- Так вот почему вы… ох, простите… - спохватился Николаша, поняв, что, пораженный изумившей его догадкой, сказал бестактность.
- Нет–нет, - ничуть не смутившись, ответил Николай Николаевич, - со мной дело - некоторым образом, совсем другое… Да и не такой уж я старик, каким кажусь вам, - усмехнулся он, - это, знаете ли, мне тоже в вашем–то возрасте человек лет сорока пяти казался стариком. Хотя выгляжу я, вероятно, не лучшим, так сказать… Но - сами изволите видеть: какую жизнь приходится вести - так вот и сложилось.
Перешли к обучению, как выражался Николай Николаевич - практическим навыкам. Собственно, их было действительно немного, и все они мучительно напоминали Николаше читанные когда–то в школе книги про каких–то подпольщиков или шпионов: как ходить по улице, как вести себя в общественных местах, в транспорте; как себя вести с "обычными" людьми, попадающими в зону его, Николашиного, влияния, - "вот ведь…", - не без тоски думал Николаша; как, напротив, скрываться и уходить от неизбежно станущих липнуть к нему всевозможных "братьев"; как, тем не менее, воздействовать все же и на них - поскольку в этом был залог его будущей безопасности, неразрывно и безжалостно связанный с успехом его "миссии".
Но главное, старик заново учил его говорить.
Николаша с трудом, по слогам, как иностранные, произносил слова родного языка, так и в таких сочетаниях, чтобы они были понятны, - интуитивно, молодой человек, эмоционально! - его, находящимся в блаженном неведении о постигшей их судьбе согражданам; как с этой целью, желая сказать по сути одно - говорить нечто совершенно иное; как умолкать в то время, когда в соответствии со здравым смыслом он должен был бы что–то произнести и, наоборот, городить целую уйму совсем остававшихся ему непонятными слов - старик велел их просто заучить наизусть, как набор звуков - тогда, когда, как Николаше казалось, все уже им сказано и следует умолкнуть.
- Ведь вы все время апеллируете к здравому смыслу, молодой человек! - сердился старик на Николашины жалобы. - А никакого смысла - здравого, или не здравого - вне вас, как одной из волею судьбы подвернувшихся ему личностей - не существует! Вернее, - поправлялся он, - его, в некотором роде, поле быстро слабеет по мере удаления от вас. А вне этого поля существуют, как мы с вами говорили - только выхолощенные от живого смысла формы, всего лишь, будто прикрепленные таблички, обозначающие образы глубинного, неосознаваемого, но к сожалению, в силу этого - очень примитивного эмоционального содержания.
Тем не менее преподаватель Николай Николаевич был отменный.
Добившись от своего ученика относительно правильного разговора на этом "выхолощенном" языке, что слышал Николаша в последние месяцы со всех сторон, он сам переходил на него, да так ловко, что впору испугаться было. "Как это он так выучился?" - тревожно думалось Николаше. От него сначала требовалось просто понимать, что хочет выразить старик этими тарабарскими выражениями, затем - переводить их, а потом и отвечать - такой же нелепицей. Когда, запинаясь и краснея, он произносил, как ему казалось, что–то особенно, беспросветно бессмысленное, старик довольно улыбался, потирал руки - даже один раз осторожно хлопнул Николашу по плечу - и говорил:
- Вот, вот - у вас все получается! не так это сложно, главное - ни в коем случае не нужно думать!
Через каких–нибудь несколько дней они уже без труда могли вести непринужденные разговоры; верно учил старик: если не думать ни о чем - все становилось простым и понятным.
* * *
Был тихий, почти по–летнему теплый вечер в середине мая. Николаша, устав от трудов праведных, сидел у себя на диванчике, читал очередную, выданную ему стариком книжку. Он теперь понемногу выходил - гулял, бегал в ближайшие магазины - за покупками: а то совсем он стал неловко себя чувствовать, вынимая из той самой, сыгравшей в его жизни такую странную роль сумки, все, что старик приносил специально для него. Он побледнел с лица без свежего весеннего воздуха за те, почти уже… да - два месяца! - что просидел на "чердаке" практически безвылазно, немного осунулся - от переживаний, напряженного "учения" вдобавок к ежедневному корпению над все откуда–то берущимися заказами, чуть похудел от этого нынешнего, как ни говори, довольно–таки спартанского существования, и теперь с удовольствием, потягиваясь, отдыхал.
Прошел час, он поднял глаза от страниц, взглянул на часы: пора бы чем–нибудь… немного… промурлыкал, вспоминая героя любимой когда–то книжки. Поднялся сам, стал заваривать чай: он лично купил знакомую пачку "Здоровья" и теперь, крутя ее в руках, утонул в тумане ностальгии - с грустью, чуть ли не со слезами, вспоминал, как вот так же - заваривал этот же чай, в это же самое вечернее время, у себя на маленькой - троим едва поместиться - кухне, как чаевничал в квартирке на втором этаже старого своего дома… своего… О том, чтобы хоть подойти посмотреть на него, даже речи пока не могло быть.
Грустно покачав головою, Николаша поставил чайник на стол, вынул чашки, блюдца, прочий чайный инструментарий, нарезал хлеб…
Вскоре они с Николай Николаевичем уже сидели за столом и разливали чай по чашкам. Перекинулись парой обычных за столом, ничего не значащих фраз, Николаша соорудил себе и соседу по бутерброду, оба приложились к чашкам… Николашино лицо вытянулось, а Николай Николаевич, сделав еще пару глотков, осторожно кашлянул:
- Кхм… Что–то, признаться, ни запаха ни вкуса… чай что–то у вас, молодой человек, как, с вашего позволения, кастрированный кот… которому, кхм… еще и слабительного дали. Для очищения, так сказать…
И видя недоумевающее и расстроенное лицо своего молодого друга, продолжал:
- Это вы, вероятно, сами покупали? у нас, в магазине?
- Ну да - сам, я ведь вот и раньше его покупал и вроде было ничего… Пил с удовольствием, - отвечал Николаша растерянно.
- А… - название, позвольте поинтересоваться?
- "Здоровье"…
- Вот оно как… - протянул старик. - Мда, шансов заболеть с такого, примерно - как с кипяченой воды, это верно.
- А что же за чай мы, это, у вас–то пили? - поинтересовался Николаша. - Вы–то где покупаете?
- Ну, - хитро заулыбался Николай Николаевич, - я, некоторым образом, знаю места… Кхм… так что чай уж лучше я вам буду пока приносить.
- Ничего–ничего, молодой человек, - продолжал он, останавливая начавшего отнекиваться молодого человека, - не беспокойтесь. Я ведь, - он сделался серьезен, - знаете ли, сам заинтересован в успехе вашей… эээ… так сказать, миссии. Вы, некоторым образом, и мой личный мир можете спасти от такого вот… кхм… - он еще раз заглянул в чашку, - состояния. А то ведь тоже - ни вкуса… ни запаха… - и он вслед за Николашей - погрустнел…
- …так что в обеспечении вас хорошим чаем, - говорил он уже веселее через десять минут, возвращаясь со своим чайником, - я, некоторым образом, заинтересован. Ну-с, разливайте. А попутно задумайтесь над тем, что в вашем нынешнем положении есть и свои, так сказать, плюсы: вот - вы ведь только сейчас настоящий, например, вкус узнаёте…
Николаша, точно - задумался.
Попили чаю, пожелали друг другу спокойной ночи. Он принялся мыть посуду, что было не так легко в бывших творческих мастерских; провозился долго. За окном давно стемнело. Наконец, закончив с посудой, наведя порядок на столе - снова взглянув на часы: - у-у, поздно–то как - он только успел постелить на кургузом диванчике сиротскую свою постельку, как лампочка, непрерывно горевшая у него под потолком по настоянию Николай Николаевича (он уже раз менял ее за это время) - тенькнула - и погасла. Вот тебе на…
Николаша вспомнил, что запасной у него нет. Ох - ну, ведь не идти будить сейчас старика: тот ложился и вставал довольно рано. Света от стоявшего во дворе фонаря проникало в окно достаточно, Николаша подумал–подумал, да и рукой махнул: "Дотяну как–нибудь до утра, ну что в самом деле, как дети - темноты боимся", - решил он; и лег.
И что–то ему не спалось. Вспомнил снова свой злополучный чай… Верно старик говорит, жил я раньше и не понимал, до чего он безвкусен, никчемен. Когда Николай (бармен, за углом, налево… а где теперь тот угол…) рассказывал - даже и не осознавал, что как–то иначе может быть… Осознавал… Так и жизни своей не осознавал… насколько она тоже, если разобраться, была никчемна… безвкусна… А, собственно, почему я так решил? Кто же его знает… А теперь? Теперь - тоже… не знаю… поживем… уви… на этом месте он незаметно задремал.
Проснулся он от странного ощущения будто на него кто–то смотрит, со всех сторон, будто он в центре большого зала или на арене, и со всех сторон из темноты на него направлены взгляды, не пристальные, будто совсем безучастные, но неотрывные - так человек смотрит, задумавшись, на муху, сидящую на оконном стекле. Он открыл глаза, но никого, конечно же, не увидел. Разбудившее его ощущение ослабло, но не пропало вовсе - будто направленные на него взгляды от смущения, что их заметили, потупились, и теперь вскидывались лишь изредка, искоса.