В центре лесной поляны возвышается памятник, представляющий из себя бронзовую волну, на которой плещется лодка, а в ней Ной, очень похожий издали на "девушку с веслом", а вблизи на Кощея Бессмертного. С веслом наперевес смотрит он в сторону сельсовета. Надо сказать, что бронза самый ходовой материал в мемориале, так как легко заменяется другим, более дешевым, но с теми же бронзовыми качествами. Поэтому была дана команда бронзу не жалеть. От памятника тропинка ведет через лес к мемориальному шалашу – временному пристанищу Ноя. Тропинка – узкая, и паломники, пробираясь к шалашу, больно натыкаются на ветки. Кто говорит, что такую узкую тропинку сделали для пущей достоверности, а, кто, что лес не бронза, много не нарубишь. Шалаш еще тот скоковский, за который Скоков получил неплохую компенсацию. По справедливости половину компенсации он передал сельсовету на народные нужды. И все равно, шалаш проходил по документам, как вновь возведенный мемориальный объект. За строительство Скоков уже ничего не получил, и тоже справедливо. Тем более, что строительство вроде бы, как бы и велось. Шалаш изнутри был выложен кирпичом, а посередине поставили декоративный очаг с подсветкой, на котором висит бронзовый котел с водой. Вода тоже из бронзы. Завершает композицию, склонившийся в три погибели над котлом, бронзовый Ной в ожидании закипающей воды. Хотели еще изготовить фигуры и членов его семьи, но кончились деньги на бронзу. Делать из другого материала, значит, порушить композиционную целостность. Да и потом необходимо подобрать более дешевый аналог. Как не уговаривал скульптор сделать фигуры из воска, местная администрация отказалась наотрез – или бронза или ничего. Воск и так копейки стоит. Было бы из-за чего мараться. Рядом с шалашом построили маленький, но очень добротный флигелек, в котором располагалась администрация мемориала. Эту администрацию в единственном числе представлял Скоков, которого по протекции Чапаева сделали директором со скромной, но вполне достаточной зарплатой, позволявшей пить каждый день, ни у кого не одалживаясь. Работа не была обременительной. Мемориал был только одним из пунктов экскурсионной программы "По ноевским местам". По началу Скокову льстило, с каким интересом слушали его люди о том, как он нашел остатки ковчега. Но хорошо рассказать раз, два, а не десять раз на дню. Единственное, что разнообразило скоковскую мемориальную жизнь, это был прием в партию новых членов. Обком партии посчитал хорошей традицией, давать присягу на верность новых партийцев у священного места. Правда, принимали в партию только летом, когда можно было накрыть стол прямо на земле, а вечером в теплой, как парное молоко, реке устраивать совместное купание старых и вновь принятых партийцев. Стол всегда был богатый, поэтому купались исключительно нагишом и партийки, и партийцы. Эту традицию называли "партийное крещение водой". Летние ночи были короткие, поэтому засветло до открытия мемориала партийцев грузили на автобусы и развозили по домам. А навстречу ехали новые автобусы партийцев.
Изредка Скокова навещал Татищев. Их отношения разладились, хотя внешне все было, как и прежде, выпивали, говорили. Но не было той прежней теплоты и искренности. Может быть, потому, что Скоков стал начальником, а Татищева с позором выгнали из газеты. В одной из статей, написанных Татищевым, прозвучало слово "мудак". Все бы ничего, если бы это слово, само по себе не очень ругательное, появилось в каком-нибудь безобидном, нейтральном материале – про природу или про культуру. А статья была политическая, и в ней должна быть такая фраза: "Наш мэр не только трезвомыслящий политик, но и человек, которому близки и понятны нужды города". В готовом, напечатанном варианте получилось почему-то так: "Наш мэр не только изредка трезво мыслящий политик, но и просто мудак". Все. Точка. От увольнения его даже не спасло то, что этим мудаком был Василий Иванович Чапаев.
Меньшиков после Ноевских праздников явно переоценил свои силы и возможности. Он опрометчиво решил, что после личного знакомства с президентом, многое теперь ему дозволено. И почти открыто помышлял о должности губернатора, которую он, по его же мнению, заслуживает, как никто. Я говорю "почти открыто" потому, что об этих его помыслах знала только жена. Губернатор ничего не знал о замыслах паранойевского мэра. Но были они с Меньшиковым одной крови. Он был убежден, что плох тот мэр, который не мечтает стать губернатором. Губернатор Романов пригласил мэра к себе и дал почитать досье, собранное на Меньшикова за десять лет служения на благо Отечества. Прочитав, Петр Алексеевич, только и спросил губернатора: "Что мне за это будет?"
– Считай, что тебе повезло Петр Алексеевич, – весело ответил губернатор. – Будешь ты всенародно избранным главой поселения.
Уже через три месяца Меньшиков уверенно выиграл выборы в сельском поселении Березово, в котором насчитывалось двадцать пять дворов, да около ста крепостных душ. Так же через три месяца, день в день мэром города Паранойев был всенародно избран Василий Иванович Чапаев. С такой биографией, как у Василия Ивановича, даже не пришлось практически задействовать административный ресурс. Сиделец у террористов, первооткрыватель ноевских мест – у конкурентов на выборах не было никаких шансов для победы.
Так вот, Татищеву эта почти фрейдовская проговорка, может быть, и сошла бы с рук. Василий Иванович газет не читал и благоволил к Татищеву. Но зато газету читали в области. Оттуда позвонили и приказали Чапаеву немедленно гнать редактора. Но все равно, расстались мэр и редактор по – доброму – пили вместе три дня. Чапаев даже порыдал на плече Татищева: "Какой же я мудак, что позволил тебя уволить. Но ничего пересидишь в тишине годочек, я тебя верну". На этом и расстались.
Татищев, конечно, расстраивался из-за увольнения, но не настолько, чтобы бросить пить. В отличие от водки работа в газете уже тяготила его. Очень кстати вновь подвернулась Алла, которая позвала к себе жить. Он легко согласился, так как думал, что в сельской тишине, начнет писать свою главную книгу. Тем более, что Алла не настаивала, чтобы Петр Алексеевич зарабатывал деньги. В местной администрации она получила повышение – стала заместителем главы по охране ноевского наследия. Ее зарплаты вполне хватало и на двоих.
Татищев писал свою главную книгу исключительно в охотку, не насилуя себя. Он не ставил перед собой такой задачи – каждый день выполнять определенную писательскую норму. Да и к тому же, главная книга пока не получалась. Так разрозненные заметки рефлексирующего интеллигента. Редко, когда ему удавалось написать более двух – трех страниц. Но зато неожиданно для себя и для Аллы Петр Алексеевич оказался неплохим хозяином. Дом был старый и нуждался в ремонте. Татищев перестелил полы, поклеил новые обои, и уже мечтал поменять окна. Делал он все это также, не спеша, как и писал книгу. Но была в этой работе понятная ему законченность и цельность.
Иногда заходил в сельсовет, навестить Аллу и поболтать с Заворуевым. Петр Фомич встречал Татищева всегда радушно. Во – первых, он знал, что Чапаев по – прежнему благоволит к тому, а, во – вторых, Петр Алексеевич был прекрасный собеседник и собутыльник, хотя Непряхин и Семипостол этого приятельства не одобряли. Непряхин втолковывал Заворуеву, что об их пьянках с Татищевым знает все село, Семипостол всегда добавлял, что Петр Фомич волен пить с кем угодно, но все-таки должен помнить и понимать, что Татищев не член партии, а даже вполне возможно специально засланный из оппозиции, чтобы изнутри расшатать устои местной власти. Заворуев никак не возражал на доводы своих партнеров. У него пропал страх и появился интерес к жизни, так как твердо решил больше всенародно не избираться. На хлеб с маслом он себе заработал. Единственное, что он обязательно хотел довести до ума – заасфальтировать дорогу к сельсовету, которую все-таки начали делать, но не хватило, как обычно, денег. Временно, там, где кончается асфальт, поставили пока добротный забор, который окольцевал здание сельсовета так, что были видны только флаги: российский, областной, районный и местный, на котором был изображен Ной с косой в одной руке и напильником в другой. Найти мозолистую руку Ноя не удалось, поэтому и было принято компромиссное, но научно обоснованное решение: до потопа Ной – крестьянин, после потопа – пролетарий. Прямо у заборной калитки поставили охрану с видеонаблюдением. Все эти расходы прошли по статье усиления борьбы с терроризмом.