– Если сегодня все пройдет благополучно, поехали вечером ко мне. Кальян покурим. У меня киношек целый вагон. Музыка разная… А?
В его голосе странная тоска.
– А что может быть неблагополучно? – напрягаюсь я.
Он смотрит в пол, потом в окно, забранное жалюзи. Медлит.
– Ты, разумеется, мне не поверишь. И правильно сделаешь, между прочим. Но у меня странное предчувствие… Надеюсь, я не прав, но сегодня что-то произойдет на сцене. Возможно, она обрушится. Или провода закоротит и что-нибудь загорится. Может быть, на нее случайно упадет самолет. Или произойдет взрыв газа. Или прилетят марсиане. Я не уверен, но что-то точно будет. Тебе понравится!
18
Огни. Резкий поворот влево. Чугунная ограда. Летящий справа красный автомобиль. Лязг и грохот. Вереница образов проносится в моей памяти в одно мгновение.
Что-то было до этого. За секунду до аварии.
Что-то было… То, что память услужливо туманит и прячет в тень.
Ну конечно! За секунду до столкновения я поняла: сейчас что-то должно случиться. Что-то очень нехорошее. То есть за несколько мгновений до аварии у меня тоже было дурное предчувствие!
– Идиотка!
Я хлопаю себя по лбу и бросаюсь вон из трейлера догонять Ивана.
Проклиная насыпанный под ногами гравий, в котором тонут каблуки, и снова чувствуя боль в районе грудной клетки, прорываюсь сквозь толпу журналистов и персонала, слоняющихся среди трейлеров. Иван впереди, уже почти возле самой сцены.
– Подожди!
Я хватаю его за край жилета, надетого поверх щегольской рубашки, когда Иван уже заносит ногу над первой ступенью лестницы, ведущей на сцену.
– Что? – спрашивает тот раздраженно.
Девица с папкой недовольно смотрит на меня, потом бросает выразительный взгляд на изящные часы на запястье.
– Тормози! – вполголоса говорю я. Надеюсь, мы не очень привлекаем внимание журналистов.
– Почему? – громким шепотом интересуется Иван.
– Если у тебя дурное предчувствие, отмени выступление. Ты это можешь. Скажи, что болен.
– А если я и правда болен? На голову? Если все это – мой бред? Я просто сошел с ума! У творческих людей такое бывает. Ван Гог вон ухо себе отчекрыжил.
– Ты не Ван Гог и ты преувеличиваешь!
– Нет! И у меня не дурное предчувствие, типа беспричинной тревоги или необъяснимой дрожи в коленках. У меня нет галлюцинаций или чужих голосов в голове. У меня абсолютно ясное понимание того, что сегодня один из моих дурных снов станет явью.
– У тебя их много?
– До кучи! На сериал ужасов хватит!
– То есть катастрофу ты тоже видел во сне?
– Да! Именно! Как до тебя медленно доходит!
– Ну так отмени выступление! Это же не сольник! Ничего страшного!
– А вдруг это ерунда?
– Никакая это не ерунда!
– С чего это ты вдруг поменяла свое мнение?
Я умолкаю. Девица с папкой делает мне страшные глаза и стучит пальцем по циферблату. Появляется парень-звукорежиссер, пользуясь заминкой, вешает Ивану на пояс сзади передатчик и подает ему наушник.
– В тот вечер, перед аварией, у меня тоже было дурное предчувствие, – говорю я как можно тише. – Буквально за пару секунд до столкновения.
– Но у меня не…
– Знаю! Знаю! У тебя сны. Просто, наверное, разные люди чувствуют приближение опасности по-разному.
В глазах Ивана – сомнение. Еще секунда, и он, кажется, согласится со мной и развернется прочь.
В этот момент невидимые ведущие, парень и девушка, где-то далеко на сцене на все "Лужники" объявляют выход Сереброва. Толпа взрывается нестройными криками, футбольными гудками и улюлюканьем.
Иван прислушивается к многотысячному гулу, сует наушник себе в ухо и весело улыбается.
– Не судьба! – говорит он мне и начинает подниматься по лестнице.
Я смотрю ему в спину.
Потом лезу следом.
Когда я оказываюсь наверху, Иван уже стоит на авансцене с микрофоном. Начинается музыка, сотни рук у сцены взлетают вверх.
– Привет, "Лужники!" – кричит традиционную фразу Иван.
– Э-э-э-а-а-а-а! – отзывается толпа.
– Как настроение? – не унимается Иван.
– У-у-у-э-э-э! – плещется человеческое море у сцены. Кто-то подбрасывает вверх бейсболку.
Пока все увлечены человеком, который стоит перед публикой, я внимательно осматриваю саму сцену.
Что может случиться? Обвалится крыша? Задрав голову, я изучаю переплетение балок и ферм, увешанных осветительными приборами. Ну да, если все это сооружение рухнет, мало не покажется. А если провалится пол? Это же обычный деревянный настил, состоящий из сегментов, положенных на конструкции внизу. Что если какие-то фрагменты подогнаны друг к другу неплотно? Или крепление снизу придет в негодность? Впрочем, пока все идет нормально: сцена стоит тут уже почти сутки, и два последних часа ее без перерыва сотрясают кордебалет и звуковые перегрузки.
Звук? Что если какие-то провода замкнет и Ивана стукнет током? Как в незабвенном "Танцоре диско"? Нет, это уже совершеннейшая чушь! А что если он запнется за провод, упадет и разобьет себе голову?
Серебров между тем добирается до второго куплета. Впереди еще три песни. За это время в маленькой африканской стране вполне может произойти военный переворот. А уж в "Лужниках" может случиться что угодно.
Кстати, а почему именно сцена? Проблемы вполне могут прийти со стороны зрителей. К примеру, выстрел из травматического пистолета. Был у артиста глаз – и нету глаза. Или колено вдребезги, если стрелок меткий. Хотя какое оружие? Всех, кто стоит возле самой сцены, досматривали и прогоняли через металлоискатели. Брошенная бутылка? Отличная версия! Хотя… до первого ряда – пара метров "демаркационной зоны", внутри которой расхаживает полиция. И даже если предполагаемый бутылкометатель добросит свой "коктейль Молотова" до сцены, Иван успеет увернуться.
Снайперская винтовка? Ну, это уже совсем нереально! У Ивана нет таких недоброжелателей, которые бы хотели избавиться от него любыми способами. Он не Джон Леннон, чтобы иметь личного маньяка.
А Иван вошел в раж. Он приплясывает, и делает это весьма эффектно. Песня подходит к концу, публика качает головами и руками, даже полиция у сцены, кажется, колышет животами в такт. А в моей голове дикие сценарии несчастных случаев проходят один за другим.
Ураган? Град величиной с куриное яйцо? Нападение обезумевших птиц в духе Хичкока? Сердечный приступ? Кровоизлияние в мозг на нервной почве? Почечные колики? А может, сошедший с ума звукотехник сейчас ринется на сцену и перегрызет Ивану сонную артерию зубами?
Между тем звучат последние ноты. Пока все живы и здоровы.
Толпа взрывается аплодисментами и воплями радости.
– Спасибо! – кричит Иван. Потом оборачивается и подмигивает мне.
От его тревоги не осталось и следа – он излучает позитив и энергию, светится, словно лампочка. Он легко сейчас может зажигать свечи и бенгальские огни голыми руками. Эйфория плывет в воздухе, словно облачко веселящего газа.
Лишь у одного человека посреди всей этой веселухи хмурое лицо. У меня. Потому что я прониклась байками Ивана про страшные сны и забиваю себе голову разным идиотизмом.
Смешно, до чего может дойти человеческая паранойя!
У меня-то сейчас нет дурного предчувствия! Дыхание ровное, ладони сухие, пульс в норме. И значит, все будет нормально!
Я весело хихикаю. У меня рождается детское желание подойти сзади к попрыгунчику с микрофоном и от всей души пнуть его. Он жаждет несчастного случая? Я могу легко это ему устроить.
Начало второго трека. Иван стирает пот со лба, а затем рывком снимает модный стеганый жилет. В толпе слышится девичий визг. Вальяжно махнув жилетом над головой (при должной подготовке он бы легко смог сделать себе карьеру на ниве стриптиза), Иван с ухмылкой срывает аплодисменты, а потом оглядывается. Не найдя места, куда бы бросить часть своего гардероба, он находит меня глазами.
Я киваю. Возьму жилет и пойду отсюда в трейлер. К черту музыку и толпу – это прерогатива людей с микрофонами. Иван делает несколько шагов в мою сторону и протягивает мне жилет. Я уже успеваю ощутить пальцами гладкую ткань, как вдруг позади Ивана мелькает что-то серое. В следующее мгновение меня глушит грохот. Сцена подо мной подпрыгивает. Еще миг длится какое-то странное затишье – реальность застывает одной яркой картинкой. Сердце поставлено на паузу. Мысли в моей голове останавливаются, остается только тупое всеобъемлющее любопытство.
"Какого черта?" – мигают в моей голове большие неоновые буквы.
"Не может быть!" – завывает в моей голове сирена здравого смысла.
"Ты это видишь?" – визжит в моей голове инстинкт самосохранения.
А еще через секунду поперек сцены тяжело валится длинная балка, увешанная софитами.
Воздух сотрясает многотысячное "Ах!". Брызжут стекла. Я закрываю глаза и нажимаю на "стоп".