- Вот видите, не надо, - теперь в голосе Колосова прозвучала язвительность. - И не надо лишь потому, что произносить многие имена просто противно. Мы не любим поверженных святых и богов. Верно? А ведь были Николай Иванович Ежов и Лаврентий Павлович Берия. И Андрей Януарьевич Вышинский. Как при их жизни говорили, "верные последователи, друзья и соратники товарища Сталина". Маршалы, Генеральные прокуроры. А на деле обычные костоломы и палачи. Но сейчас их для нас словно и не было. Верно?
- Что прошло, то прошло, - сухо и жестко сказал Коржов.
- Не совсем. Вы же сами сегодня начали громоздить пьедестал под новые ноги. Хотя песочек ползет. Это видно и без очков. И вскоре опять останется ровное место. Правда, народу долго горевать не дадут. Поднимут наверх кого-то нового. И снова под него начнут подсыпать бугорок. Уверен, то будете не вы. Для восхваления каждого нового вождя подбирают и новых людей. Потом снова пьедестал поползет, как его ни укрепляй. Настоящий гранит история выделяет только лет через пятьдесят, через сто. И это уже будут другие, не те, кого вы сегодня лепите. Останутся такие, как Вавилов, Королев, Курчатов, Сахаров…
- Кто такой Королев? - спросил Зернов заинтересованно. - Не тот ли знаменитый боксер? Довоенный чемпион Советского Союза?
- Вот видите, - грустно усмехнулся Колосов, - и вы не знаете, кто такой Королев. Вы, современник большого ученого, не слыхали о нем ни слова. Не слыхали, потому что тем, кто знает о нем, велят ничего никому не говорить. В результате купоны известности стригут политики, которые на виду. Сталин, тот обобрал военных и приписывал себе организацию всех побед - в гражданской и Великой Отечественной войнах. Там же, где его не было, победы отсутствовали. И знали мы только о боях под Царицыном. Теперь под маской секретности обирают ученых. Со стороны глянуть - даже сам Космос товарищ Хрящев придумал. Для науки.
- Позвольте, - сказал Коржов и голос его звучал сурово. - Это уже клевета. Товарищ Никифор Сергеевич…
- Все, товарищи, - язвительно произнес Колосов, обращаясь к Зернову, - мне уже наступают на горло. И не аргументами, а силой должностного положения понуждают признать ошибки. Остается приклеить ярлычок врага партии и народа и - под суд. Главное ведь в таких случаях не убедить человека, а глотку ему заткнуть. Пусть он думает что хочет, лишь бы рот не разевал…
Коржов поморщился, но замолчал. Он только сцепил пальцы и поставил ладони перед собой, будто отгородился глухим забором от говорившего. И лишь когда Колосов закончил, сказал:
- Не думаю, Андрей Кириллович, что сумею переубедить вас. Однако спасибо за откровенность. Ваша позиция мне стала более ясной. Надеюсь, ваши люди все же придут на торжественную встречу нашего дорогого гостя?
- Надейтесь, - ответил Колосов. - Они придут. Жаль только, разговора у нас не получилось.
Он откланялся и, не подав никому руки, вышел.
Когда дверь за Директором закрылась, Коржов облегченно вздохнул. Он закурил, прошелся по комнате. Постоял у окна, поглядел на темную улицу. Потом вернулся к столу.
- Самое печальное во всем этом, - сказал он, ни к кому собственно не обращаясь, - что Колосов прав. Он говорит обо всем так, как думает. А мы привыкли думать одно, но открываем рот для того, чтобы оправдать то, что выглядит плохо.
- А почему мы молчим? - спросил Зернов.
- Потому что держимся за ступеньку, на которой стоим.
- Выходит, Колосов не держится?
- Видимо, нет.
- А если вышибут? - спросил Главный с интересом. - Поддадут тумака, он полетит и потеряет все…
- Куда полетит - вот в чем суть, - сказал Коржов. - Колосову суждено лететь только вверх. В историю науки. Он ученый.
- Мало ли ученых у нас вышибают? Надоедает начальству слушать их упреки, и - фьють!
- В принципе вышибить ученого нетрудно. Только толк какой? Говорят, Ломоносова в свое время тоже пытались из академии наук вытряхнуть. И тогда он сказал: меня от академии отставить можно, а вот академию от меня - нельзя. И в самом деле, именно Ломоносов был в те времена российской академией.
- Неужели Колосов такой большой ученый? - спросил Зернов с большим интересом.
- Я не силен в науке, - признался Коржов, - но, думаю, - большой. Там у них, - Коржов кивнул в сторону Машиностроительного, - только его фамилию и слышишь: "эффект Колосова", "уравнение Колосова", "методика Колосова". Можно, конечно, все методики специальным декретом переименовать. Допустим, повелеть говорить "эффект мистера Икс" или "уравнение Игрека". У нас все возможно. Но дело в том, что о его открытиях знают и за границей. Там ведь все будут именовать физическое явление по-старому: "эффект Колосова". Говорят, у него крупные шансы заработать Нобелевскую премию. Вот и приходится с ним серьезно считаться.
- Верно, что у него на заводе свои порядки? - спросил я. - Ходят слухи, что он даже социалистическое соревнование запретил.
- Есть такое, - невесело сказал Коржов. - Порядки у него на заводе действительно свои и совсем не социалистические. Спрашиваем почему нет соревнования? А он поясняет, работаем на научной основе. Мы ему: соревнование - благо. Оно поднимает производительность труда. А он свое: у нас и без того она оптимальная. Соревнование только снизит качество. Встречные планы не признает. Говорит, что любой встречный план - альтернатива плохому инженерному планированию.
- Как это? - спросил Зернов.
- А так. Если рабочий или начальник цеха может взять встречный план и повысить производственные показатели, то либо основной план составлен плохо, либо цех будет гнать халтуру, а не продукцию. В обоих случаях, считает Колосов, надо переть взашей директора, который не знает своего дела.
- В этом есть смысл и логика, - заметил Зернов. - Ей богу, есть!
- Уже понравилось? - спросил Коржов насмешливо. - Тогда я пополню твои знания. У него в цехах такие лозунги: "Рабочий! Не занимайся рационализацией. В наших изделиях все рассчитано учеными". Или так: "Повышение производительности труда на нашем заводе прибавит количество изделий, но сделает их ниже качеством. Помни об этом, товарищ!"
- И что обком? - спросил я. - Поправить его не пытались?
- Что обком может? - спросил в свою очередь Коржов. - К Колосову на завод запросто не зайдешь. Практически только Первый может приезжать, когда захочет. Второй и я тоже имеем право, но всякий раз надо запрашивать разрешение у Москвы. Конечно, можно и просто Колосову позвонить, но я не люблю таких одолжений. А наши инструктора даже за ворота права входить не имеют. Между прочим, у него даже Дом культуры на территории.
- Может быть, с ним стоило по-хорошему? - спросил Зернов. - Окружить уважением. Воздать почести. Вы ж говорите, большой ученый…
- Воздавали, - сказал Коржов и махнул рукой. - Его даже в Верховный Совет выдвигали.
- И что?
- Он взял самоотвод.
- Да ну! - воскликнул Зернов, и по его лицу я увидел, сколь искренне и глубоко он удивлен сказанным. - Поверить трудно…
- Все же это факт.
- А за что его потурили из Москвы в наши края? - спросил я.
Коржов помялся, сильно потер щеку, будто его маяла зубная боль, и наконец решился.
- Потурили его, как ты изволил сказать, за споры с ЛИЦАМИ. У него возник конфликт с Хрящевым. Случилось все на военных испытаниях атомной бомбы, на котором присутствовало большое начальство. Поначалу бросили одну бомбу, а вторая находилась в запасе. Эффект был, как говорят, потрясающий. Все цели, которые приготовили на полигоне, где-то в Оренбургской области, как корова языком слизнула. Хрящев вдохновился и предложил тут же рвануть вторую бомбу. Колосов, а он там был, резко запротестовал. И в целом, конечно, правильно. Нельзя наводить радиацию в центре страны. Но Хрящев разобиделся. Ногами стал топать. Мол, кто ты такой? Академик? А причем Академия наук, даже если она окажется здесь в полном составе? Принимает решения правительство. Но другие ученые и военные поддержали Колосова. Бомбу так и не взорвали. Хрящев смирился, однако Колосову это припомнил.
- Так он же был прав, - сказал Главный.
- С одной поправкой, - усмехнулся Коржов и сказал: - В России всегда тот прав, у кого этих прав больше.
Именно тогда я вспомнил о деде Удодове, о правдолюбах местного масштаба, которые старательно засевали поле жизни семенами истины.
Ах, как они старались, любители правды и совести во все времена! Как старались! В поту и усталости сеяли семена вечного и благородного. А сколь велик урожай с их посевов? Куда ни глянь - у каждого свой лоскуток правды, свой огородик и в нем на грядочках своя полуправдочка, тихая, запашистая, пригодная на гарнир и к первому и ко второму. Хилая, немощная, но своя.
Со своей собственной правдочкой жить легче. Спокойнее.
Тот прав, у кого больше прав. Всеобщая правда - для дураков. Сторонитесь их, если хотите жить безбедно и тихо.
Сторонитесь!
Танец с саблями не для нас!