Егерь себе: "Правду паренёк толковал, что тут барышни в образе птиц прозябают. Эта, видать, из птичек сиповок. Или королёк?" Чтобы её не вспугнуть, не встал в рост, а, согнувшись, боком к ней. Тихонечко руки развёл - хвать! обхватил её ниже спинки: убеги! И лишь тогда стал распрямляться: ладони ей под окорочки - оторвал от земли девушку. Она уж цветка не держит - обняла ножками человека, его шею ручками обвила. Он шепчет: "Цветочек - это так, сновиденье, а на толстолобый подпорыш осесть - это мудрость!" Прислонил её спинкой к осокорю, приладился, она тоже подсобила. Взялись за действие. Он силён, она не квёлая - так и заходило весло в уключине!
По успеху и хвала. Тех заслуга велика, кто умеет встояка.
Отмахались умелые, Егерь соснул с часик в своём убежище, выглянул. Время к вечеру, а зной не легчает; духотища. В ручье девушка моется. Кажется, будто другая уже. Выскочила на берег - верно! Приземистей, задастей, чем первая. Встала на четвереньки, смотрится в воду, как в зеркало. Он взял в зубы соломинку, подобрался на карачках к пригожей - и кольни соломинкой в окорочок. Она обернулась, а он: "Не садись, гол зад, в овсы, а почуй мои усы!" - да ржать. Как она его отбрила! "Вы видели, чтобы я в овсы садилась?" - покраснела свёклы красней. Он не знает: пардон, что ль, сказать? Втолкнул поршень и тогда уж: "Пардон". Будто ей теперь до того.
Такие встречи-труды и пошли у него, и пошли. Третья хорошая явилась, потом - опять первая. И ни разу не сорвётся тормоз, хоть дёргай колесо до бешенства. Как после этого плечи не расправить? Подбоченится, думает: "Идут ко мне телом обмяться, щедрость получить - и снова летают птицами. Вон куропаточка села. Была моей! И вон та уточка. И сойка. Мне ли вас не узнать?"
Оборотни и те, мол, от меня в лёжку лежат! Очень растроганный, лезет спать в укрытие из коровьего навоза. Снятся голые бесстыдницы и куропатки, а надо б, чтоб снились глухие платья и строгие лица. Ходят-то к нему учительницы из сёл. Молодые, а женихов для них нет; деревенские парни им не ровня. Просто мление унять и то не с кем. Дай Игнату или Нилу Нилычу - ославит жена, службы лишишься.
А тут узналось: поселился в лесу сильный мужчина, самим царём направлен. К роднику жизни да не поспешить? Наладились пробираться через дебри, кружным путём. Удумали умницы использовать слух о заколдованных барышнях. Спрячут одежду под кустами или в дупло и изобразятся с цветком.
Егерь разохотился продолжать. Уверен, что где-то здесь Разлучонский таится. Никуда, мол, не денешься - выдашь себя. Приказал Артюхе, чтобы, помимо обычного, привозил горшочек сметаны с вареньем. Останется Егерь один - оглядится, отнесёт горшочек в чащу. Там из валежника выступает пень, оброс грибками. Поставит на него горшок, скажет направо, а после налево: "Не побрезгайте. Ни я и никто сметану не трогал".
Той-то порой прибыла к поместью Полинька. Ехала, наняв карету и прислугу. Следом багаж везли: французских платьев дюжину дюжин да ещё несколько. Привыкла к форсу.
Кто в поместье служил, все набежали. Она из кареты показалась: личико - волшебство зари! Брови - ястребок прильнул, крылья вразлёт - на переносье сошлись. Глаза из-под них - огнистая синь гордяцкая; в плен только и сдаваться им. Губы: солёным помидором стать - чтобы присосом впились. Причёска - смоль; локоны сажевые вдоль щёчек бело-розовых колышатся.
Артюха было ей подножку каретную опустить, а слуга с запяток прыг: толкнул его. Каблуком ему на ногу - и сам подножку примостил. Полинька - даром что глядела поверх голов на бельведер - приметила и это. Долговязенький парнишка уж больно кудреват: над мордашкой - будто папаха золотистого каракуля.
Прошла в дом, осмотрелась в комнатах и велит Артюху позвать. На ней платье креп-рашель: по ночному небу узорная позолота. Плечики голенькие - голубкам целоваться на них. Он стоит тихонький, а она: ах! так и запустила в обе ручки в кудри его! "Мой человек сделал вам больно грубым сапогом. Покажите это!" Артюха задрожал: "Это?" Она: "Разумеется!" Он перекосил лицо на плач: "Пожалейте мой стыд, ваше сияньице". Как она ударится в смех! "Стопу покажите отдавленную!"
Снял он лёгкий ботинок: за барином донашивал. Она замечает: мозолей нет, пятка не разношенная, а кожа - как у молочного поросёночка. Соблазнительный паренёк. Сосун сердечный.
Спросила: "А девицы здешние, видимо, толстопятые?" - "Ух, толстопяты!" Она снова в хохот: чёрные локонцы так и заплясали вдоль щёчек. Глазки гордяцкие стали слаще малины-вареньица. "Хотел бы, - не говорит она, а мурлычет, - разницу увидеть?" Он привскочил: "Совершу, как прикажете!"
Она думает: "Чудо, какой чудак! Не мой ли долг - поднять его до благородства?" Но покамесь спросила, куда отлучился её муж. Артюха голос приглушил и, как о страшной тайне, слово за словом... толкует о заколдованных барышнях и офицерах. Сперва-де его барин к ним подался, а после - её супруг: и к ним и к барину. Она не поверила. "Какая милая темнота! Ишь, завёл язык. Ну ничего, и я его заведу кое-куда в свой момент". С улыбкой объявила: "Я знаю, что да почему. Кочевники пригнали табун, и муж объезжает горячих кобыл! Поеду погляжу".
Велит запрячь в коляску-ландо и подать платье люби-сквозь-блондо. В нём спинка открыта - до последнего позвонка нижнего, до ложбинки. Талия обтянута - лебяжья шея. Взирай-любуйся: лебедь раскинул крылья и под ними два мячика холит.
Подкатила к кизячному укрытию, кучер Мефодьич ткни пальцем: "Вон ихо степенство!" А Егерь только-только попрощался с одной из голеньких. Вылакал черпак водки - стоит на карачках, мочится. Полинька - вздрог-вздрог; под крыльями у лебедя мячики встрепенулись: на волю рвануть.
Егерь спьяну её не узнал. Видит: явилась какая-то разодетая. "Никак, мне в укор?" - и взъярился. Мы-де познали здесь голый рай, а ты - нарушать?! Из горла рёв рёвом. Отревел с минуту - орёт: "Не форси-ии!!!" И бросил в неё конским яблоком. От Артюхиной лошади оставался навоз. Подарок - шмяк по пояску, по тугому животику. На пряжку плюха налипла. У Полиньки губы вздуйся, брови изломились. "Мой папа - фельдмаршал!" Пальчиками сбоку за поясок: "Фу!" - да как дёрнет. Он и порвись; пряжка матерьяльчик сквозной-воздушный зацепила. Платье - вжик! - рассеклось и слетело, с навозом-то.
Мефодьич сидел на козлах - эка уставился! Хочет высмотреть у барыни самое барское-дорогое. Плешивый уж - а так бы и впёр в укромный зазор! Полинька к нему ястребицей. Отняла кнут, мах-мах: скидавай-де рубаху. Её на себя, а ему приказала платье натянуть. Порвано - зато и налезло. Поехали домой. Она сидит в ландо в кучерской рубахе, а кучер будто обрывками покрывальца обвязан; лоскутья трепыхаются на ветерке, но кое-кому - именины. Именинник окреп: ещё чуть - и покажет ласточку в небе. Мефодьич мается: "Барыня в хоть одним глазком глянула!" А то она исподтишка не увидала. Вот уж ей диковина - у кучера морковина.
Влетела в дом, пробегла семь комнат до кабинета и вызывает Артюху. На "вы" к нему. Вы, мол, мне доложили о заколдованных офицерах - как они обречены страдать в виде птиц и зверьков. "Я хочу разобраться в их судьбе. Утром доставьте какого-нибудь!" Он вышел - она глазки закрыла: предвкушает, что будет завтра происходить. А о Егере у неё вывод: "Неспособный мужчина. Оттого и запил, сбежал, пытается позор в навозе пережить. Ну, вольному воля! У меня свой долг есть".
Утречком в ванне понежилась, служанки её одевают. А Артюха ездил ночью в лес, кликал-кликал несчастных - никакая птица не подлетела, и хоть бы отозвался хорёк или ёжик. Тогда он в сарае поймал индюка. Принёс в кабинет - туда и Полинька через другую дверь. Ястребок-барынька! Наряд на ней хитрого интересу: мерси-муслин-припаси-ка-клин. На причёске - холм-елбань: округлая шапочка зелёная, перехлёстнута наискось золотой лентой. Груди - самые кончики - чуток прихватила материя; от пояска бежит вниз лазурь с золотом. Из разреза то одна ножка, вся до межеулка, то вторая стать преподаст.
Артюха стоит с индюком на руках. Полинька со всей заботой: "Мусьё офицер, как вам тут?" Сказала индюку, а улыбочка на паренька просияй. Кудрявенький! долговязенький!
"Пустите его на пол. И разуйтесь".
Он снял ботинки, а как голову поднять - глянул в окно. Оно начиналось чуть не от пола: видны огороды, лесок. У леска Галя Непьющая чего-то собирает: поди, рвёт черемшу. Юбка задрана, и с этим видом баба в наклоне. Окорока от жаркой силы в испарине. Липнут к ним комары, слепни: кому бы казнь, но Гале - отвлеченье от жажды.
Артюха навострился смотреть, а Полинька будто про индюка: "Огрубелый мусьё! Никакой любезности к мадам. А будь козочка недоена, сласть-очко раздвоено - тоже клюв в сторону?" Индюк ковёр клюнул, почистил о него лапу. Полинька круть-верть - и к парнишке. Указала на свою шапочку-елбань, его руку взяла, к пупку прижала, тихонечко книзу ведёт: "Хочешь - палочкой елбань или звёздочку достань!" Он слышит, нет? Другому зову привержен. Она прямее: "Где смак-пастечка медова - встояка насесть готова?" Артюха: "Не могу сказать. У господина офицера спросите!" - отвернулся к окну, Галю кусаную зрит: валуны необхватные.
Полинька всю досаду - в резвость, подскочила к индюку: "Негожий вы, мусьё! Ох, взыщу!" Тот: "Кулдык, кулдык!" Она носком туфельки ему на лапу. Он - всхлоп крыльями, она как отпрянет! Лазоревый муслин оторвался от пояска, открыл белые булочки. Полинька: "Грубиян! Пригласи таких-то - норовят тут же сдобу перелапать!" Паренёк назади неё, она индюку выговаривает, смешочки сыплет - бац-бац ладошками по калачикам. Дразнит круглыми с пришлёпкой, в оттопырку вертит попкой. Обернулась к Артюхе лицом: "В межеулке зев горяч - елдачок скорее вкрячь!"
Он чуть не в стон. Сердчишко не туда рвётся. "Барыня! Ковёр замерзит!" - хвать индюка и в дверь. Она ножками затопала: "Зарезать немедля!"