Уна соскользнула с камня и вновь прикрыла глаза. Она с некоторым омерзением перевоплощалась теперь уже в начальника полиции - раздавалась в плечах и одна нога даже стала чуть короче…
Вот она уже рассматривает кинжал в запёкшейся, но ещё не высохшей крови. Чёрная рукоять, инкрустация, белая полоса - да и сталь, похоже, прекрасная!
"Хорошая работа, - подумал начальник полиции, - дорогая. Надо бы его сохранить. А то не ровён час - украдут!"
Именно так начальник полиции истолковывал необычное поведение своих подчинённых, как-то особенно опасливо озиравшихся вокруг. Да и ему самому кинжал как будто жёг руки.
Он огляделся в поисках самого видного места, чтобы, уходя, кинжал не искать. Видным местом ему показались два соприкасавшихся камня.
Начальник полиции, припадая на ногу, подошёл, наклонился и положил кинжал на них. Затем сквозь кинжал стал протискивать руку - рука легко прошла сквозь металл клинка - и вниз, за камни - и в щель между ними, пока не нащупал его рукоять…
- Вот он! - открывая глаза, обрадованно воскликнула Уна, разгибаясь - кокетливо, как будто всё ещё находилась в танцующих отблесках красного светильника.
Малый меч, действительно, был тот, который она искала - именно им и убили её возлюбленного. Её прекрасного возлюбленного! Лучше которого нет.
Уна недобро усмехнулась, и, спрятав в складках одежды жезл Жребия, выскользнула из развалин дома и скорым шагом направилась в сторону кварталов любви…
глава VII
второе убийство. первая и вторая посмертные жизни первого трупа
Наместник Империи Пилат - как о нём, сочиняя, рассказывала жена, сын короля-звездочёта Ата и красавицы Пилы, соединение этих имён будто бы и дало его имя, - облачённый в роскошную тогу с широкой пурпурной каймой, вошёл в Хранилище размашистым шагом триумфатора - верный признак его хорошего настроения. Можно скрыть горечь поражения - это упражнение разве что не ежедневное; а вот скрыть удачу - много труднее.
- А кинжал-то нашёлся! - торжествующе сказал наместник, усаживаясь в кресло. - Причём удивительнейшим образом!
- Какой кинжал? - спросил Киник, занимая второе кресло - напротив Пилата.
- Тот самый, которым… подрезали крылья великой любви моей супруги, - криво усмехнулся наместник.
- А он что, разве исчезал?
- Да - что самое удивительное. Начальник полиции признался только когда кинжал нашёлся. Он, верно, до сих пор теряется в догадках: кто бы это мог сделать? Когда выкрали и при каких обстоятельствах - неизвестно. Возможно, вынули непосредственно из трупа. В ходе расследования. Но - что интересно! - ведь никого посторонних в этих треклятых развалинах при осмотре трупа не было! Только сам начальник полиции и его сотрудники! Из чего, вообще говоря, следует, что они имеют власть также и над его людьми. Или хотя бы над одним из них. Он и выкрал. Я же говорю: разветвлённый заговор!
- Так… - упорядочивая услышанное, медленно произнёс Киник. - Заговор и, следовательно, украли, или же наоборот - украли и, следовательно, разветвлённый заговор? Что здесь служит отправной точкой?
- Что ты хочешь сказать? - нахмурился наместник.
- То, что способ исчезновения нам, на самом деле, пока неизвестен. Вещи, да, крадут, но, бывает, напротив, - их забывают сами и даже теряют. Здесь - тупик. Пока же, если что и известно, так это как кинжал был найден. Кстати, как?
- Опять убийство! - с ещё большим торжеством сказал наместник. - И опять - зарезали! И опять - со спины! Но на этот раз - подростка. Совсем ещё мальчика. Нежного, так сказать, возраста.
- И опять у тебя в объятиях? - тревожно спросил Киник. - Часом, мальчик тот не "девочка"?
Пилат нахмурился.
- Я не в том смысле, - сказал Киник. - Просто не удивился бы, если бы сцену с обниманием трупа тебе повторили.
- Думаешь?.. Нет, мальчишку нашли невдалеке от базара. А если точнее, как раз между базаром, Храмом и кварталами любви.
- Кто он? - спросил Киник. - Чей сын? Патриции добрались и до Иерусалима?!
- К сожалению, - вздохнул Пилат, - ничей. Или, лучше сказать, - Иеговы. Обыкновенный храмовый нищий. Если бы он был чей-то сын или, скажем, римский гражданин… То можно было бы сделать некоторые выводы. А так - никакой системы. Если бы первое убийство не было столь тонко продумано, то я бы подумал, что убивает безумец. Что ему необходимо убивать только одним и тем же кинжалом. Возможно, ритуальным - чёрная рукоять, белая полоса и всё такое. И, чтобы следовать этой прихоти, он не скупится. Оставляет кинжал в теле, затем оплачивает усилия похитителей. Но убийца не безумец. Хотя кинжал явно проявление какой-то навязчивой идеи. Системы. Только какой?
- Да, - согласился Киник. - Один и тот же кинжал… И опять - со спины… Думаю, даже если какое-то из убийств будет совершено с целью запутать следствие, то и на том трупе всё равно останется след системы. Даже отвлекающее убийство непременно будет нести отпечаток души убийцы… Она непременно появляется, как бы убийца ни пытался остаться неузнанным. И это общее будет характеризовать уровень его мышления - стереть и исказить он сможет только то, что способен осмыслить. Ведь даже объект, закланный для введения следствия в заблуждение, выбирают … - Киник говорил медленно: кто знает, готов ли Пилат это понять? - Естествен вопрос: новое убийство - не попытка ли затемнить причины и следствия предыдущего?
- Всё может быть, - не думая, согласился Пилат. - Надо же! Я и не подумал. А с другой стороны, не рано ли путать следы? Впрочем… Бывает, сначала путают, а уж потом - убивают нужного. Но это не мой случай. Нужен, это ясно, - я. Но почему теперь - нищий? Каков смысл такого выбора?
- Смыслов всегда несколько, - сказал Киник. - Хотя… Не знаю почему, может, по ощущению, убийство храмового мальчика, может быть ещё и неким посланием. Убийство всегда ещё и диалог. Обращение к тем, кто непременно услышит. Скажем, с какой-то целью обращают внимание на кинжал. На его возвращение. Или на его похищение. Или на сам кинжал. Ведь кинжал преподносится так, что не заметить этого невозможно. Этот мальчик, можно догадаться, был в Иерусалиме приметным. Во всяком случае, наверняка самым приметным из нищих.
- Точно! Как ты догадался?! - удивился Пилат. - Во всяком случае, так утверждает начальник полиции. Он говорит, что этого нищего в городе, несмотря на уродливость, очень любили. Несмотря на то, что он сын проститутки и, как полагают, одного из главарей ночного города. Считался слабоумным, да и с рукой от рождения что-то… Словом, он не только не голодал, но жил сносно. Если не сказать припеваючи. Разве что постели у него постоянной не было. Ему предлагали, но он почему-то отказывался - плащ свой подстилал. Может быть, он из ваших, из киников?
- Киников?.. - на этот раз нахмурился уже Киник. - Киники - не нищие. Хотя некоторые, желающие популярности и внимания к себе, и просят подаяния. Но настоящему кинику легче заработать, чем выпросить. Выпрашивать же удаётся только порочным людям - это замечено. А истинные киники вовсе не порочны. И не бедны. Вспомни Геракла.
Киники считали Геракла чем-то вроде предтечи Антисфена и Диогена Синопского. Сын Зевса и земной женщины, смертный Геракл, живший в простоте, не был нищим - ибо ему были подвластны природа и, волею высокородной жены, люди. Носил он шкуру знаменитого неуязвимого немейского льва, которого задушил собственными руками, - а на насмешки того рода мужчин, которые любят надевать множество рубашечек, не обращал внимания. Кстати, погиб Геракл из-за роскоши, когда единственный раз поддался на уговоры своей жены Деяниры и надел роскошную дорогую одежду - жена её пропитала кровью кентавра, смешанной с ядом гидры. Но прежде чем соблазниться дорогой одеждой, Геракл, владея жизнью, был богаче остальных, хотя не имел ничего.
- Я пошутил, - стал оправдываться Пилат. - Конечно, какой он философ! Простой захребетник. Но, согласись, кто-то из толпы со временем, возможно, и стал бы его называть киником: имущество обол к оболу не собирает, плащ, сложенный вдвое, подстилает. Для глупца: чем не киник?
- Интересная мысль, - сухо сказал Киник. И добавил - Для глу… толпы.
Пилат хотел было что-то добавить, но осёкся. Для толпы? Так ли? Что, его жену можно назвать толпой? Возможно, она и не считает нищих киниками, но Киника точно называла нищим. Вернее, иначе как Нищий его и не называет. Его Уна, патрицианка - толпа? Смешно! Толпа - это те, которые живут не во дворцах. Но ведь и Геракл явно не толпа… Или он, наместник, чего-то не понимает?..
- И всё-таки, - благодушно продолжал Пилат, - сам говоришь, что мальчишку выбрали. А чем он отличается от других? Нищий? Их много. Урод? Их тоже предостаточно. Еврей? Этим Иерусалим не удивить. Что ещё?
- Беззащитный.
- Беззащитных много. Ещё он не девочка, а мальчик. Можно было зарезать и гетеру - это в городе вызвало бы не меньший интерес.
- Половая солидарность? - заинтересовался Киник. - Пожалели своих? В таком случае, убийца - женщина. К тому же мужчины-безумцы, развлекаясь, предпочитают убивать женщин… Так-так-так… Но женщин, как можно догадаться, среди подчинённых начальника полиции нет… Беззащитный?.. Да, женщина! Скажем, это могли поручить той лунной гетере. Это логично: чем в заговоре меньше участвующих, тем меньше вероятность разоблачения.
- Да, - согласился Пилат. - Это объясняет, почему не зарезали какую-нибудь гетеру. Своя.
- Гетера… Гетера? Но которая из них? - задумчиво сказал Киник. - Ведь шлюх - море!..