Старик Спенсер держал проверочную работу, точно та кусок дерьма иль ещё чего похуже.
- С 4 ноября по 2 декабря мы изучали египтян. Ты выбрал их в качестве свободного вопроса. Хочешь послушать собственную писанину?
- Нет, не очень.
А он всё равно прочёл. Раз учитель задумал чего-нибудь сделать, его не остановишь. Просто делает и всё.
Египтяне - древний кавказский народ, проживавший в одной из северных местностей Африки. Последняя, как мы знаем, является крупнейшим материком в восточном полушарии.
Пришлось сидеть слушать тамошнюю хренотень. Вот говённый старикашка.
Египтяне чрезвычайно любопытны нам сегодня по различным причинам. Современные учёные всё ещё норовят разгадать тайну составов, использованных египтянами при обёртываньи покойников, дабы лица не разлагались в течение многих веков. Современные учёные двадцатого столетья всё ещё бьются над столь занимательною загадкой.
Кончив читать, положил листок. Я его уже почти ненавидел.
- На сём твой, ежели позволительно так назвать, набросок завершён, - выдавливает эдаким гнусным-гнусным голосом. Даже не предположишь, что старпер окажется настолько жёлчным, и всё такое. - Правда, ты тут ещё кой-чего приписал внизу страницы.
- Я помню, - говорю. Быстро сказал, ибо хотел помешать ему прежде, чем начнёт и то зачитывать. Но его уже фига с два прервёшь. Во вскипел.
Дорогой господин Спенсер (прочёл он вслух). Вот и все мои сведенья про египтян. Вроде б меня они не особо увлекли, хотя ваши уроки весьма познавательны. Если поставите двойку, не страшно - ведь у меня всё равно неуды по остальным предметам, кроме английского. С уважением, Холден Колфилд.
Положив злополучную работу, он посмотрел так, словно обул меня в пинг-понг иль ещё в какую игру. Пожалуй, в жизни ему не прощу чтенье вслух той бредятины. Напиши подобное он, зачитывать ему я не стал бы - точно не стал бы. Главное, сделал-то чёртову приписку лишь бы его совесть не мучила из-за моего неуда.
- Ты не винишь меня за двойку, дружок?
- Нет! Конечно же, нет. - Какого чёрта заладил: "дружок" да "дружок".
Покончив с проверочной работой, он её тоже бросил на кровать. И - само собой - опять не попал. Я встал, поднял, положил поверх "Атлантического ежемесячника". Утомляет то и дело вот эдак вот вскакивать.
- А как бы на моём месте поступил ты? - спрашивает. - Скажи честно, дружок.
Чувствую: старику впрямь вшиво из-за двойки. В общем, пришлось чуток пополоскать ему мόзги. Дескать я самый настоящий тупица, всё такое прочее. Мол на его месте поступил бы точно так же; якобы многие не понимают, сколь тяжко учителю. Вроде того. Брехня всякая.
Но вот удивительно: мόзги ему конопачу, а сам думаю совсем о другом. Я живу в Новом Йорке, ну и вспомнил про прудик в Главном саду, недалеко от Южного входа. Любопытно, замёрзнет он уже к тому времени, как приеду домой, а коль замёрзнет, то куда денутся утки? Куда пропадают утки после того, как пруд подёргивается льдом и после напрочь замерзает? Небось приезжает какой-либо чувак на грузовике да отвозит их в зверинец, иль ещё куда. То ли просто улетают.
Вообще-то мне везёт. В смысле, умею полоскать мόзги какому-нибудь старику Спенсеру, одновременно думая про уток. Чуднό всё-таки. При разговоре с учителем извилины напрягать не обязательно. Но в самый разгар балабольства он вдруг меня оборвал. Вечно всех обрывает.
- Ну, и какие у тебя мысли обо всём происходящем, дружок? Весьма занятно б узнать. Весьма занятно.
- В смысле, про мою успеваемость в Пенси, всё такое? - спрашиваю. Вот бы здорово, кабы прикрыл узловатую грудь. Не очень-то приятное зрелище.
- Ежели не ошибаюсь, тебя поджидали определённые трудности и в школе Хутон, и в Элктоновых Холмах, - говорит. Не особо язвительно, но всё ж с подковыркой.
- В Элктоновых Холмах никакие особые трудности меня не поджидали. Учился неплохо, и вообще. Просто бросил - ну вроде того.
- Позволь спросить, почему?
- Почему? Да сразу не скажешь. В смысле, довольно сложно.
Не хотелось вдаваться в подробности. Всё равно ни черта бы не понял. Он в такую хренотень не въезжает. По большому счёту из Элктоновых Холмов я ушёл оттого, что туда собрали сплошных лицемеров. Вот и всё. Кишели словно тараканы. Например, директором там некий г-н Хаас - в жизни не видал более двуличного ублюдка. Раз в десять матерее папаши Тёрмера. Скажем, по воскресеньям в школу приезжают все родители, а г-н Хаас ходит пожимает им руки. Чертовски обаятельный, всё такое. Разве только чьи-нибудь предки выглядят малёк чудаковато. Посмотрели б вы, как он вёл себя с родителями моего соседа по комнате. В смысле, раз чья-то мать толстовата, или несовременно одевается, ну всё такое, или отец носит пиджаки с подкладными плечами да допотопные чёрно-белые ботинки, то папик Хаас тут же им пожмёт руки, просияет притворной улыбочкой, а потом целый час продолжит разговаривать с другими родителями. Не выношу подобные мульки. От них у меня прям крыша съезжает. Эдакая тоскища, хоть вой. Как же я ненавидел проклятущие Элктоновы Холмы.
Старик Спенсер спросил о чём-то, но я не уловил. Задумался про папика Хааса.
- А?
- Вот ты покидаешь Пенси. Тебя ничего не тревожит?
- Ну конечно кой-чего тревожит. Ясный пень… Но не очень. Во всяком случае, пока не очень. Скорей всего, до меня ещё по-настоящему не дошло. До меня вообще медленно доходит. Сейчас я думаю только, мол в среду поеду домой. Наверно, я какой-то недоделанный.
- Неужели ты вовсе не мыслишь о грядущем, дружок?
- Не, ну конечно мыслю. А как же? Конечно. - Я чуток подумал. - Но вроде б не особо. Вроде б не особо.
- А помыслишь. Придётся помыслить, дружок. Но станет слишком поздно.
Не понравилось мне, как он сказал. Точно хоронит, что ли. Только тоску нагнал.
- Наверно, помыслю, - говорю.
- Хочу, дабы ты немного образумился, дружок. Я ведь стремлюсь тебе помочь. Помочь насколько в силах.
Впрямь норовил. Искренне. Но просто мы с ним совершенно разные, вот и всё.
- Я понимаю. Большое спасибо. Кроме шуток. Благодарю вас. Честно.
А сам встаю с кровати. Ё-моё, стреляйте меня, но больше не вынес бы просидеть на ней и десяти минут.
- Вообще-то уже пора идти. Надо взять из разминочного зала кучу барахла, ну захватить домой. Правда, надо.
Глянув на меня, он снова начал кивать, да с таким сосредоточенным лицом. И тут вдруг его стало обалденно жаль. Но всё равно я ни в какую б не остался, ибо слишком уж мы разные, к тому ж он всю дорогу мажет, бросая чего-нибудь на кровать, да из-за застиранной, распахнутой на груди пижамы, из-за удушливого запаха капель от насморка.
- Послушайте, сударь. Обо мне не переживайте. Правда. Всё наладится. Просто у меня щас такая пора. Ведь каждый проходит через всякие там ступени развития, верно?
- Не знаю, дружок. Не знаю.
Ненавижу подобные ответы.
- Точно. Все проходят, - говорю. - Правда. Пожалуйста, обо мне не переживайте. - И вроде б даже положил ему руку на плечо. - Лады?
- Как насчёт чашечки горячего шоколада - а потом уж пойдёшь? Госпожа Спенсер будет…
- Да выпил бы, обязательно выпил, но на самом деле пора. Надо ещё зайти в разминочный зал. Вообще-то спасибо. Большое спасибо.
Мы пожали руки. Ну, всё такое прочее. В общем, страшенная тоска взяла.
- Я вам напишу. Поправляйтесь.
- До свиданья, дружок.
Короче, закрываю дверь, иду в гостиную, а он чё-то крикнул - неразборчиво. Но почти уверен: крикнул "Желаю удачи!". Хотя надеюсь, чего-нибудь другое. Надеюсь, чёрт побери, чего-нибудь другое. Я бы ни в жисть никому не крикнул "Желаю удачи!". Больно уж звучит жутко - если вдуматься, конечно.
3
Вы сроду не видали столь обалденного вруна, как я. Просто мрак. Иду, скажем, покупать ежемесячник, а кто-нибудь спрашивает, куда мол путь держишь, и у меня не залежится ляпнуть, дескать в оперу. Ужас какой-то. Вот и старику Спенсеру сказал, якобы надо забрать из разминочного зала кучу шмоток, а это самое настоящее враньё. Я проклятое барахло даже в зале-то не держу.