– Папенька – один, – отчеканил Портифон. – А вот отцов и вправду много. Все великие учителя народов. Я и сам отец. Да! Я – отец Портифон Златоупырский! Гордость нации, один такой!
– Дурак ты, а не гордость. Дураков везде хватает. Ладно, не мешай работать. Прочь ступай.
– Я буду жаловаться! Вон – стоит высокое начальство…
– Ну, и что оно нам сделает? Составит протокол, велит в столице разобраться, а тем временем наш след уже простыл. А вот с тебя за то, что отвлекал людей от дел, еще и штраф сдерут. Ты думай, прежде чем пугать.
– Да, нý планетка, нý страна!.. – От горя Портифон вдруг начал кулаком стучать себя по голове. – И угораздил меня черт родиться тута! Никакого уважения к великим устремленьям, никакой духовности! Все по домам хотят. А кто останется? Кому я буду правду доносить, кто следом двинется за мной? А улетят все – так и сгинет мое дело?!
– Он прав, – шепнул тихонько Ривалдуй. – Заглохнет дело. Навсегда.
– Уйди, – с мягкой настойчивостью попросил абориген. – Не пробуждай в нас зверя.
– О, горе мне! – истошно крикнул Портифон, и бубенцы протяжно зазвенели. – Презираю, не люблю! Чума на оба ваших дома – на планету и на тот летучий остров, где никто не ждет вас, но куда вы так стремитесь! Проклинаю! Это страшно.
– Кажется, мальчонка спятил окончательно, – с немалым сожалением отметил капитан. – Фалдец красавцу.
– М-да… А ведь поначалу даже складно говорил! И мысли разные… Конечно, можно было и поспорить… – Пупель Еня тягостно вздохнул. – Вот так идея-то и убивает естество! Досадно.
– Да какая там идея! – отмахнулся Ривалдуй. – Купи-продай – и вся вам философия. Любую дурь готовы простакам впендюрить. И святыней обозвать.
– Пардон, а кто же эти простаки? – встревожился Матрай Докука. – Уж не мы ли? Обижаешь! Может, те, что облапошили нас? Вот уж закаленные пройдохи! Где ты видишь простаков?
– Тогда осталось местное начальство, – подытожил Пупель Еня.
– Эти боровы при галунах? – скривился Ривалдуй.
– А что? Ты вспомни, как они задергались, когда к нам Портифон пожаловал! Боятся, стало быть. Он их достал, а сделать-то они не могут ничего. И терпят! Значит, он сильнее. Или просто поумнее их.
– Отец-то Портифон?
– Вот-вот. Дурной-дурной, а слово скажет – и трясет начальство, хоть и понимают, надо полагать, что балаган разводят перед ними. Либо все повязаны друг с другом, каждый у соседа в неоплаченном долгу, ну, либо… – Пупель Еня перевел дух, – либо надобно признать: начальство попросту не представляет, как найти управу на свободно изрекаемую дурь. Ведь настоящей дури-то закон не писан…
– Ну, ты, приятель, завернул! – невольно восхитился капитан. – Вернемся – руководству КУКИЗЫ отрапортую, в агитаторы пойдешь. Такие кадры пропадают! А они отчизне позарез нужны.
И было не понятно: то ли он привычно шутит, то ли говорит всерьез.
По крайней мере Пупель Еня предпочел сейчас не обижаться, но тревогу затаил в своей душе. Жизнь так непредсказуема! Как, впрочем, и друзья…
– А ну-ка тихо! – вдруг насторожился капитан. – Он, кажется, еще им что-то там толкует.
И вправду, Портифон Златоупырский, выдержав ораторскую паузу, вновь принялся вещать.
– Я объяснил всё? Объяснил. Предупредил? Предупредил. И потому я предлагаю вам в последний раз: мое благословение – и счастье угнездится навсегда в этой ракетной, уносящей к небесам обители! И мощи молодецкие, неистребимо чудотворные, пусть вечно пребывают с вами, принося, что б ни случилось, радость и здоровье! Я возьму недорого – бесстыдным жмотом не был никогда. Но вот по счетчику расплатитесь сполна. И, кстати, там еще три новеньких вопроса набежало… Впрочем, я на многое претендовать не смею – даже в этом… Вот такой я! Жду ответа.
– Уходи, тебе же сказано! Проклятый вымогатель! – Было ясно, что еще немного – и аборигены поколотят Портифона от души.
– Во-первых, я не вымогатель, – с редкостным достоинством ответил Портифон. – Нет, вымогатели как раз вы сами. Чью ракету прикарманили? Вот то-то! Во-вторых, я только предлагаю свои нежные отцовские услуги, и уж дело прочих, принимать их или нет. И, в-третьих, когда эдак непристойно, хамски, просто возмутительно относятся ко мне, я не считаю себя вправе потакать чьим-либо вздорным, низменным инстинктам. Не уйду! Останусь здесь до самого отлета. Пусть мое проклятие падет на ваши головы, как тяжкий камень на осиное гнездо! Быть может, вы тогда и не взлетите… Призадумайтесь, несчастные. Я вас предупредил!
Аборигены, сбившись в кучку, снова стали совещаться.
– Слушай, кэп, а вдруг и вправду не взлетят? – тихонько всполошился Пупель Еня. – Коленвал-то ведь не смазан.
– Ничего, – утешил Ривалдуй, – заметят – смажут. Чай, не дети малые… Не мог же этот Портифон узнать про коленвал! Так, припугнул от фонаря…
Тут к спейсотусовщикам, увесисто шагая, подошли начальнички.
– Что, отдыхаем? – ласково осведомился с бархатной нашлепкой.
Матрай Докука лишь пожал плечами: дескать, понимай, как хочешь.
– Скоро полетим, – пообещал с красной повязкой. – Вот отчалит наш любезный Портифон – и мы за ним вдогонку.
– Я не вижу связи, – удивился Пупель Еня. – Мы какое отношение к нему имеем?
– Вообще-то – никакого. – С бархатной нашлепкой бросил мимолетный взгляд в сторону аборигенов и маячившего там же Портифона. – Но по заведенному когда-то распорядку те, кто наконец заполучил ракету, улетать должны одни. Никто не смеет находиться рядом. Может, у них какой особый ритуал прощания с любимой родиной или еще что… Дело ведь интимное, и потому подглядывать, а уж тем более мешать – запрещено. Ну, ничего, – ободрил он, – пообживетесь тут и еще много разных тонкостей узнаете. Всё впереди!
– Посмотрим, – не желая затевать дискуссию, уклончиво пожал плечами капитан.
– И кабы не отец наш Портифон, который явно задержался, мы бы с вами давно уже были в пути, – добавил с красной повязкой. И тотчас с тревогой обернулся: – Эй, что происходит?
От лагеря аборигенов внезапно донеслись воинственные вопли, пыль столбом взметнулась над землей, и в этой плотной дымке заметались несколько фигур.
– Ах, вот как?! Тогда – нá тебе, еще раз – получи! Держи его! – истошно верещали на три голоса аборигены.
– Руки! Руки придержите! – в свой черед надсаживался Портифон. – Да как вы смеете, мерзавцы?! Ой, ой! Я не потерплю! Я тоже сдачи дам! Пожалуюсь… Ой! Мне же больно, отпустите! Прокляну! Чтоб вам всем пусто было! Чтоб ракета не взлетела! Чтоб у вас до самой смерти…
Нескладная фигура Портифона выскочила из-за пылевой завесы и, петляя, устремилась к вертолету. А вдогонку, впрочем, в цель почти не попадая, вылетали один за другим разные предметы из ракетной утвари – какие-то помельче, а какие-то и вправду тяжеленные, способные изрядно покалечить. Ясно было, что аборигены обозлились не на шутку.
Портифон кое-что на ходу подбирал и мстительно метал назад, в аборигенов.
Последним из-за пылевой завесы вылетел и, зацепив распорку, шмякнулся об землю – чуть ли не у ног спейсотусовщиков – бюст капитана.
– Вот и снова свиделись, – растерянно пробормотал Матрай Докука.
– И не побился даже, – с уважением отметил Ривалдуй. – Наш дорогой чугунный кэп.
– Нет, мраморный! – обиделся Матрай Докука. – Я дешевок не держу… С собою, что ли, взять? Как память о былом…
– Сдурел? – От возмущенья Ривалдуй даже закашлялся. – Такую-то бандуру в город волочить!.. Да в нем, поди, полпуда! Или даже больше…
– Не бандура, а изящный бюст. Произведение искусства. Ценный экспонат в любом музее.
– Где ты тут музей нашел?
– А было бы забавно, – вдруг развеселился Пупель Еня, – голый кэп идет по городу, а на руках перед собой несет свой бюст. Опять же – есть чем срам прикрыть…
– Охальники, – Матрай Докука горестно вздохнул. – Выходит, пропадет вещь?
– Может, эти обормоты, как в ракету станут залезать, заметят и прихватят? А потом и на планете у себя начнут хранить, показывать всем. Или в тамошний музей сдадут, – заметил Ривалдуй. – Ты станешь знаменитым, кэп, на всю Вселенную. И будут в очередь заранее записываться, чтобы на тебя взглянуть.
– Да прекрати ты, в самом деле!
Между тем побитый Портифон добрался до спасительного вертолета. Он вспрыгнул на порожек люка и обернулся в сторону аборигенов.
– Исчадья зла! – что было силы, заорал он, гневно потрясая кулаком. – Мерзавцы из мерзавцев, чтоб вам пусто было! Чтобы вы в дороге потерялись и пропали навсегда! Чтоб вся ракета на кусочки развалилась! Космос – мрак! Планета – мрак! И все засранцы, что живут здесь, – тоже мрак! Один я, облагодеянный осиянностью в предвечном озарении, средь них останусь, истину неся! Мучения и горе ждут меня! Но я не сдамся, я не улечу! И победю… и побежу… и растопчу все зло! Прощайте, негодяи! Я вас проклял, но обиды нет во мне! Есть свет, есть ум, есть честь, есть воля, есть державность и народность, есть святая вера – та, что мне завещана отцом когда-то! Разными отцами… С ними я не пропаду! А вы, а вы… Да тьфу на вас!
Он повернулся и исчез в проеме люка. Впрочем, дверцу запереть сумел не сразу. Волновался.
Заработал винт, и старенький летучий драндулет, немного поплясав среди лужайки и скрипя всем корпусом, с натугой начал подниматься.
Вскоре он исчез из виду.
– Вот теперь, – сказал с красной повязкой, – можно отправляться в путь и нам.
Пыль улеглась, и видно было, как аборигены, поминутно нагибаясь, будто отбивая низкие поклоны, подбирают брошенные в драке вещи.