И вот слышим, моторы зацокали – вроде как нечистый копыта проверяет: это Енукян к полуострову подкрадывается. Все на пляже замерли, понимая, что именно сейчас, в это напряженное мгновение, пират высматривает жертву. Минута и – взревели двигатели! Коршун увидел куропатку.
Из‑за полуострова вылетела лодка с задранным носом. Она шла точно на красный шар. Трибуны затаили дыхание. Только мне послышалось, будто кто‑то, кажется замполит, тихо произнес:
– Ну, погоди!
Хорошо, что у меня хватило ума скомандовать Климычеву раньше, чем Гамлетос наехал на мяч. Поэтому рвануло не под лодкой, а перед ней метра за три. В небо взметнулся фонтан воды, словно взорвался снаряд при форсировании Днепра. Лодка встала почти вертикально. На пляже все невольно пригнулись, потом вскочили на ноги.
Мгновение казалось, что Гамлетоса поглотит пучина, но, постояв вертикально, лодка плюхнулась на днище, и одновременно с этим почему‑то заглохли оба ее мотора.
Птицы перестали петь. Волны расходились кругами, дым рассеивался. На воде в гробовом молчании слегка покачивалась лодка. Прапорщик сидел в своем судне, не шевелясь, глядя строго вперед.
Потом все начали кричать, размахивать руками, но фигура прапорщика казалась деревянной скульптурой, настолько она была неподвижна. Истукан да и только!
– Адреналиновый шок, – сказал капитан Портяхин. – На абордаж! – с последними словами он первым рассек волну своим крепким натренированным пузом. Следом за этим морским котиком бросился я и лейтенант Климычев, мы поплыли азартно, как при сдаче нормативов ГТО. Но, несмотря на наш еще юный, неотягощенный стрессами и лишним весом возраст, перегнать Портяхина не удалось. Достигли лодки, зацепились за борта.
– Гамлет, что с тобой? Гамлет!
Тот молчал. Пугающе суровая обреченность была во всем его облике. Наверное, с таким выражением лица капитан, оставаясь в рубке, идет на дно вместе со своим кораблем.
Наконец он медленно повернул лицо и поглядел на меня, потом на Климычева, который брезгливо отпихивал от себя контуженых рыбешек, в изобилии плавающих вокруг. В карих глазах Гамлета не было ни тоски, ни ужаса; лишь сочился из них бездонный космический холод – немой и бездушный. Я уверен, что узнал он нас не сразу.
– Спирта бы ему, – со снисхождением победителя сказал Портяхин и начал бросать в лодку оглушенных окуньков.
Наконец Гамлет разжал зубы и глухо произнес:
– Лучше добейте, – и добавил несколько слов по – армянски.
Мы наперебой принялись его успокаивать:
– Ну ладно тебе, без обид! Ты пошутил, мы тоже пошутили, – говорим, а сами подталкиваем лодку к берегу.
Гамлет весла в руки так и не взял.
Через неделю прапорщик Енукян продал свою двухмоторку. Все облегченно вздохнули и даже за глаза перестали называть его Гамлетосом. Только жена замполита, блистательная Изабелла Валентиновна, стала чаще жаловаться мужу, что ее одолела скука, и даже на пляж ходить невозможно – одни комары да слепни. Впрочем, при этом она почему‑то загадочно улыбалась, словно вспоминая былое, романтическое прошлое.
Искусственный спутник земли
Мужики от скуки могут горы свернуть. Это я точно знаю, на своем опыте испытал. Не верите? Тогда слушайте.
В начале 80–х, когда я после энергетического института служил в авиаполку, в ста километрах южнее Архангельска, – то ли кадровых офицеров не хватало, или считалось, что нужно больше специалистов подготовить на случай войны – не знаю, только нас, "студентов", было почти треть от общего комсостава части. Вместе со мной служили выпускники московского и харьковского авиационных институтов. Военная карьера нас не интересовала, и вполне устраивали должности техников по обслуживанию самолетов. С юга наша часть прикрывала от супостата космодром в Плесецке, а с севера – Северодвинск. Зима в тех краях довольно долгая, нудная, и зачастую делать в свободное от службы время нечего. Кто кино в Доме офицеров смотрит, кто в гостинице – общежитии в преферанс играет, кто спирт на дрова меняет. Из большого мира вела к нам всего одна дорога, а вдоль нее – трехметровые сугробы. Как сказал бы один из героев фильма "Неуловимые мстители": "А вокруг тишина".
Служил я в группе САПС – системы аварийного покидания самолета, короче, обслуживал катапультное кресло. Не успел я освоиться, как моего начальника, кадрового офицера, командировали в Сирию, и мне пришлось исполнять его обязанности.
Катапультное кресло – изумительная машина! Для непосвященных поясню. В кресле есть так называемый стреляющий механизм, который выбрасывает его вместе с летчиком из кабины самолета силой давления газов сгорающего порохового заряда. А состоит механизм из наружной трубы – "ствола" и внутренней трубы – "снаряда", в которой помещена пиротехника. При аварии внутренняя труба вместе с закрепленным на ней креслом по направляющим рельсам выстреливается вверх. В заряде – одиннадцать пороховых макаронин. Многократная страховка, все на механике – самая надежная конструкция. Прелесть! Для пилота главное при катапультировании голову не наклонять в сторону: нагрузка все‑таки – 20 "же"! Летишь себе, подобно барону Мюнхаузену, верхом на ракете. Чихнуть не успеешь, а уже вознесся на 60 метров выше своего незадачливого самолета.
Кресла эти регулярно, раз в месяц, проверялись, пороховые патроны – макароны мне приходилось менять. Списывать, везти на склад за несколько километров – процедура, надо заметить, муторная, скучная. Легче потешиться как‑нибудь. Конечно, что забавного можно сотворить с этими шашками? Ну, подожжешь, подбросишь повыше… Главное, чтобы в окно к особисту, майору Фишкину, не залетело. Не для взрослых мужиков все это, право слово. Баловство. Одно время с помощью пиропатронов рыбу глушили в речке, но так это летом. А вот что зимой делать, скажите? Куда молодые силы мускулов и ума девать?
Однажды воскресным днем слонялся я по территории части. Гляжу, лежит старый подвесной топливный бак, из‑под авиационного керосина. Когда‑то, может и совсем недавно, служил этот бак верой и правдой почетному военному делу, авиатору и самолету, а теперь вот бросили его около ангара технико – эксплуатационной части и забыли про все хорошее. Лежит бедняга, большой, сигарообразный, леденит его ветром, снегом засыпает потихоньку.
Вздохнул я прочувственно и иду дальше. Смотрю: еще хлеще! Списанное катапультное кресло. И деталей в нем разных полно, и дюзы на месте. Можете мне не верить, но даю голову на отсечение, что именно из гуманистических соображений, и из‑за врожденной любознательности, пришла мне в голову замечательная идея – сделать ракету. Чтоб нарушила она на мгновенье зимнюю спячку и помчалась к звездам и среди них, может быть, нашла себе товарищей, славу и достойный вечный покой.
В гостинице – общаге, которую мы прозвали "Голд Клоп" из‑за неистребимых насекомых, – я поделился своей идеей с лейтенантом Климычевым, выпускником Харьковского авиационного института.
– Как ты думаешь, это реально? – спросил я его.
– Ну, если твоя пиротехника человека с креслом может в секунду на десятки метров забросить, – принялся рассуждать Климычев, блестя безумными серыми искорками в очках, – то при увеличении количества пороховых макарон и вообще всей пиротехники, можно топливный бак…
– На орбиту Земли забросить! – воскликнул я.
– Ну, скажем, на орбиту не забросим, – ухмыльнулся Климычев. – Икар до Солнца не долетел, но попытка… дорого стоит.
О задумке узнали другие офицеры, и вскоре собралось целое конструкторское бюро, человек двадцать.
– Вот вы приделаете к баку дюзы, – вмешался в нашу работу начальник службы ГСМ авиаполка, выпускник Военной академии тыла и транспорта капитан Портяхин. – А если еще крылья приварить, то будет у нас своя система крылатых ракет СОИ.
– Можно и так назвать, – согласился я.
Я был, как сейчас говорят, продюсером этой затеи. Наше КБ работало на базе "Голд Клопс", здесь мы рисовали эскизы и чертежи. Трудились с энтузиазмом, потому что надоело в преферанс играть, приелось. А тут живое и, главное, полезное дело – развитие космонавтики. В этот начальный период мне казалось, что некоторые офицеры втайне надеялись на то, что наша ракета пронзит стратосферу и станет искусственным спутником Земли.
Подвесной бак укоротили на одну треть, наварили крылья, используя аргонно – дуговую сварку. Параллельно соорудили пусковую установку, с наклонными рельсами. В самый разгар проектно – экспериментальной работы прибывает из отпуска "хим – дым", то есть начальник службы химической защиты капитан Пискарев, владелец больших запасов различных фальш – вееров, ракетниц и взрывпакетов. Поглядел он на наши проекты и совершенно серьезно говорит:
– Вы всё неправильно делаете.
– Это еще почему?! – возмутились конструкторы.
– Ну, сами подумайте! Представьте, что у вас все получилось. Запустили вы ее. А она – пшик и улетела! В стратосферу. И никакого эффекта. Неинтересно…
Замечание не очень резонное, но народ призадумался.
– А что вы предлагаете? – осторожно любопытствую я у "хим – дыма".
Тот обвел снисходительным взглядом будущих королевых и цандеров и произнес – словно линию Маннергейма шашкой рассек:
– Вношу рационализаторское предложение. Давайте отрежем у ракеты нос и разместим там мои запасы, килограммов двадцать. Вы ребята умные, сами сообразите, как сделать так, чтобы они – бздынь! – на высоте сработали. И небо разукрасили. Интересно?
Подумали – отвечаем:
– Интересно. Большой бздынь может получиться. Громкий и яркий.