- III -
Вот все говорят: интеллигенция! - громко провозгласила тетя Поля, войдя со щеткой и ведром в комнату, где легким утренним сном спали члены комиссии.
- Опять разоряешься, Прасковья? - спросонок пробурчал Василий Степанович.
- Да еще поэт! - тетя Поля прыснула и покачала головой. - Сундучок... Хотела выкинуть. Пора, думаю, пятьдесят ему лет, если не боле. Весь растрескался, крышка болтается. Кинула за сарай. Так этот, бородатый, в женских туфлях тут крутится. Как Золушка. Сначала кругами ходил. Я думаю, что такое, не студентку ли где присмотрел. Потом хвать сундучок - да ловко как! - и засеменил, засеменил... Беда с вами, с интеллигентными!
- Выдумывай. На что ему сундучок?
- Он знает, на что. Пригодится. Вас сегодня когда ждать?
- Сегодня мы ухолим в учхоз. До вечера... Они пришли в учебное хозяйство к девяти. Пройдя ворота, Федор Иванович увидел поле, разбитое на множество делянок. Среди делянок двигались фигуры - студенты и пожилые преподаватели с раскрытыми журналами. По вспаханному краю поля в сопровождении группы студентов ехал гусеничный трактор, волоча какую-то сложную систему из колес и рычагов. Вдали стояли две ажурные оранжереи. Туда и направилась комиссия.
- Наверно, все собрались сейчас там и смотрят на нас из-за стекол, - сказал Цвях. - Ждут.
- Могло бы быть и наоборот, - заметил Федор Иванович. - Могли бы они нас проверять.
- Это ты верно. Если бы ихняя взяла... Сегодня был первый основной день ревизии - проверка работ в натуре, первый решающий день. Федор Иванович где-то в глубинах своего "я" чувствовал боль - там уже зародилась туманная и болезненная симпатия к Стригалеву - может быть, из-за того, что Троллейбус не только сталью зубов и не только повадками был похож на одного геолога, которого уже не было в живых и по отношению к которому в душе Федора Ивановича осталась кровоточащая царапина неискупленной вины. Ведь Троллейбус к тому же и "сидел"...
Новая рана назревала, уже начинала чувствоваться - ведь Федор Иванович "рыл яму" не под кого-нибудь, а именно под того, кто был женихом Лены. Прямо как кроткий царь-псалмопевец Давид, который возжелал Вирсавию и потому послал ее мужа Урию в самое пекло войны, чтобы там его убили. "Удивительно, - невесело подумал Федор Иванович, - что ни случится в жизни, какая ни сложится ситуация - ищи в Библии ее вариант. И найдешь!"
Они вошли в боковую дверцу и оказались в теплой застойной атмосфере оранжереи. Действительно, у выхода собрались человек восемь, и среди них - Стригалев в сером халате, как бы наброшенном на крест. Последовали рукопожатия, несколько шуток были выпущены на волю. Как весенние мухи, они не взлетели, а проползли слегка и замерли, дожидаясь тепла. Вежливый смех только усилил напряженность. Федор Иванович сразу определил нескольких "своих", то есть четких приверженцев так называемого мичуринского направления. Они предлагали начать с них и весело листали журналы, готовясь демонстрировать свои достижения.
- Ну что ж, - сказал Федор Иванович и сам почувствовал, что глаза его нервно бегают, ищут кого-то и не находят. Лены здесь не было. Хотя нет, - и она была здесь, стояла позади Стригалева. Но, увидев Лену, он потерял уверенность - ему нельзя было теперь смотреть в эту сторону.
- Пожалуйста, начнем. Чьи это работы? - хрипло проговорил он, подходя к стеллажу, на котором плотно, один к другому стояли глиняные горшки с темно-зелеными картофельными кустами. Федор Иванович сразу определил, что это прививки - здесь занимались влиянием подвоя на привой и обратно - по методу академика Рядно.
- Это мои работы, - сказал пожилой бледный человек с угольными бровями и черными, глубоко забитыми, как гвозди, печальными глазами. - Моя фамилия Ходеряхин, Кандидат наук Ходеряхин. Здесь представлены несколько видов дикого картофеля, а также культурные сорта "Эпикур", "Вольтман", "Ранняя роза"...
Он долго, как экскурсовод перед группой провинциалов, приехавших в ботанический сад, показывал культурные и дикие растения. Кусты имели хороший вид. Темные плотные листы блестели.
- Азота многовато кладете, - сказал Федор Иванович.
- Для опытов по вегетативному взаимодействию это не мешает, - парировал Ходеряхин и продолжал свой пространный доклад.
Федор Иванович, склонив голову, слушал и все плотнее сжимал губы.
- Простите, я вам помогу, - прервал он, наконец, Ходеряхина. - Вы, товарищ... пишете вот здесь, в московском журнале, о достигнутых вами результатах. "Сорт "Эпикур", - это ваши слова, - будучи привит на сорт "Фитофтороустойчивый", приобретает ветвистость куста, листья утрачивают свою рассеченность... - и так далее. - ...Листья сорта "Ранняя роза" при прививке на "Солянум Демиссум" становятся похожими на листья этого дикаря" - и тэ дэ...
- Негусто... Боюсь, что нам придется давать еще одну статью о ваших экспериментах. Вы пишете, Василий Степанович? Пожалуйста, пишите. Это важно.
На очереди стояли несколько аспирантов Ходеряхина - каждый около своих растений. Подобравшись, как для битвы, уже не видя ничего, кроме очередного горшка с картофельным кустом и очередного прячущего тревогу лица, Федор Иванович проходил от одного стеллажа к другому и уже не столько проверял, сколько учил молодых людей.
- А вы не пробовали вырезать глазки из клубней цилиндрическим сверлом для пробок? - слышался его уже спокойный, мягкий голос. - Попробуйте, это очень удобно, и привой точно входит в вырез на клубне подвоя.
- Никаких мало-мальски достойных внимания результатов, - вполголоса сказал он Цвяху. Кто-то все-таки услышал - шепот порхнул среди людей, стоявших поодаль.
- Здесь уже мои растения, - пропел у него над ухом чей-то снисходительный тенор. - Кандидат наук Краснов.
- Знакомая фамилия, - сказал Федор Иванович, задержав взгляд на тонком и извилистом носе вежливо склонившегося к нему лысоватого спортсмена со значком. - Я читал в журнале вашу статью, товарищ Краснов...
- Мною... нами было замечено, - начал докладывать спортсмен и, выпрямившись, развернул тяжелые плечи, но привычная сутулость опять стянула их, пригнула книзу, - ...было замечено, что сорта "Лорх" и "Вольтман", которые росли по соседству с местным сортом "Желтушка" - через дорогу... опылились пыльцой последнего, которая подействовала и на клубни обоих сортов... Последние стали в большинстве похожи на клубни сорта "Желтушка"...
- Это я все читал в вашей статье, - сказал Федор Иванович и умолк, медленно краснея. Помолчав, спросил: - То есть, вы хотите доказать, что если мать блондинка, а отец брюнет, то не только их дитя будет черноволосым, но и у матери глаза и волосы должны в ходе беременности почернеть... Таких случаев наука еще не знает. Следующей весной вы, наверно, повторите ваш эксперимент?
- Зачем? - оскорбленно, но сдержанно передернул тонкими девичьими бровями Краснов. - Я уже другой запланировал.
- А известно ли вам, товарищ Краснов, что картофель не перекрестное, а самоопыляющееся растение? Вы же вуз кончали! Пыльце вашей "Желтушки" здесь нечего делать. Это вы представляете себе? Да она и не перелетит через дорогу!
Краснов, странно улыбаясь маленьким ротиком, глядел в сторону. Федор Иванович, окинув его фигуру быстрым взглядом, невольно задержался на громадном красно-фиолетовом кулаке, который двигался внизу, как самостоятельное живое существо. "Что он там делает?" - подумал Федор Иванович и сразу увидел стиснутый в кулаке теннисный мяч. "Ага, он тренирует кулак", - осенила догадка. Шевельнув бровью, он покачал головой.
- Товарищ Краснов! Я вижу, вы не согласны. Но вы должны это знать - картофель не ветроопыляемое растение. У него пыльца не как у злаков, не может летать. Она тяжелая, как крахмал. И устройство пыльников - они никогда не раскрываются полностью. Там есть такая маленькая пора - и через нее пыльца просыпается по мере созревания, прямо на собственное рыльце. Понаблюдайте, насекомые не посещают цветков картофеля - там нечего брать. И не потому, что пыльца какая-нибудь невкусная. Я сам, еще студентом... Останется, бывало, в пробирке лишняя пыльца картошки - высыпал ее на прилетную доску в улье. Пчелы мигом всю подбирали! Поняли? То, что вы говорите, физически невозможно: тяжелая пыльца, если не прилипнет к рыльцу, отвесно падает на землю. Слава богу, очень рад, что не могу назвать ваш опыт каким-нибудь таким словом... Здесь, к счастью, просто полное незнание того, с чем имеешь дело. Ох, ох, товарищи... Что это - два часа? Нет, на сегодня я уже мертвец...
- Продолжим завтра? - сказал Цвях.
- Вот именно, - странно мигая одним глазом, шевеля гибкой бровью, Федор Иванович пошел из оранжереи. Цвях еле поспевал за ним.
- Уж больно ты их... Без снисхождения. Касьяну не понравится. Что это с тобой?
- Но почему он напечатал их статьи в своем журнале! - Федор Иванович остановился. - Почему Касьян их напечатал!
- Ладно, Федя, хватит правду искать. Пошли в столовую.
В столовой Федор Иванович сел за какой-то стол, чем-то закусывал, что-то брал ложкой из тарелки и все смотрел куда-то сквозь стены. Он не видел, что через стол от него прошли и сели Стригалев с Еленой Владимировной и несколько аспирантов. Лена что-то крикнула, и Цвях ответил, а он только оглянулся на них, ничего не понимая.
- Произвели они, однако, на тебя впечатление, - заметил Цвях, принимаясь за лапшевник.
Пообедав, они сели на лавку около столовой и закурили.
- Что будем сейчас делать? - спросил Цвях.
- Я прогуляюсь часок.
- А я по старой испытанной привычке пойду лягу поспать. Лапша человека вяжеть, он набухнеть и спать ляжеть.