И еще он постоянно твердит мне про музыкальную премию. Он одержим ею! Так умирающие больные одержимы пересадкой здоровой почки. Ивану кажется, что только обладание заветной статуэткой даст ему ощутимый толчок в сольной карьере. "После этого можно год спокойно писать треки, жить за городом или отдыхать за границей, не заморачиваясь на пиар и прочую фигню. Все и так будут понимать – ты один из лучших!"
Почему обязательно надо быть лучшим? Почему нельзя быть просто самим собой?
Впрочем, Иван не зря переживает. Премия, где он заявлен как номинант на дебют года в стиле хип-хоп, вручается в этом году впервые. Ее учредил новый музыкальный телеканал Neo TV (передаю привет всем, кто в Матрице!), который пришел на рынок в феврале, внеся ужас и смятение в ряды уже известных игроков на поле музыкального телевидения. Кризис – отличное время для новых начинаний. Пока вы разбираетесь с долгами, под боком неожиданно появляются конкуренты…
Учредители новоявленного российскому зрителю телеканала – в далекой Америке. Каждый артист, получивший премию в своей номинации, вместе с наградой автоматически получает контракт на выпуск диска под вожделенным лейблом "Neo Music", который в последние пару лет составляет отличную конкуренцию всяким "Юниверсалам" и "Сони Мьюзик". Думаю, получить в России новую музыкальную премию – практически то же самое, что получить за океаном "Грэмми". И "Оскара" в придачу.
После того как учредили премию, все словно сошли с ума. Имена и лица новых артистов, решивших заявить о себе, не упомнить. В телевизоре, когда ни включи, кто-то все время поет и пляшет. Каждый день дарит нам кучи информационных поводов – артисты стали в три раза чаще попадать в аварии, терять во время авиаперелетов дорогие костюмы, часы и драгоценности, жениться, разводиться, болеть и беременеть. А Шило загоняла нас на бесконечные презентации клипов, дисков, синглов и новых составов старых групп. Даже я со своими больными ребрами и будущей всемирной славой писателя не отвертелась от работы сверхурочно.
Вручение премии состоится через три месяца, в декабре. Голосование, разумеется, отдано на откуп простым зрителям телеканала и посетителям сайта "Neo Music". Ну, то есть простые зрители верят, что именно их голоса решают исход битвы их любимых артистов за почет и славу в масштабах планеты…
Вы же не верите, что в наши дни еще остались честные голосования?
Этот факт тревожит Ивана больше всего.
Прибавьте сюда проблемы с ротацией треков. Из четырех радиостанций, которые крутили новый трек Сереброва, две без объяснения причин сняли песню с эфира. Надо быть большим оптимистом, чтобы надеяться на получение музыкальной премии при наличии таких аргументов "против". Вероятно, будь я на его месте, я бы на нервной почве уже давно сгрызла ногти до локтей.
Что же касается книги, то… да, я начала ее писать. В блокноте на первой странице значится абзац: "Ночная Москва пуста, умиротворенна, залита желтыми огнями, как новогодняя елка. Хорошо было бы вот так ехать по городу, бесконечно скользить в темноту, отражать фонари и витрины, касаться краешком шин кромки крохотных лужиц, оставшихся после недавнего дождя… Ехать куда глаза глядят… Бес-ко-неч-но…".
Неплохо, я знаю. А вот что дальше?
Сцена, на которой я стою, огромна. Ее монтировали три дня. Алюминиевая коробка из конструктора для великанов, обтянутая по бокам темной тканью. Крыша в форме шатра, под куполом которого, метрах в пятнадцати над моей головой, на металлических фермах тяжеленными гроздьями висят прожектора и софиты. Прибавьте еще метра четыре вниз, до земли – и получите размер этого исполинского сооружения. Человек, вышедший на такую сцену, кажется лилипутом. Впрочем, все исправляют огромные экраны, установленные слева и справа от площадки – так что задние ряды, запивающие хот-доги пивом возле палаток, не чувствуют себя обделенными.
– Привет, "Лужники"! – оглушительно кричит не совсем знакомый мне со спины певец.
"Лужники" отзываются нестройным гулом. Сразу же после этого взрывается музыка, а девчонки в серебристых комбинезонах, до этого стоящие неподвижно позади артиста, принимаются лихо махать руками. Вслушиваюсь в мотив – однозначно, где-то я это слышала. Но личности певца опознать все же не могу.
Надеюсь, прежде чем звезда этого парня закатится, он успеет заработать себе на квартиру в Москве и приличный "лексус".
Еще через пять минут, спустившись со сцены по шаткой лестнице, к которой почему-то никто не догадался приладить перила, и миновав кучку коллег-журналистов, дежурящих возле лестницы (да, да, я чувствую эти взгляды в спину), оказываюсь в длинном коридоре из белоснежных трейлеров, стоящих позади сцены. Внутри каждого – такие же белоснежные гримерные: зеркала, шкафы, душ, кожаные диваны, спутниковое телевидение. Надеюсь, съемочная группа Первого канала уже успела взять у Ивана интервью, и я смогу насладиться прохладой кондиционеров в его индивидуальном раю.
17
В трейлере номер пять – тишина. Лишь слышно, как тихонько шумит кондиционер. На огромном плазменном экране беззвучно вышагивают туда-сюда тощие девицы в вечерних платьях, каждое из которых смахивает на нижнее белье. Интересно, кто покупает весь этот ужас, который демонстрируют на модных показах?
– А что, телевизионщики уже ушли? – интересуюсь я, сунув в рот виноградину с большой тарелки, заваленной фруктами. Рядом на подзеркальном столике стоит блюдо с каким-то тонко нарезанным мясом, тут же неизменный рокфор и бри. Бутылка Хеннеси уже открыта.
С тех пор как стала вести активную светскую жизнь наравне с Иваном, я здорово экономлю на обедах.
Тот отзывается не сразу – он лежит в конце трейлера, на диване, закрыв глаза и сложив на животе руки, как труп на погребении. Я подхожу и какое-то время смотрю сверху на это чучело популярного артиста. Чучело не выдерживает и открывает один глаз.
– Как ты думаешь, на той стороне что-нибудь есть? – спрашивает он.
Я не сразу понимаю, о чем вопрос.
– С каких это пор тебя интересует загробная жизнь?
– А тебя разве не интересует? – Иван закидывает руки за голову.
– Нет.
– Ну вот, приехали. Всех разумных людей интересует, а тебя нет.
Смотрю себе под ноги – так и есть, возле дивана стоит пустой коньячный бокал. Интересно, почему после пары рюмок практически каждый из нас пускается в размышления вселенского масштаба?
– Лучше скажи, с чего это ты вдруг пьешь перед выступлением? Раньше для тебя это было табу.
Иван хмурится, потом приподнимается и садится.
– Раньше… Раньше уже закончилось. И кстати, ты что, мой врач? Или моя мама?
– Если так дальше пойдет, мне придется стать твоим психиатром.
– Или душеприказчиком…
Он встает, берет с пола бокал и направляется к вожделенной бутылке. Выглядит он неважно – опять круги под глазами, мрачный взгляд.
Дверь трейлера открывается, и в дверном проеме появляется девица с папкой.
– Иван, ваш выход через десять минут.
– Ага, – говорит он, не оборачиваясь, и наливает себе коньяку.
– Я вас жду на улице, – говорит девица, бросает быстрый взгляд в мою сторону и исчезает.
Черт! С тех пор как вышла новость об аварии, мне кажется, что все смотрят на меня как-то странно. Это что, посттравматическая паранойя?
Иван делает глоток, потом кивает на бутылку.
– Хочешь?
– Нет. Я не люблю коньяк.
– Да я в общем-то тоже… – произносит он так, словно только что вышел из комы и обнаружил себя стоящим посреди трейлера с бокалом в руке.
Что-то с ним не то. Но вот что?
– Ты врешь, – говорит он.
– В смысле?
– В смысле, будто ты не задумываешься о том, что на той стороне. После финала здесь. Там же что-то должно быть? Апостолы с бородами, черти со сковородками, вселенский свет или вселенская тьма. Суд, райские кущи, реинкарнация в слонов или букашек. Полная пустота или сверхъестественный покой. А может, мы все попадем к инопланетянам? Смешно, но все, что я себе могу вообразить, навязано мне различными религиозными и философскими течениями. То есть… другими людьми. И все так уверены в своей правоте! А лично у меня нет ни одной самостоятельной мысли по поводу того света. Или по поводу его отсутствия.
Никогда не спорьте с человеком о загробной жизни. Особенно если человек пьян. Ни к чему хорошему это не приведет.
– Именно поэтому я уже давно решила не заморачиваться. Когда финал наступит, тогда все и узнаем.
– Ясно, – мрачно кивает Иван. – Сюрприз будет.
– Типа того. У меня и здесь забот хватает. И у тебя тоже. Так что хватит схоластики – давай допивай свой коньяк – и на сцену. Там какой-то хлыщ лет сорока, с брюшком, в обтягивающих серебристых брючках, поет про листочки и цветочки! Публика под это дело выпила все пиво в ларьках в радиусе километра. Тебе нужно срочно спасать опен-эйр.
– Ты говоришь точно как наш бывший концертный директор! – усмехается Иван.
Он прислушивается к тому, что происходит за пределами трейлера, и задумчиво произносит:
– Это Марк Плещеев. Интересно, он тоже номинирован на премию?
– Он тебе не конкурент. Если он и номинирован, то в категории "попса". Жаль, что нельзя добавить номинацию "шлак"…
– Хех! – усмехается Иван, глядя на себя в зеркало. – Попса… Да и я, собственно говоря, тоже попса.
– Разве хип-хоп – это попса?
– Попса, попса, – кивает он. – Все попса. Хип-хоп – попса. Рок – уже давно попса. Моцарт – попса. Эйнштейн – попса. Энди Уорхолл – попса. А что в нашем мире не попса?
Иван допивает коньяк, ставит на столик бокал и направляется к дверям. Потом оборачивается.