокруг Гали и говорит: "Твой должен где-то держать вороний клюв - в кусочек кожи завёрнут". Она было ахни от страха, но потом опомнилась. "Клюв, - говорит, - или чего другое, но припасено у него". - "Как с тобой лечь, кладёт он это под тюфяк?" Она за сердце схватилась, но затем пришла в себя. "Дак, - говорит, - под тюфяком всегда и лежит".
Гость побежал проверить. Приподнял тюфяк: есть! Чехольчик из чёрной кожи, а в нём - клюв ворона. "На догадку и находка!" - с этой мыслью новые Гале вопросы, но уже веселее: "Пьёт он чего, прежде как начать с тобой?" Её будто ужас обдал, глаза выпучила. Но потом отошла. Водку, мол, он пьёт и приговаривает: "Не родная ли ты мамочка?" Егерь кивнул. "Небось, принимает не по-простому?" - "Нет, сосёт через вот это", - и подала трубочку из полой птичьей кости. Егерь разглядел на ней знаки, и душенька затрепетала - таинственней не увидишь. Неуж, мол, далась мне судьба?
Велел принести водки - да в посуде, из какой знахарь пил. Галя на стол фляжку: четыре грани, толстое стекло тёмно-зелёное. "Пробку, - говорит, - он зубами вынал". Егерь: "О!" - и так же зубами вынул, приказал Гале выйти. Снял с себя всё, что ниже пояса: ноги жилистые, кривые, поросли жёстким волосом. А куртка богатая! шляпа с заморским пером.
Взял в левую руку чехольчик, где вороний-то клюв, в правую - костяную трубочку. Прижал к мошонке средство, во фляжку трубочку погрузил - и как потянет! После седьмого глотка крякнул и сладко шепчет приговорку: "Не родная ли ты мамочка?" Сам думает: "А ведь вправду роднее-то поищи!"
Фляжку опустошил: хорошо! Оглобелька полу куртки приподняла. Он аккуратно коснись пальцами оголовка, говорит: "Не проси, копытце, в улей вломиться". Как бы, мол, спешкой ворожбу не попортить. Дичь перед варкой в воде держат, а варят - не до пяти считают. Так и тут: вся полнота пользы наспех не дастся. Вытомиться надо, озвереть до дикой страсти, тогда и показывать бабам истый натиск. Тоже то удобно, что есть, где дичать да заодно Разлучонского высматривать.
Выскочил из избы и, чтоб на Галю не кинуться, прыгает на одном месте. "А ну, - орёт, - как мне попасть в Пивную Пипень?" Галя несла в баньку дрова - посыпались чурки наземь. Он прыг да прыг, а её глаза: вверх-вниз, вверх-вниз - зачарованы тем, что из-под куртки торчит. Подошла слабыми шажками, наклонилась и говорит будто залупе, а не ему: туда-то дойти, там повернуть. "Опосля лесом, лесом, и будет Пипень Пивная".
Побежал он - борзыми не догнать - в шляпе с пером, в куртке, да голоногий; зад и именье на виду. Тут в события замешайся загадка. После неё надо убить каждого следователя, который слушает свидетелей. Но это - дело дружинников, а загадка - вот она. Создалось влияние на тех, кто наблюдал безобразие. Они видели не его, а словно в идёт человек в одежде из золотой парчи, в красных полусапожках, на голове - тюбетейка, усыпанная самоцветами. Впереди него тянется артель нищих. Они голосами - до чего чистыми! - поют: "Небо злое, грозовое! Грозовое, штормовое..." - и из котомок выгребают бисер, на дорогу горстями сыплют.
Не про то слава, что чисто пели. Бисер - как они прошли - остался лежать и поблескивать, вот что! Попробуй обрати его в сор - фиг! Как верить-то в чудеса науки?
Нашлись - кричали другим: "Не берите! Горя не оберёмся!" Но народ, конечно, собирал. Продадут - и пошёл выпивон. Нападало потом и горе. Но, можно подумать, его до того не видали. Есть чего вспомнить. А тут дожила до сего дня светлая память в виде поговорки: "Где тот конь, чтоб высер на дорогу бисер?"
Ну, а когда Егерь прибежал к Пивной Пипени, туда и Артюха на коне. Узнал от Гали устремление гостя - привёз ему пищу. Тот у родника ноги мыл. Затребовал три воза сушёных коровьих лепёх - кизяков, - соломы воз. Где родники образуют ручей, там велел сложить из кизяков укрытие, кровлю набросать из прутьев и соломы. Поселился навроде скотовода, который пропился и хочет птицеловом стать.
У ручья лесные голуби садятся: попить-поплескаться. С поляны дергач голос скрипучий подаст. И сколь иной птицы кормится, от врагов хоронится. Средь кустов заяц мелькнёт. Жаба выйдет из-под корней, обдумывает что-то своё...
Егерю привезён бочонок водки. Два раза на дню Артюха с питанием: мясо в горшочках, с груздями солёными запечено. Егерь приберёт, сколько свадьбе в мясоед не умять, в убежище влезет: еле поместится меж кизячных стенок. Перед всхрапом успеет шепнуть: "Скотинься, тело, и зверей - будет мужество ярей!"
Однажды пробудился за полдень, черпак водки выпил и не поймёт: что за изменение в природе? Под осокорем белеет голая краса-стать, сисята-торчуны изюминами манят. Гляди-ка, ляжки цветок зажали. Не фонарик ли ночной прозваньем? Светит не светит, а на свету и мысок и плоский животик. Ножки топ-притоп, а цветок не сронится. Плотно взят - стережёт клад!