И как только Цвях скрылся за воротами учхоза, из столовой быстро вышла Елена Владимировна, Федор Иванович в это время подобрал около лавки лежавшего на спине красивого жука-скрипуна. Его облепили муравьи и уже раскидывали умишками, как бы начать его заживо жрать. Федор Иванович старательно обдул муравьев. А думал о Стригалеве. "Хорошо, что отложили на завтра", - думал он, рассматривая жука. Это Рыл большой узкий жук с живыми черными глазами, с длинными усами, похожий на интеллигентного дореволюционного авиатора в черном жилете из блестящего шелка, застегнутом доверху. А сюртук на нем был темно-серый, в мелкую светлую крапинку.
- Можно около вас сесть? - спросила Елена Владимировна, садясь. - Что вы тут делаете? Ого, кто у вас!
- Вот видите, жук... Скрипун.
Налюбовавшись, Федор Иванович осторожно посадил жука на землю, и "авиатор" бросился наутек, взмахивая ногами, как тростью, и не теряя осанки.
- Как вам наши генетики и селекционеры?
- Выше всяких похвал. Чудеса!
- Какие у вас планы на сегодня? - она нагнулась и пальцем провела на земле дугу.
Он вопросительно посмотрел.
- Вы не слышали вопроса? - спросила она.
- Я ответил пантомимой.
- А вы словами ответьте. И по существу.
- Сейчас я пойду куда-нибудь. Только природе страданья незримые духа дано врачевать.
- Давайте врачевать вместе. Я покажу вам наши поля.
- Давайте, - сказал Федор Иванович ленивым голосом.
Она взглянула на него удивленно.
- Может, подождем Ивана Ильича? - спросил он.
- Иван Ильич уже ушел, - она еще холодней посмотрела на него сбоку, начиная розоветь.
- Тогда пойдемте, - он решительно поднялся. И они долго шли молча куда-то вдоль какой-то канавы. Лицо Елены Владимировны постепенно заливала лихорадочная пунцовость.
- Слушайте, - сказала она, решившись и отойдя от него вбок шага на два. - Вы сегодня не похожи на себя, на вчерашнего. Вонлярлярский сказал бы, что у вас пропала коммуникабельность. Давайте, как пассажиры дальнего поезда, как случайные пассажиры, попутчики... Вы не знаете меня, я вас. Вы ведь уедете.
- А отвечать кто будет за разговор? Тот, кто задает вопросы?
- Да... Вы уедете - и разговора не было!
- Ну, пожалуйста. Задавайте вопросы.
- Где ваша коммуникабельность?
- Я катапультировался.
- Что это означает? - все так же лихорадочно, но весело она посмотрела на него.
- Нажимаю на кнопку, и меня выстреливает. Потом раскрывается парашют, и я мягко приземляюсь в другом мире, где и слыхом не слыхали о каких-то моих... неполадках на борту.
- А самолет?
- А самолет летит дальше.
- И разбивается?
- Мне с земли не видно. А потом там еще есть первый пилот. А я и не летчик. Дилетант без диплома.
- А если первого пилота нет? Самолет ведь может разбиться. Дилетанту без диплома и поднимать его в воздух нельзя было. Это государственная собственность.
- Не знаю. Вижу, экипаж укомплектован. Перегрузка. Вот и нажал поскорей... Что - я неправ?
- А кто вам сказал про экипаж? - с раздражением спросила Елена Владимировна.
- Вчера одному товарищу... Диспетчеру... показалось, что я проявляю дилетантский интерес к авиации...
- Ах, вот!.. Теперь все ясно. Вечно она меня замуж выдает! Нет никакого пилота, поняли? И никто вас не вызовет на дуэль, так что давайте разговаривать и катапульту не трогать.
- Дайте честное слово, - сурово потребовал Федор Иванович.
- Ну, даю. Честное слово.
- Хорошо. С чего же мы начнем?
Она начала искать что-то на краю канавы. Потом наклонилась и сорвала какой-то жиденький стебель с яркими желтыми цветками.
- Природа сейчас излечит нам все страдания незримые. Что это такое? Я в первый раз вижу.
- Это? - Федор Иванович взял стебель, свел брови. - Это, действительно, нечасто встретишь. Потентилла торментилла, вот что это. Калган. Слышали такое название?
- Ого! - она почти с ужасом на него посмотрела. - Ничего себе... Я бы ни за что не определила. Потентилла - как дальше?
- Торментилла. Калган, или, еще его называют, лапчатка. А вот я сейчас... Сейчас я вам... - поискав в траве, он сорвал что-то. - Что это?
- Плантаго! - торжествуя, сказала Елена Владимировна.
- А какой плантаго? Подорожников много. Майор, минор, медиа...
- Ну, это, конечно, не минор...
- Майор. Плантаго майор. Видите, черешок длинный и желобком.
- Хорошо. Федор Иванович, а почему страдания незримые? - она заглянула ему в лицо.
- Разве вы ничего не видели?
- По-моему, торжество справедливости должно вызывать прилив...
- Но это так неожиданно, это торжество... Я вам прямо скажу: такие дураки мне еще не попадались. Да еще среди "своих".
- Ну, у наших с Иваном Ильичом ребят такого вы не найдете. Если мы и будем вас надувать, то по крупному счету. По рыцарскому.
Они остановились. Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда.
- Имейте в виду, я буду глубоко копать, - сказал он.
- Ну и что? Вот вы копаете и устанавливаете, что я морганистка, льющая воду на мельницу...
- А это я и так знаю. Я читал вашу диссертацию. По-моему, о преодолении нескрещиваемости... Там есть спорные места... Так что ваше лицо мне ясно. - Посмотрев ей в лицо, он улыбнулся. Она так и подалась к его улыбке. Но он ничего не заметил и не понял возникшей паузы. - Как вы учите студентов, мы знаем, - продолжал он. - Цвях сидел в вашей группе. Говорит, товарищ Блажко учит студентов правильно.
- Но я чувствую, Федор Иванович, по вашей хватке, кому-то из нас придется сушить сухари. А? Это не мои слова. У нас на кафедре об этом шепчутся многие.
- Лично я выгнал бы этих двоих... И больше никого. Пока...
- Вы сейчас сказали рискованную вещь. Я вижу, вы мне верите.
- Нет. Не верю. Но знаю, что вы меня не продадите. И потому отдаю вам все мое. Беритя!
Они оба засмеялись, и обоим стало хорошо.
- Откуда же у вас взялось это знание? Сколько мы знакомы? Два дня!
- Я вам сейчас изложу мою завиральную теорию. У нас, Елена Владимировна, в сознании всегда звучит отдаленный голос. Наряду с голосами наших мыслей. И наряду с инстинктами. Мысли гремят, а он чуть слышен. Я всегда стараюсь его выделить среди прочих шумов и очень считаюсь с ним. По-моему, тут обстоит так: ни один человек не может скрыть свою суть полностью. Скрывается то, что может быть схвачено поверхностным вниманием. А голос - отражение наших бессознательных контактов с той сутью, которой никому не скрыть. Хотя бы потому, что эту суть сам человек в себе не может почувствовать. Животные, на мой взгляд, руководятся больше всего отдаленным голосом, он у них более развит и не заглушается никаким стуком сложных умственных деталей. Поэтому животные не лгут.
- Возможно, что все так и есть, - Елена Владимировна тронула его руку. - Голос правильно шепнул вам, что я не выдам.
Федор Иванович слегка смутился от этого избытка взаимной откровенности, и потому кинулся к природе - шагнул в траву и стал искать что-нибудь редкостное.
- Вот, - сказал он. - Вот. Что это?
- Щавель! - взяв у него красный стебелек с острыми листками, Елена Владимировна пожевала его. - Самый настоящий "Румекс".
- Не спешите с ответом, товарищ Блажко. Род "Румекс" состоит из нескольких видов. И все щавели. Вы жуете... Что вы жуете?
- "Румекс ацетозелла", - сказала она и пошла вперед, торжествуя и покачивая головой вправо и влево.
Действительно, природа сразу поставила все на место, погасила все неловкости.
Они давно уже вышли через калитку из пределов учхоза и теперь брели по каким-то межам среди каких-то пашен к чернеющему институтскому парку, заходили ему в тыл. Елена Владимировна шла впереди, иногда оборачиваясь к нему и предлагая очередную ботаническую загадку, и он, роняя удивляющие ее безошибочные ответы, любовался ею, ее особенной женской мощью, которая так и заявляла о себе. Это была маленькая веселая недоступная крепость. Лишь взглянув на эту девушку в очках, мужчина должен был отступить, угадав в ее натуре требования, соответствовать которым в состоянии далеко не всякий. Она все время двигалась в чуть заметном танце, в безоблачной меняющейся игре, и ее пальцы и все прекрасные узости фигуры в сером подпоясанном халатике непрерывно писали тексты, читать которые дано не каждому. Он еще вчера, с первых же минут навсегда отказался говорить ей безответственные приятности, которые, как и цветы, принято подносить женщинам. Строжайшее предупреждение на этот счет прочитал он в ее сдвинутых черных бровях. В них и была вся сила. И сегодня эти брови хоть и разошлись, но все время были готовы к жестокой расправе.
Обойдя с тылу почти половину парка, они перешли по мосту из бревен овраг с бегущим по его дну ручьем, притоком громадной реки, что незримо присутствовала, укрывшись за парком. Начались первые шестиэтажные дома города из серого кирпича.
- Дальше меня, пожалуйста, не провожайте, - вдруг сказала Елена Владимировна.
Взглянув на ее строгие брови, он, конечно, и не подумал показать ей свое удивление. Он тут же скомкал все свои пожитки и даже отступил на полшага.
- Я, собственно, и не...
Но Елена Владимировна объяснила:
- У меня гора дел. Надо сходить в магазины. А потом я иду к Тумановой. Сегодня я варю ей борщ.
"Вот этого бы не следовало ей говорить, - почему-то шепнул ему отдаленный голос. - Никто не требовал от нее таких уточнений".
- Превесьма... - сказал полушутливо и, как на шарнире, повернулся было, чтобы идти. Но она стояла с протянутой рукой. "Все еще катапультируетесь?" - говорило ее лицо.