- Догадывается, наверно. С Зинкой ты лучше сама поговори, чтобы она не от нас всё узнала, а от тебя, - сказала Макарова.
- Я так и сделаю.
Наташка медленно закрутила пробку красивого маленького флакончика. Медленно поставила его на тумбочку и обернулась от зеркала к девчонкам.
Хороша была Поливина! Эх, хороша!
- Девушки, не переживайте! Всё будет прекрасно! И нечего смотреть на меня, как Ленин на буржуазию, - сказала Поливина.
Ни тени смущения не было в ней. Она точно знала, что делает.
Поливина поправила свою пышную причёску, взяла свою беленькую сумочку и вышла из комнаты, высоко подняв голову.
Глава 3
Вот так бывает в жизни - идёшь себе по дорожке. Идёшь, идёшь. Птички поют. Травка зеленеет, солнышко блестит.
Идёшь себе, идёшь. И вдруг - бац! Ногой в грязную лужу!
Травка - по-прежнему зеленеет, солнышко - по-прежнему блестит. А ты стоишь, как дурак, посреди дороги, и пытаешься очиститься от грязи.
Ты - ни в чём не виноват, и лужа, строго говоря, тоже не виновата ни в чём. Ибо после дождя всегда бывают лужи. Но ты - весь в грязи, и тут уж ничего не поделаешь.
Надо было смотреть под ноги, дорогой!
"Но я всегда ходил по этой дороге! - кричит "дорогой". - И тут всегда было сухо!"
"Что поделаешь! - отвечает "дорогому" голос с небес. - Наверное, дождь был сильнее обычного".
"Но мне-то от этого не легче! Я-то - весь в грязи!"
"Можешь постоять в луже и потопать на неё ногами, если тебе от этого полегчает, - отвечает голос. - Но не забудь - потом ты будешь ещё грязнее".
И тогда ты выходишь на сухое место, и говоришь сам себе: "Эх!"
- Эх! - сказала Настя, когда Наташка вышла из комнаты.
- Эх, или ох, а ничего не поделаешь, - ответила ей Танька.
- Жалко Серёжку.
- Жалко Серёжку, и их любовь жалко. Мы ими так… гордились… любовались. А оно - вон как получилось…
Танька готова была заплакать. Как тогда, когда её предали в первый раз. Тогда, в квартире у Святослава. Хотя сейчас… Сейчас-то что? Что предали? Кого предали? Не её же предали! Но предали…
- Нет, ну как она может! - Настя тоже успокоиться не могла. - А раньше она о чём думала? Неужели она просто такие спектакли с Серёжкой устраивала? Прикидывалась, что любит его! Ти-ти-ти, лю-люлю! Серёженька, ти-ти-ти… Тьфу! Вот так живёшь с человеком, и не знаешь… какой фортель он тебе завтра выкинет.
Настя подошла к Наташкиной тумбочке и потрогала Серёжкину фотографию.
- Так-то, муж нашей комнаты.
- Но в одном - права Поливина, - сказала Танька.
- В чём это?
- А в том, что мыс тобой - старые девы. Вот в чём.
- М-да. Может, не такие уж старые?
- Тормоза мы с тобой. Вот кто мы.
- Ну, ты-то хоть любила.
Настя села на свою кровать, а потом сбросила туфли и легла на покрывало.
- Ты-то - хоть любила, а я вообще тормоз. У меня хирургия моя, и всё. Наши жёны - пушки заряжены!
- А Костик?
- А Костика - волной смыло. Даже письма не написал.
- Ты же на хирургию ходишь. Там бы нашла парня себе. Хирурги-то - мужчины, почти все.
- Мужчины. Только там я не того ищу.
Настя положила руки за голову.
"Чего же я ищу? - подумала она. - Чего я ищу?"
И вообще, хирурги женатые все, - продолжила Настя вслух. - Ты же знаешь - я с женатыми не могу. Мне бабушка так говорила с детства: "Смотри на женатого, как на пустое место". И вообще, бабушка у меня верующая. Она мне говорила… она мне рассказывала, что есть десять заповедей. Ну, у Бога… Десять заповедей для человека. Не убий… Не укради…
- Ты что, все десять знаешь?
- Нет. Но там точно есть, что прелюбодействовать нельзя. Не прелюбодействуй!
- Слово-то какое.
- Угу.
Настя вскочила с кровати, сделала "страшное" лицо, растопырила пальцы и пошла на Макарову.
- Не прелюбодействуй!
- Не буду, не буду! - засмеялась Макарова. - Не буду, честное слово. А что будет, если эти заповеди нарушить? Ведь все нарушают, согласись. Бабушка тебе не говорила? Что будет, если нарушишь?
- Говорила, что смертный грех.
И тут вошла Зинка Ипатьева. Бросила сумку с продуктами около стола, и на кровать свою уселась с размаху. Зинка едва сдерживала слёзы.
Глава 4
- Ну ладно, ладно! Не плачь! - Макарова присела к Зинке на кровать. - Встретила Наташку, да?
- Да, - всхлипнула Зинка.
- Рассказала она тебе?
- Рассказала. Да я и сама видела, что что-то не то.
- Никто не ожидал.
- Единственное… - Зинке было трудно говорить.
- Что?
- Что оправдывает её… Что она Димке начала помогать… У него отец тяжело болен. Вы знаете?
- Нет.
- У него отец тяжело болен. В онкологии. Наташка стала ему помогать… сочувствовать… и влюбилась, не выдержала.
- Это она тебе сказала?
- Да. И с Серёжкой она разводиться не будет. Хочет завязать с ним, с Димкой этим.
- Да. Это правильно будет.
- Да не расстраивайся ты так, Зинка! - вступила в разговор Настя. - Это жизнь, что поделаешь. Наташка женщина самостоятельная, она сама справится.
- А я?
- А ты, Зинка, отстань от неё. Отстань от Поливиной.
- Как "отстань"?
- Можно, я тебе грубо скажу? Не обижайся только… - Настя оперлась руками о стол, и смотрела Зинке прямо в глаза.
- Ну, скажи.
- Отвали ты от неё. Отвали от неё, и от них.
- Ты что?
- А то. Прилипла ты к Наташке, прилипла, за всю свою жизнь. Тебе и кажется, что её жизнь - как бы твоя. А это не так. Разные вы, и жизни у вас разные. И чем ты быстрее это поймёшь, тем легче тебе будет. Отвали от неё! Отрежь! Как аппендикс!
- Я не могу… - губы Зинки стали кривиться.
Она сначала хотела резко ответить Насте, уже и рот открыла… Но вместо резкого слова - Зинка заплакала, навзрыд заплакала, понимая, что Настя права.
И что она, Зинка, ничего не может сделать с собой. Ни отстать, ни отлипнуть, ни "отвалить", ни "отрезать".
Как будто внутренний паралич сковал Зинку.
Нет, и руки, и ноги у неё двигались, телом была Зинка совершенно здорова.
Ничего не могла сдвинуть Зинка - в своём сердце. В сердце у неё был паралич, в сердце.
И она плакала. Плакала о Наташке, о Серёжке. Плакала об их любви, как о своей. Плакала о них, как о себе. И о себе, как о них.
И Настя не выдержала, подошла к ней и погладила её по плечу.
- Не плачь, Зинка. Честное слово, всё пройдёт.
Зинка плакала.
- Тогда, Зинка, плачь уже и за нас с Танькой. У нас тоже есть, о чём порыдать.
- Да ладно… Плачь, не плачь… Не изменишь ничего…
Зинка сделала над собой усилие и поднялась с кровати. Она вытерла слёзы и сказала:
- Пойду, ужин готовить буду. Я же дежурная сегодня.
Глава 5
После происшедших объяснений, Наташка с Димкой стесняться и прятаться перестали. Целовались у девчонок на виду. Димка в комнату забегал, едва стучась.
И гуляли они с Наташкой красиво. И в Петергоф, и в Пушкин, и в театры, и на выставки, и на концерты.
Бывало, что Наташка ночевать не приходила. Дежурства расстроились. В Наташкину смену просто чай пили, с тем, что было, а иногда и просто так, ни с чем.
И заставить Поливину вернуться к прежней жизни было невозможно.
Наташка приходила поздно, часто в сопровождении Димки, и сама усаживала его за стол. И есть стали они вдвоём. Ели то, что покупали сами для себя, с окружающими не делясь.
Почему-то, именно это - их отдельные от всех разговоры в середине общей комнаты, их "отдельная" еда - было едва ли не самым обидным для девчонок.
А ничего удивительного. Разве это не символ предательства, когда некто удаляется от общего стола? Разве не предающий уходит с общей трапезы?
Есть ли что-нибудь новое под луной, дорогие собратья?
Раиска не выдержала однажды. Время было поздним. Девчонки уже легли. Правда, не спал никто, кроме Насти.
Наташка с Димкой сидели за столом, при свете настольной лампы, пили чай и шушукались, а потом стали смеяться.
- Эй, вы! Хватит вам уже, прекратите! - крикнула Раиска со своей кровати.
- Раиса, успокойся! - ответил Димка. - Я тебя не трогаю.
- Попробовал бы тронуть!
- Небось, когда пробовал, ты довольна была. Так и думала, наверно - не сильно ли я сопротивляюсь?
Наташка засмеялась Димкиной шутке. Однако шутка была та ещё. Подлая шутка была!
И Раиска встала с кровати, и подошла к сидящей парочке - прямо, как была - в ночной рубашке.
- А ну, пошёл вон отсюда! - сказала она Димке.
- Девочка, девочка! Остынь! Я не к тебе пришёл!
- А мне всё равно, к кому ты пришёл! Уходи отсюда!
- А вот и не уйду! - издевался Димка.
Наташка же улыбалась, как будто происходящее её не трогало. Танька и Зинка сели на своих постелях.
- Уходи! - настаивала Раиска. Голос её уже начади дрожать.
- Не уйду! - Димка откровенно издевался над Раиской.
И тут - Макарова поднялась.
- А ну - вон отсюда! Уходи сейчас же, слышишь!
- Наташа… Уходите… Уведи его отсюда…
За спиной у Макаровой встала Зинка. Это перевесило чашу весов. Раз уже Зинка встала на Наташку…
- Пойдём, Дима, погуляем. Пойдём, пойдём.
Димка поднялся. Они стояли друг против друга - Наташка с Димкой, и Макарова с Ипатьевой.
И Наташка с Димкой ушли.