– Но, если так, – милиционер принял решение. – Попрошу Аллу и Шмелева выйти. Начнем вести следствие.
– Это почему я должна выходить? – возмутилась Алла, которой тоже хотелось быть рупором власти. – Народ тоже хочет знать, как будет идти следствие.
– Алла, народ обязательно узнает, но в свое время. Выйди, – подтолкнул к выходу секретаршу Неваляев.
Когда Алла и Шмелев вышли, продолжил.
– Что? Будем восстанавливать картину преступления? Петр Фомич, когда обнаружили пропажу печати и денег.
– Сегодня утром.
– Капитан, ну его это следствие. Шмелев готов выделить деньги на социальное развитие. Акт составим, печать сделаем. Как смотришь Фомич, – Непряхину явно не хотелось, чтобы следствие началось.
– Я только "за".
– Я – против, – естественно, не согласился Семипостол. Сегодня его звездный час, он их всех заставит уважать демократические ценности. – Меня начинает беспокоить ваша политическая близорукость. Сегодня на совете я буду вынужден ставить…
– Затянул свою волынку. Закончим разборки, я покажу тебе "вынужден ставить", – пригрозил Непряхин, но согласился с Семипостолом. Был какой-то тревожащий сердце холодок в словах "политическая близорукость". – Ладно, капитан, начинай.
– Петр Фомич, попытайтесь восстановить вчерашний день в подробностях. Может быть, что-нибудь всплывет в памяти, начал следствие Неваляев.
– Попробую, – ответил Заворуев. Только для восстановления памяти чуть – чуть приму. Кто-нибудь еще будет?
Не дожидаясь ответа, он в один присест стоял уже у шкафа и наливал в стакан коньяк. Петр Фомич еще не ощутил действие коньяка, но только знание того, что скоро должно полегчать, моментально подняло ему настроение.
– Значит так. Утром пришел в контору. Взял печать, положил ее в карман и поехал на встречу.
– На какую еще такую встречу? – спросил Непряхин, от вновь нахлынувших подозрений глаза у него превратились в щелки. – Ты мне ничего не говорил.
– На обыкновенную, – первая волна опьянения накрыла Заворуева. – Я, что перед тобой отчитываться обязан? Каждый шаг мой контролируешь. Я, в конце концов, глава, а не ты. Куда хочу, туда и езжу. Ты мне не указ.
– Ты, Петр Фомич неправильно рассуждаешь, – попытался его урезонить Семипостол. – Мы – твои товарищи, которые не хотят оставить тебя в беде. А ты сейчас в беде, в большой беде. Ты фактически свое главное оружие утерял, оружие руководителя – печать. Мы хотим тебе это оружие найти и вернуть. Ты с непонятным высокомерием от нашей помощи отмахиваешься. Иван Сергеевич не тебя контролирует, а понять хочет, как тебе помочь, чтобы ты снова был во всеоружии, уважаемый и с печатью.
– Знаю я вашу помощь, – пьяно ухмыльнулся Заворуев. – Спите и видите, как бы меня подсидеть. Так ведь, Вань? Спишь и видишь?
– Ты говори, да не заговаривайся, – в голосе Непряхина послышалась неприкрытая угроза. – Тебя подсидеть? Думаешь, что это очень сложно?
Неожиданно подходит к Заворуеву, одним движением выдергивает из кресла и садится на место опешившего Петра Фомича.
– Что тебя подсиживать? Пьешь – не просыхаешь. Вот, как сегодня. В районе, наверное, ни одной бабы не пропустил. С деньгами у тебя непонятка. Печать вот потерял. Тебя и подсиживать не надо, дунь только слегка, ты и слетишь с кресла, как вот сейчас. Как ты не поймешь, что мне в этом кресле ты нужен. Мы же одна команда. Так ведь Фомич?
Непряхин встает, берет за плечи Заворуева и возвращает того в кресло.
– Так что, давай, рассказывай, к кому с печатью ездил?
– Да я и не собирался скрывать, – растерялся Заворуева, первая волна опьянения от коньяка прошла. – К Петюнькину ездил. Он землю будет покупать. Договорились, что я к нему подъеду, и на кое – какие документы печать поставлю, – продолжал он уже оправдываться. – Человек-то уважаемый. Он обещал у сельсовета дорогу заасфальтировать.
С нескрываемым испугом смотрит на Непряхина, но продолжает говорить. Молчать себе дороже.
– Себе лично ничего не просил. Он сам предложил. Но только самую малость, машину отремонтировать.
– Какую именно? – поинтересовался Непряхин.
– Обе, – не смог соврать Заворуев от испуга. – Все, больше ничего. Ну, естественно, когда бумаги подписали, в ресторане слегка перекусили.
Все это время Алла стояла у приоткрытых дверей, стараясь ничего не пропустить, чтобы потом все в точности пересказать народу. Но, услышав последнюю фразу своего начальника, не выдержала и влетела в кабинет.
– Как же слегка. Приехал, и сразу в свою комнату для релаксации дрыхнуть пошел. Меня еще с собой звал. Я отказалась. Кто тогда будет на телефонные звонки отвечать? Я же все-таки на службе.
– Да не звал я ее. Она сразу сказала, что не может сегодня, – с отчаянием в голосе произнес Петр Фомич.
– Это что же такое должно было случиться, чтобы Алка отказалась? Значит, точно не могла.
Это уже Шмелев, который вслед за секретаршей вошел в кабинет, но остался стоять у дверей.
– Тебя кобеля забыла спросить, что мне делать, – огрызнулась Алла. – Ты лучше думай, как жить тебе дальше. Магазин-то твой мы прикроем. В ногах валяться будешь, чтобы пожалели.
В этот момент Алла была олицетворением единства власти и народа.
– Уж не в твоих ли? Желающие между ног потереться, и без меня найдутся. Успевай только раздвигать.
– Вы слышали, вы слышали, – в Алле заговорил голос народа. – Трудовую женщину оскорбляет. Кровосос.
– Прекратите базар! – не выдерживает Неваляев. – Выйдите оба. Не мешайте следствию. Петр Фомич, давайте дальше рассказывайте. Легли спать. Печать-то куда дели?
– Да, я поспал-то всего часок, начал оправдываться Заворуев. – Иван Сергеевич пришел. А печать, как положено в сейф положил. Алла должна была видеть. Алла.
– Что кричите? Тут я, – она и не думала выходить из кабинета.
– Я когда приехал, печать в сейф положил? – с тревогой в голосе спросил Заворуев.
– Если бы. Вы сразу спать завалились. А тут пришли из бухгалтерии, надо печать ставить. А где она? Я в сейф полезла, а ее там не было.
– Где она? – отозвался эхом Заворуев.
– Все понятно. По пьяному делу где-то печать оставил, – подвел печальный итог Непряхин.
– Да быть такого не может. Я хорошо помню, что в карман ее положил, – клялся Петр Фомич.
– Как вы помните, Петр Фомич, мы все прекрасно знаем, – с иронией заметил Семипостол. Сегодня был его день. – Я вам на прошлой неделе билет партийный новый выправлял, потому, как не помнили, куда старый задевали.
– С билетом точно не помнил, – согласился Заворуев. – Мне кажется, что я его закопал до лучших времен. Тьфу, ты. Не так сказал. Сейчас.
– Он вышел из-за стола, и уже никого не спрашивая, еще раз приложился к коньяку.
– Не до лучших времен, – вновь, взбодрившись, продолжил он. – А, чтобы лучше сохранить. Где закопал? Да, вроде как под яблонькой. Я под ней все ценное прячу.
После небольшой паузы, делает напряженное лицо.
– Нет, не помню.
– Вы, Петр Фомич, такими поступками плодите пораженческие настроения, – назидательно произнес Семипостол. – Сила нашей партии в ее непотопляемости. Придет, к примеру, новый потоп. Все зальет водой, все под ней скроется, и только партия наша будет на плаву. Знаете, почему?
– Знаем, знаем, – с усмешкой заметил Непряхин.
– Я знаю, что вы смеетесь, Иван Сергеевич. И, говно бывает, тонет, а мы нет.
– Николай Кузьмич, о непотопляемости вашей…, – попытался вернуть разговор в деловое русло Неваляев.
– Нашей, нашей, капитан. Нашей, если хочешь быть майором.
– Пусть будет нашей, примирительно ответил милиционер. – А майора, я как раз сегодня получил.
Неваляев посчитал тему исчерпанной и снова обратился к Алле.
– Рассказывайте. Что знаете? Что видели?
– Я, что делаю? – обиженно ответила Алла. – Я рассказываю. А вы меня своей дерьмовой партией перебиваете. Значит, пришли из бухгалтерии. Печать надо поставить. А Петр Фомич в своей релаксации уже рулады выводит.
– Жена тоже жалуется, – поспешил оправдаться Заворуев. – Только чуть захраплю, она кулаком в бочину. Как будто я виноват.
– Знала бы, что помогает, врезала бы. А я ему, как порядочная: "Петр Фомич, Петр Фомич". Ноль эмоций. Тогда по карманам пробежалась. Нет печати.
– Я точно помню, что в карман положил.
Алла пропустила его реплику мимо ушей.
– Он на спине лежит. Думаю, последняя надежда в кармане, что на заднице посмотреть. Начала его переворачивать. Тяжело, боров-то здоровый. Перевернула, все-таки. И точно, печать в заднем кармане. Взяла. Бухгалтерии на бумаги печать поставила и в сейф ее положила.
– Вот видите, я правду говорил, – сказал, было совсем сникший Заворуев.
Но на главу уже никто не обращал внимания. Вот так проходит земная слава.
– Во сколько было? – спрашивает Неваляев.
– До обеда было. Около двенадцати.
– Так, понятно, – милиционер что-то записал в своем блокноте. – Двигаемся дальше. Помните, Петр Фомич, что дальше было?
– Помню, хорошо помню. Значит, вчера был четверг. Положил я печать…
– Вторник вчера был, вторник! – уже не скрывал своего раздражения Неваляев.