Нам бывает мало того, что у певицы красивый, чудный голос. Нам к хорошему голосу подавай такую диву, чтобы была еще стройная и статная, грудастая и зовущая. И вот с появлением звукового кино, а паче того - телевидения - в угоду пожеланиям публики, режиссеры стали отчуждать соловьиные голоса русских и заграничных певиц и передавать их безголосым красавицам, у которых главный козырь - женские прелести в тех местах, где им самой природой быть предписано. Все мы знаем о таком обмане, но нам он нравится. Слышишь сладкий голос и видишь тело богатое - мечта, да и только. Оттого мы рукоплещем яростно, исходим слюной в неизъяснимом удовольствии. Ах, как она поет! Что соловей весной.
Но ко всему у соловушки грудь - шестой номер, а талия - пальцами перехватишь. Блеск! Прелесть! А ножки?!
Не меньше фальши несет в себе наше отношение к жизни и по другим директориям.
Мы говорим: "Спорт сближает народы, укрепляет дружбу". И верим мудрости обмана.
"Спорт сближает народы". А сами народы, возмущенные проигрышем любимой команды и уверенные, что нечестные судьи обошлись с их фаворитами несправедливо, готовы пойти войной друг на друга.
Политолог, конечно, скажет, что причины у войны всегда иные, экономико-политические. Да, это так. Но нередко сближает народы до рукопашной схватки именно спорт.
Кого больше не любит наш российский хоккейный болельщик - террористов-талибов или вежливых и любезных европейцев - чехов? Если честно, то последних - больше.
Талибы, хоть и признаны злом, но никогда в истории не портили нашим любителям хоккейных баталий благодушного настроения своими дерзкими выигрышами. А чехи - те, язви их в душу, портили, и довольно часто. Причем портили всякий раз не тогда, когда нам бы того хотелось.
Мы говорим: "Спорт укрепляет здоровье". И делаем вид, будто не замечаем, как под конец спортивной карьеры сходят с помоста герои железных игр - тяжелоатлеты. А уходят они из спорта искалеченными, с негнущимися позвоночниками, или, наоборот, согнутые радикулитом. Человеки, в конце концов, не подъемные краны и, вскидывая над головами полутонные связки железных блинов, здоровее не делаются.
Мы часами торчим у телевизоров, когда пятерки наших профессиональных любителей летающей шайбы куют ледовую победу гнутыми клюшками.
- Ах, как жаль, - говорит комментатор, не вкладывая в слова особых эмоций, если вдруг кто-то из наших рухнет на лед, - Петров получает травму и уходит с площадки.
А мы переживаем: "В самом деле, - жаль". Но чаще не самого Петрова: он гладиатор, пусть терпит, а того, что с его уходом наши шансы на выигрыш сразу уменьшились.
Заметим еще раз, что не судьба игрока, а возможность упустить победу волнует нас в такие минуты. Будто от выигрыша зависит вся наша жизнь.
Зато сколько радости мы получаем, увидев, что не наш игрок, а противник повержен на лед. Мы рукоплещем, свистим, веселимся: знай, мол, наших!
Люди надрываются, поднимая тяжести, лупцуют друг друга, гнут соперников, стараясь поломать им кости, а мы так удобно, так элегантно маскируем свои вкусы и истинные чувства словами: "Спорт укрепляет здоровье души и тела".
Древние римляне были честнее нас. Они знали: рабы, сражаясь на арене, проливали кровь только для того, чтобы потешить граждан. Зато и граждане не искали формулировок, оправдывавших их вкусы и жестокие пристрастия, не припудривали свои кровожадные желания. Если удовольствие жестоким доставляла жестокость - их зрелища были такими же.
Мы уже не можем без лицемерия.
Старый врач, пропахший спиртом и табаком, как козел мочой, сидит за столом, посасывает сигарету и пишет статью о вреде курения: "Капля никотина убивает быка. Курить - здоровью вредить. Сигареты "Друг" - наш первый враг". Думает, сочиняет, пишет и дымит, дымит…
Ему бы взять и сказать правду:
- Сам я курю уже сорок лет. И пока ничего, не убила меня проклятая капля никотина. Я жив, как видите. Но в то же время уже не раз встречал людей с раком легких и язвой желудка, которые возникли на фоне курения…
Почему же он так не напишет? Да потому, что именно такое в советской прессе никогда бы не напечатали. У нас если начинали с чем-то бороться, то решительно.
- Хорошая статья, - сказал бы в подобном случае автору наш Главный - Костя Зернов. Но тут же добавил бы с видом серьезным и искренним: - Только наша газета призвана партией утверждать идеалы, а не сеять сомнения. Уж если капля никотина убивает быка, то дайте ему покурить, и пусть он погибнет. Тогда, глядишь, кто-нибудь да испугается. А то, что вы курите сорок лет и вас пока еще никотин не доконал - обществу знать не обязательно.
И рукопись статьи автору возвращалась…
Чтобы подобного не случалось, опытные публичные борцы с пережитками и предрассудками поражали зло без сожаления. В результате со страниц нашей газеты о вреде курения лучше всего рассказывали самые заядлые дымокуры, а те, кто пугали "зеленым змием" зеленую молодежь, получив гонорар, быстрым шагом спешили в "стекляшку" и тут же заливали словесный блуд буйной влагой из флакончика с белой пробкой.
Ладно, не стану дальше раскрывать тему, чтобы кто-то не подумал:
- Ах, прогрессист! Как выступает! Так и режет!
Сейчас я вижу - прогрессистом был аховым. Бывало, прочитаешь горяченький фельетончик о том, как дети высокопоставленных пап и под ними расположенных мам ломали рамки уголовного кодекса антиобщественным поведением, вскипишь искренним гражданским возмущением, схватишь ручку и кладешь на уголке рукописи резкую резолюцию:
"В НОМЕР!"
А потом, насладившись своей гражданской смелостью и взвесивши возможности высокопоставленных пап и под ними находящихся мам в справедливой борьбе со своеволием прессы, чуть ниже и буковками чуть помельче пишешь: "ставить нельзя". И учиняешь роспись. Свою, руководящую. А потом еще и объяснишь своим зубастым фельетонистам, что такое решение вытекает из сложности современной международной обстановки:
- Что, брат Луков, о нас классовый враг может подумать, прочитав твои злые строки? А?
Ссылка на коварство классового врага лучше всего помогала убедить и себя самого и своих оппонентов в правильности избранной тобой позиции.
Короче, правда - опасное излишество. Ложь куда безопаснее и порой прибыльнее.
Тех людей, которые не боялись изрекать истину, мы считали откровенно ненормальными, сторонились их: правда правдой, а знакомство с правдолюбами житейски опасно.
Воспоминания о деде Удодове и мысли о нашей всеобщей приверженности идеалам истины, если за них не требуется бороться, мне навеял разговор, который состоялся в тот же вечер в кабинете Коржова. Поздно вечером, когда комиссия, закончив работу первого дня, уже расходилась, остались в кабинете Коржова только Главный и я. Толковали о планах на утро. Вот тогда-то открылась дверь, и на пороге возник Директор машиностроительного - Колосов.
- Я человек дисциплины, - сказал он. - Первый дал указание зайти к вам, Николай Семенович. Я пришел, чтобы не возникло ощущения, будто Колосов уклонился от встречи. Разрешите?
- Заходите, - пригласил Коржов, но восторга в его голосе я не уловил. - Заходите, Андрей Кириллович.
- Так вот, Николай Семенович, - сказал Колосов, прикрыв за собой дверь. -
Жажду вразумления по поводу всенародного ликования. Объясните мне, технократу, как можно популярнее, почему из-за приезда одного человека материальный ущерб должно нести общество? Причем, как вы всегда подчеркиваете, ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ общество, где каждый служит целому.
- Вы и сами знаете все, Андрей Кириллович, - ответил Коржов устало. - Возможно, даже лучше меня.
- Возможно, - не стал возражать Колосов. - И все же указания идут не от меня, а от вас. Мой голос был гласом вопиющего в пустыне… Потому помогите понять позицию обкома. Вам что, пришло указание из Москвы организовать встречу Хрящева ликованием освобожденных от работы масс? Или это местная самодеятельность?
- Теперь все хотят понять всё, - сказал Коржов осуждающе. - Лет десять назад в подобных случаях вопросов не задавали…
- Вы имеете в виду эпоху Вождя и Учителя товарища Сталина? - спросил Колосов, не маскируя иронии. - Симптоматично…
- В той эпохе было немало хорошего. А всё плохое мы отбросили.
- Что же именно мы отбросили? - спросил Колосов и улыбнулся доброй улыбкой.
- Я сказал: всё плохое.
- Не верю, дорогой Николай Семенович. Не верю. Например, чем отличается то, что мы сейчас готовим, от того, что делалось вокруг одного человека раньше? Ведь никто в нынешней обстановке не удивится, если вдруг кто-то назовет нашего Гостя ГЕНИАЛЬНЫМ. Сам он к этому готов. Судя по всему, другие - тоже.
- Ничего предосудительного в этом не будет, укрепится только авторитет одного из высших партийных руководителей нашей страны.
- Предосудительное есть, - сказал Колосов.
- В чем оно? - спросил Коржов язвительно, и в голосе его прозвучала убежденность человека, который верит, что его утверждений опровергнуть нельзя.
- Дело в том, что вы не укрепляете авторитет, а возводите его на ровном месте из кучки песка. Знаете, как дети лепят куличи на берегу моря? Потом набегает волна и остается ровное место. Сколько, извините, таких кучек уже возводилось нашей партийной пропагандой? Вам подсчитать? А где они ноне, эти авторитеты?
- Считать мне не надо, - хмуро ответил Коржов. - Спасибо.